2. Проблемы свободного выбора

Как человек совершает свободный выбор между доб­ром и злом — сознательно или неосознанно?

Некоторые авторы полагают, что человек, проявляя свою свободную волю, непременно выбирает добро. Так, например, считает Ж.-П. Сартр. Более того, он утверж­дает, что выбирая то, что мы считаем добром, мы выбира­ем это для всех: если я — семейный человек, то я считаю, что семья — добро и что все люди должны создавать семьи.

Представление о том, что люди всегда выбирают доб­ро, восходит к Сократу. Согласно его логике, если чело­век узнает более высокое добро по сравнению с тем, что ему известно, он предпочтет его. Знание о том, что та­кое добро, определяет выбор, и если человек идет по пути зла, то он просто заблуждается, принимая его за добро. Выбор зла — неосознанное деяние.

На мой взгляд, представление о том, что люди всегда выбирают добро, наивно. Конечно, в силу подвижности и «переливчатости» конкретного добра и зла люди неред­ко могут заблуждаться — думать, что поступают хорошо, а потом с горечью убеждаться в обратном. Но это каса­ется «среднего человека», не подверженного порокам и просто блуждающего в тумане сложных житейских пере­дряг. Однако насильники и убийцы, воры и мошенники прекрасно понимают, что они совершают зло, по край­ней мере то, что абсолютное большинство людей счита­ют злом. Они нисколько не заблуждаются на этот счет. Просто зло выгодно им, удобно, полезно. Однако никто из них не желал бы испытать на себе, что такое грабеж, насилие, обман. Этот «букет» они цинично предлагают другим. Но в то же время давление общественного мне­ния таково, что признать свой путь как однозначно злой вроде бы неудобно. Тогда-то и возникают витиеватые обо­снования собственного эгоизма как «особого понимания добра». Зло рядится в чужие одежды, надевает маски моральной невинности либо оригинальности.

51

Так возникает эстетизация зла, любование им, подведение под него различных теоретических фундаментов, идеологических концепций.

Недавно в одной из книг я прочитала о том, что даже черные маги никогда не считают себя «черными», т.е. злыми. Они всегда возносят молитвы Богу (даже когда вызывают дьявола при помощи заклинаний) и полагают, что «черный» (плохой!) кто-то другой... Что ж, вольно им тешить себя, однако люди, которые с радостью убивают и проповедуют ненависть, не могут не понимать, что творят зло. А если говорят, что не понимают, то лгут. Возможно, даже самим себе. К сожалению, есть немало тех, кто просто получает удовольствие от жестокости, безраздельного доминирования над другими, от эгоистичес­кого самоублажения при игнорировании всего остально­го мира. Они-то и выбирают зло, что бы ни было при этом сказано.

Часто вполне осознанно люди выбирают отступление от деятельного добра и от морали, проявляя слабость характера и обосновывая свое поведение внеморальными аргументами: они говорят себе, что мораль нежизненна, что она слишком идеализирует условия человеческого по­ведения и чересчур много требует. Моральные требова­ния — не для людей, а для ангелов, у которых нет ни страстей, ни потребностей. А мы — простые смертные, маленькие грешники... Авось, Бог простит, если он есть. А если нет, то и прощать некому, кроме меня самого. В этом случае, совершая не злодейства, а «мелкие грехи», человек сам себе осмысленно и охотно ищет оправданий и находит их.

Правда, широко развитый в XX в. психоанализ показывает, что люди, обладающие на уровне сознания высо­кой степенью морализованности и стремящиеся быть совершенными, порой просто вытесняют свои скверные поступки и мысли в область бессознательного.

52

Их рефлексивное «я» не может принять факта собственного несовершенства, хотя вполне удовлетворяется, к примеру, эгоистическим и агрессивным поведением по отношению к другим. Т. е. человек объективно выбирает зло: не­справедливо преследует других, притесняет их и эксплуатирует, но... не понимает этого. Здесь начинают дей­ствовать психологические компенсаторные механизмы: приписывание другим негативных черт, которые служат причиной для того, чтобы их терзать и наказывать. В подобном случае можно говорить о том, что зло выбирается бессознательно, и люди, которые ведут себя подоб­ным образом, рассматриваются специалистами как не­вротики. Однако, на мой взгляд, даже здесь нельзя гово­рить о полной бессознательности выбора. Так называе­мые невротики (которых, надо заметить, очень много!) скорее не хотят, чем не могут осознать свой истинный выбор. Здесь кроются «маленькие хитрости» эгоистичес­кого сознания человека, который, поступая сообразно собственной практической или психологической выгоде и несправедливо притесняя другого, желает остаться чи­стым перед самим собой.

Важным вопросом, связанным со свободным выбором, является такой: какие еще существуют варианты выбора? Ведь не всегда выбор совершается именно между добром и злом.

Мы можем говорить о тех случаях, когда выбирать при­ходится между двумя видами зла. Например, наказывая преступника-рецидивиста за его деяния, гуманно настро­енные судьи выбирают не смертную казнь, а пожизнен­ное заключение, полагая, что лишение свободы — мень­шее зло, нежели лишение жизни. Такое решение, хотя и безрадостно для заключенного, тем не менее не делает самих судей убийцами и оставляет шанс на раскаяние и исправление провинившегося.

Другой пример: супруги, которые ссорятся между со­бой и всерьез рассматривают вопрос о разводе,

53

как бы взвешивают на внутренних весах, что является для них и для детей меньшим злом — расставание или продолжение совместной жизни, пусть и несовершенной. Проблема решается всякий раз конкретно: в одном случае меньшим злом будет развод, в другом — плохой мир, который, как утверждает пословица, лучше доброй ссоры. Однако и в том, и в другом примерах речь идет о выборе между двумя негативными ситуациями, и вопрос состоит лишь в том, какая из них менее болезненна с моральной, психологи­ческой и практической точки зрения. Меньшее зло — не добро, но оно представляет собой компромисс в тех слу­чаях, когда гармония для всех участников конкретной си­туации в принципе не может быть достигнута.

Однако, пожалуй, самый трудный и мучительный вы­бор предлагается человеку тогда, когда он вынужден вы­бирать между добром и добром. Разумеется, разные виды добра могут находиться на разных ступенях нашей цен­ностной иерархии, и тогда выбор не представляет труд­ности: низшими ценностями спокойно поступаются ради высших. Так, человек, для которого высшими ценнос­тями являются личные отношения — любовь, дружба — может поступиться ради них материальным положением или карьерой. Тот, для кого важнее всего честь и досто­инство, способен сознательно отказаться от удобства и комфорта, если они противоречат его представлению о достойном образе жизни. Что же касается человека алч­ного, то он все на свете отдаст ради денег и богатства.

Совсем иное положение складывается тогда, когда вы­бирать приходится между ценностями высшими, да еще и равными по значению. Равнозначимые ценности оди­наково мощно влекут к себе личность, в равной мере вы­зывают ее восхищение и обязывают служить себе. Выбор между ними — всегда драма, тяжелый внутренний конф­ликт. В индивиде происходит борьба мотивов, трудная аналитическая работа, попытка наперед увидеть следствия того или иного варианта собственного поведения.

54

В ситуации нравственного конфликта перед лицом двух равноправных¹ высших ценностей человек рискует попасть в положение буриданова осла, который так и умер от го­лода, не решившись выбрать ни одну из двух равных и оди­наково удаленных от него охапок сена. Рефлексивная при­рода свободного выбора проявляется здесь особенно от­четливо. Между двумя высшими ценностями нельзя со­вершить выбора по моральной привычке. Моральная при­вычка — наработанный в ходе воспитания и жизни авто­матизм — помогает нам в простых случаях, когда различие между хорошим и плохим очевидно, и мы, не задумыва­ясь, полагаемся на стереотип. Конечно, в сложном конф­ликте между равными ценностями может сработать нрав­ственная интуиция, но, как правило, это происходит лишь тогда, когда у человека нет ни минуты на размышления. Если такая минута появилась — колебаний и борьбы мо­тивов не избежать. Чаще всего при отсутствии времени на размышления человек не столько интуитивно выбирает, сколько реализует ту ценность, которую можно реализо­вать при дефиците времени. Он идет за возможным, а не за желаемым и свободно избранным.

Так, одним из излюбленных тестов на разнообразных этических практикумах является следующий: «Представь­те, что вы плывете в лодке по реке, и с вами ваш отец и ваш сын. Лодка перевернулась, а отец и сын не умеют плавать. Кого вы будете спасать первым?» При этом по­рой дается комментарий, что в восточной культуре цен­ны прежде всего родители, и спасать надо отца, а в за­падной культуре главная ценность — дети, и нужно спа­сать сына. Однако единственно верным будет ответ, что такая постановка вопроса сама по себе безнравственна. Тот, кто умеет плавать, скорее всего, не станет выбирать между отцом и сыном, людьми равно дорогими и важны­ми, он спасет того, кто ближе, того, до кого сможет до­тянуться. Спасение в данном случае не вопрос предпоч­тения, а вопрос возможности.

55

Но в том случае, когда время на размышление есть, свободно выбирающий пройдет через весь ад колебаний, и что бы он ни поставил на первое место, все равно бу­дет страдать и сожалеть о той ценности, которой вынуж­ден был пренебречь. Можно ли безболезненно выбрать между любовью к Родине и любовью к семье, личной дружбой и политическим идеалом, Богом и творчеством? Конечно, нет.

Ж.-П. Сартр считает, что наш истинный выбор со­вершается не сознанием, не разумом, а поступком. О том, что же именно ты предпочел, ты можешь судить толь­ко тогда, когда уже поступил. Сам поступок и есть прЪд-почтение. Сартр говорит, что юноша, выбирающий, идти ли ему в подпольщики, чтобы освободить свою страну от врага, или же помогать выжить матери, которая без него пропадет, узнает о своем выборе, когда его совершит. Ушел — выбрал и остался — выбрал. С этим положением Сартра можно согласиться, ибо моральное сознание мало что значит без морального действия, и все же практичес­ки избрав одну из равнозначимых ценностей, личность не может простить себе небрежения другой, столь же важ­ной. Иерархии здесь не возникает. Люди, которые ухо­дили на фронт или в подполье, оставляя своих близких без защиты и опоры, страдали до тех пор, пока не могли вернуться и компенсировать им тот недостаток заботы и любви, который те испытали в результате их решения. А если близкий человек погибал, то оставивший его стра­дал всю жизнь.

Бывает, что человек не в силах решить, какую же цен­ность выбрать, и тогда он желает отказаться от решения. Устраниться. Залечь на дно. Оставить проблему другим. Однако, по словам того же Сартра, мы «обречены на сво­боду». Это значит, что даже отсутствие выбора есть вы­бор. Ничего не сделать — тоже поступок. Даже в юриди­ческом законе есть положение о наказании за «неоказа­ние помощи». Не оказать помощь, промолчать, закрыть глаза — это тоже свободное решение.

56

В не меньшей степени данное положение относится к выбору между рав­ноправными ценностями. Если ты не выбрал — значит, кто-то выбрал за тебя, и люди чаще всего знают, кто сможет решить вопрос за них и каким именно образом. Поэтому уклонение от выбора — не более чем самооб­ман. «Умывая руки», как Понтий Пилат перед решени­ем о казни Христа, мы на самом деле все равно берем на себя ответственность именно за это конкретное решение. Вопрос о свободе выбора неминуемо подводит нас к теме ответственности.