1.4. Основные исследования по истории зарубежного книговедения

Обращение к зарубежному опыту было всегда характерно для отечественной науки о книге. На первых порах это было непосредственное усвоение его и переработка применительно к своим задачам – сознательная, но без рефлексии. Так, B.C. Сопиков и В.Г. Анастасевич в русле французской библиографической традиции расширительно толковали библиографию, опираясь на представления М. Дениса, Э. Пеньо. Первое методологическое, т.е. на уровне конструирования науки, обращение к традициям зарубежной библиологии, понимаемой как теория библиографии, к традициям истории книги, книгопечатания и истории его технологии связано с именем Н.М. Лисовского, который для наполнения разрабатываемой им науки о книге и фактического насыщения лекций по книговедению перевел несколько фундаментальных немецких трудов. A.M. Ловягин, вырабатывая собственную терминологическую систему для обозначения науки о книге, анализировал понятия «библиография» – «библиология» – «книговедение». А.И. Малеин, продолжая терминологические изыскания, в 1923 г. опубликовал специальную историографическую статью.

Более развернутый историографический обзор зарубежных источников по общей теории книговедения предпринял А.Г. Фомин. В монографии он назвал книговедов прошлого, чьи исследования оставались актуальными для разработки общей теории отечественного книговедения: Ф. Бартолина, Г. Дебюра-младшего, М. Дениса, А. Грегуара, Ф.К. Лэра, Э. Пеньо, Т.Г. Горна, И.А.Ф. Шмидта, Т. Гара, Г.К. Пило, Ф. Эйхлера, П. Отле, Л. Живного, Г. Шнейдера, Ф. Эберта.

Наиболее интенсивные разработки проблематики, которую с той или иной степенью «допущения» можно назвать общетеоретической, велись и ведутся во Франции, Германии, в Канаде и США, в Польше, Чехословакии, Румынии, Венгрии, Болгарии. Причем в восточноевропейских странах, особенно в Польше, еще с конца XIX – начала XX в. теоретическая мысль развивалась под сильным воздействием русской и советской общей теории книги и научного знания о ней. Вместе с тем русская дореволюционная наука о книге испытывала видимое влияние французской (и бельгийской в лице П. Отле) библиографической и немецкой библиотековедческой школ в разработке общетеоретических конструкций науки о книге. Взаимодействие отечественного и зарубежного книговедения просматривается в специальной литературе со всей очевидностью.

В советском книговедении наиболее обстоятельные историографические работы и заслуга введения в научный оборот результатов зарубежных исследований по проблемам общей теории книговедения принадлежат ведущим теоретикам и историкам книги И.Е. Баренбауму и Е.Л. Немировскому. Это монографические обзоры, вступительные статьи и комментарии к переведенным на русский язык наиболее значительным публикациям, анализ концепций, точек зрения, высказываний зарубежных теоретиков.

Обзорные статьи «Книговедение», «Библиология», «Редактирование», «Библиополистика», «Библиотековедение», «Библиографоведение», «Книга», «Книговедческие словари и энциклопедии», а также биографические статьи в Энциклопедическом словаре «Книговедение» (М., 1983) и в Энциклопедии «Книга» (М., 1999) содержат обширный фактологический и историографический материал по истории отечественного и зарубежного книговедения.

Ценнейшим источником по истории ранних периодов формирования обобщенного книговедческого знания в границах библиографии является монография К.Р. Симона «История иностранной библиографии».

Уникальной для книговедческой литературы и энциклопедической в хронологическом, географическом, фактологическом, историографическом отношениях представляется монография польского книговеда-теоретика и историка науки о книге К. Мигоня.

Достаточно сказать, что в указателе к монографии названо 835 имен книговедов практически всех стран и регионов мира и свыше ста учреждений, организаций и учебных заведений, где ведутся библиологические, по терминологии К. Мигоня, исследования. Автор поставил перед собой задачу вывести из прошлого науки о книге ее современное состояние, дать как можно больше информации, документирующей характер, структуру, функции, направление проведения исследований и тем самым приблизить осознание необходимости и неизбежности выделения библиологических проблем в особую гуманитарную дисциплину, определить ее место в современной науке и перспективы дальнейшего развития.

Решение этих проблем составляет основное содержание многих работ К. Мигоня историографического и теоретического плана. Вместе с известным польским книговедом К. Гломбиовским К. Мигонь одним из первых в зарубежном книговедении популяризировал и развивал выдвинутую советскими учеными в начале 1960-х гг. концепцию комплексности книговедения, функционального подхода и читателеведческой ориентации при изучении книги и конструировании науки о ней. С этих позиций К. Мигонь рассматривает и историю науки о книге в своих историографических работах.

Основная заслуга К. Мигоня, которого по праву можно считать одним из самых крупных современных теоретиков-книговедов и историков науки о книге, состоит в фундаментальной разработке историографической базы книговедения и в последовательном отстаивании самостоятельности книговедения среди других гуманитарных наук.

Около трети объема историографической монографии К. Мигоня посвящено анализу теоретических концепций русских и советских книговедов, примерно треть – анализу польской науки о книге, в которой также всегда были сильны тенденции к конструированию обобщенного книговедческого знания. И это не случайно, потому что именно для русского и советского книговедения была характерна тенденция к теоретическому обобщению специально-книговедческих знаний.

Задача общего книговедения – проанализировать в деталях, исторических обстоятельствах и подробностях процесс и закономерности становления и развития обобщенного книговедческого знания, обосновать развернутую теоретическую концепцию книги, а также дать интерпретацию объекта, предмета, состава, структуры, содержания, метода, междисциплинарной и внутридисциплинарной организации книговедения.

Углубленные исследования содержания и форм процесса развития книговедческого знания в мире необходимы для теоретического понимания книги и выработки способов управления ее функционированием в обществе.

К настоящему времени только начинают складываться реальные научные предпосылки для создания всеобщей истории книговедческой мысли. Идет разработка историографии в виде обзоров локального (в географическом и дисциплинарном отношении) и глобального характера с выявлением учреждений и организаций, ведущих книговедческие исследования, печатных книговедческих органов, теоретических работ по отдельным проблемам, основным направлениям исследований; переводятся на русский язык и публикуются со вступительными статьями и комментариями, содержащими анализ и оценки позиций, точек зрения, наиболее содержательные в теоретическом отношении зарубежные материалы.

К сожалению, пока еще не написаны, подобно «Истории иностранной библиографии» К. Симона, история иностранного библиотечного дела и библиотековедения, история иностранного книгоиздательского дела и знания, история иностранной книжной торговли и книготоргового знания. Они должны быть написаны книговедами соответствующих специализаций. Фрагментарные разработки исторического и актуального плана ведут отечественные и зарубежные исследователи. Однако среди имеющихся разработок нет ни одной, которая бы предметом исследования имела историю общекниговедческого знания. Даже фундаментальная монография К. Мигоня рассматривает скорее историю книговедческих знаний специально-дисциплинарного характера и отдельных проблем общетеоретического характера (в частности, состава науки о книге).

Подобное положение объясняется просто. Историю зарубежного общекниговедческого теоретического знания и невозможно написать, потому что работ, которые бы на методологическом, науковедческом уровне специально ставили и целостно рассматривали такие вопросы, как сущность книги, объект, предмет, структура, система, метод, мировоззренческие и познавательные принципы, понятийный аппарат обобщенного теоретического знания о книге, нет.

Во всех работах, где речь идет об определении понятия «книга» или о составе науки о книге (а это проблемы, входящие в предмет общего книговедения), просматриваются узкодисциплинарные книговедческие (библиотековедческие, библиографоведческие, историко-книжные) или иные конкретно-научные ориентации (социологические, информационно-документалистские, психолого-педагогические, семиотические), но не методологические, общекниговедческие.

Книговедение либо «включается» соответственно в библиографоведение, библиотековедение, историю книги (зачастую отождествляется с ней), либо присоединяется к документалистике, теории массовых коммуникаций, семиотике, социологии, психологии и педагогике в качестве их составной части, либо конструируется некая конгломеративная библиология, включающая библиологическую географию, демографию, педагогику, социологию и т. д. Поэтому чрезвычайно трудно выделить в этих работах собственно общую теорию книги и научного знания о ней, а можно выявить только более или менее развернутые фрагменты общей теории, отдельные положения общетеоретического характера.

На современном этапе развития книговедения невозможно библиотековедение, или библиографоведение, или историю книги, или читателеведение, или социологию книги, сколь бы широко они ни трактовались, считать общей теорией книги и научного знания о ней.

Это не значит, что мы отвергаем ценность зарубежного опыта, накопленного за столетия существования научного знания о книге. Это значит только то, что проблемы общего книговедения в работах зарубежных книговедов до сих пор не возникали. Так, любая сформировавшаяся дисциплина в методологической части прежде всего должна ответить на вопрос: что есть по существу то явление объективной действительности, которое данная дисциплина полагает своим объектом. Короткой дефиницией чаще всего и невозможно это выразить, во всяком случае прежде, чем будет предпринято последовательное изучение сущности явления. Между тем в источниках по истории зарубежного книговедения нельзя не увидеть, что сущность книги как объективного явления социальной действительности не входила и не входит в круг исследовательских задач. Можно с уверенностью сказать, что зарубежное книговедение к проблеме сущности книги остается равнодушным. И лишь в нескольких работах (польских, французских, чешских) начиная с середины 60-х и в 70-80-е гг. XX в. обнаруживается заинтересованность книгой как объектом книговедческого исследования, а не социологического, экономического, психологического, педагогического.

Но даже и в этих новейших работах, отошедших от традиционных академических штудий, исследуют не собственно книгу в ее отношении к внешней среде, а наоборот, проецируют на нее внешнюю среду – социальную, культурную, научно-техническую, коммуникационно-информационную, пытаясь судить о книге по проявлениям ее в этой среде, к тому же отождествляя категорию «книга» либо с ее материальной, предметной, внешней формой существования (книжным изданием), либо с произведением.

В более отдаленные исторические периоды вполне обходились интуитивной трактовкой книги как памятника культуры, изучали по преимуществу книги предшествующих эпох. Более поздние определения книги ориентированы на литературные произведения, «содержащиеся» в книге. Эта группа определений детерминирована развитием истории литературы как науки, появление которой польский книговед К. Гломбиовский связывает с развитием библиографии, простиравшей свою компетенцию на все, по крайней мере гуманитарные, науки: «Греки создали основы библиографии, которая впоследствии породила историю литературы».

В современных попытках определить книгу ориентация перемещается на функции книги в обществе в разные исторические эпохи. Вопрос, что есть книга по существу, исследователями не рассматривается. Понимание книги фиксируется в кратких дефинициях.

Обобщенную классификацию дефиниций (как зарубежных, так и отечественных) предпринял Е.Л. Немировский, отмечая: «... определения могут быть сгруппированы в три наиболее характерных класса. Для первого из них характерен сугубо описательный аспект – к книге подходят как к знакомому всем предмету и описывают его чисто внешне. В определениях второго класса делается попытка отразить содержание книги, а точнее сущность этого содержания. Определения третьего класса представляют собой комбинацию дефиниций, связанных с внешними признаками, и дефиниций, пытающихся отразить ее содержание, классовый характер, читательское назначение и т.п.»

В этой классификации Е.Л. Немировский учел и огромный эмпирический материал, содержащийся в известном исследовании М.Ф. Яновского, который подверг анализу 51 определение, сформулированные как зарубежными, так и отечественными книговедами, и предложил свою, дефиницию, которую сегодня в расчет брать не приходится. Вот она: «Книга – продукт человеческого творчества, воспринимаемый органами зрения или осязания, в устойчивой форме, как комбинация знаков, требующих для своего восприятия собственной установки по отношению к указанным органам и объединенных между собой таким образом, что разъединение их невозможно без разрушения книги».

Показательно, что в предложенную Е.Л. Немировским классификацию умещаются и новейшие определения книги, нашедшие отражение в переведенных на русский язык теоретических статьях современных польских и немецких книговедов.

Например, профессор Института библиотековедения при Берлинском университете Г. Люльфинг в 1965 и 1970 гг. писал, что книга – это «материальный, имеющий определенную цель и часто художественно оформленный предмет, выступающий в качестве товара», но с другой стороны, считал, что «книговедение, занимаясь книгой в ее историческом развитии, особенно учитывает ее роль в обществе, чтобы определить функции книги в настоящее время». Иными словами, трактовал книгу как материальный предмет, имеющий общественные функции.

К. Гломбиовский, вслед за советскими книговедами разрабатывавший функциональную концепцию книги и книговедения, в статье «Функциональная концепция науки о книге» примерно так же трактует книгу: «Отметим, однако, что книга – рассматриваемая нами, главным образом, с точки зрения социологической – не является только социальным фактом. Будучи материальным предметом, в котором при помощи письма и иллюстраций воспроизводится на каком-либо конкретном языке определенное содержание с целью общественной коммуникации, книга выступает в качестве важного элемента в структуре духовной культуры общества».

В 60-70-е годы XX в. с особой интенсивностью продолжает развиваться семиотика – наука, исследующая свойства знаковых систем (или систем знаков), каждой из которых определенным образом придается некоторое значение. Поскольку любая знаковая система выполняет в том числе и коммуникативную функцию, а на коммуникативные функции книги было обращено внимание в работах советских книговедов еще в 20-30-е гг. XX в. (A.M. Ловягин, М.Н. Куфаев, Н.Я. Марр, П.Н. Берков, И.В. Новосадский), семиотический подход и нашел книговедческое применение в трактовке книги как знаковой системы. В том числе в работах Е.Л. Немировского и польских исследователей. Две из них – «Система книги» М. Червинского и «Семиотика книги» Т. Зберского – переведены на русский язык. Во вступительной статье к русскому изданию Е.Л. Немировский дает обстоятельную оценку этим работам с позиций общей теории книговедения, анализирует положительные стороны и слабые моменты.

Оценивая работу М. Червинского как научно-популярную и публицистическую, об исследовании Т. Зберского Е.Л. Немировский говорит как о попытке «создать своеобразное введение в книговедение от семиотики», и это справедливо. Несмотря на всеобщность, теоретичность и методологичность декларируемых исходных коммуникационно-семиотических посылок, речь в указанных работах идет не о книге как целостной системе, а о ее подсистеме – книжном издании.

Попытка представить книгу не только как материальный предмет, но и как коммуникационное и семиотическое явление, остается нереализованной, поскольку способы превращения произведения (оба автора называют его в терминологии теории коммуникаций и семиотики «сообщением») в книжное издание средствами книгоиздательского дела и организации дальнейшего движения книжного издания средствами книготоргового, библиотечного и библиографического дела не рассматриваются.

Продуктивное значение работ М. Червинского и Т. Зберского состоит в том, что в них преодолена частнодисциплинарная (библиотечная, книготорговая, библиографическая) ориентация в подходе к теоретическим рассуждениям о книге, а теоретическая их недостаточность проявилась в том, что коммуникационный и семиотический подходы не соотносятся с собственно книговедческими (библиотечным, библиографическим, книготорговым). Соотнести оба подхода, целесообразно соединить их возможно лишь при целостном и последовательном анализе сущности книги и форм проявления этой сущности на всю глубину многоуровневой системы «книга».

И тем не менее содержание работ польских авторов свидетельствует о том, что в связи со «шквальной» экспансией аудиовизуальных средств коммуникации и в книговедении начинают развиваться новые подходы к пониманию книги на базе богатейшей книжной культуры, накопленной человечеством.