3. Добродетель мужества

Мужество — добродетель, которая во все времена по­читалась в обществе. Всякий богатырь, всякий герой на­родного фольклора — это образец мужественного, стой­кого поведения, храбрости, верности, несгибаемой воли.

303

Социально-нравственные добродетели

Именно эти качества чаще всего раскрывают для нас по­нятие «мужество». Оно связано с представлением об ис­тинно мужском, мощном и самостоятельном, достойном поведении. Мужество — всегда проявление крепости, надежности, устойчивости. На мужественного человека можно опереться в прямом и переносном смысле. Он — защитник и в военную пору, и в борьбе с природной сти­хией, и при столкновении с житейским горем. Качество мужества, хотя и ассоциируется с собственно мужскими чертами, может принадлежать и женщине. Парадокс мужественной женщины не так уж редок. Это та самая женщина, которая «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», та, что способна противостоять испытани­ям судьбы, житейским невзгодам и страданиям. Целую портретную галерею таких женщин мы видим в истории нашей Родины — это и мужественные сподвижницы сво­их мужей, и героини фронта, и те, кто проявлял завид­ную стойкость в годину социальных испытаний.

Но что такое мужество не как мужское или женское ка­чество, а как качество общечеловеческое и нравственное?

Теме мужества как особого рода мироотношения была посвящена в XX в. книга знаменитого протестантского теолога Пауля Тиллиха. Она называется «Мужество быть». Тиллих считает, что этический вопрос о природе мужества неизбежно приводит нас к онтологическому вопросу о природе бытия. Именно мужество, полагает он, может показать, что такое бытие, а бытие ответит нам на вопрос, что такое мужество. Вопрос о бытии ста­новится во весь рост перед лицом тревоги. Тревога для Тиллиха — не невротическое явление, она проистекает из глубин самой человеческой жизни. Тревога — состоя­ние, в котором бытие человека осознает возможность сво­его небытия, это непосредственное переживание, экзис­тенциальное осознание небытия. Тревога не имеет четко локализованного предмета, бояться чего-то конкретного — прерогатива страха, и потому тревога стремится пре-

304

Лекция 9

вратиться в страх, но не может этого сделать. Устранить основополагающую тревогу конечного бытия невозмож­но. Но ей можно противопоставить мужество.

Тиллих выделяет три типа экзистенциальной тревоги, всегда сопровождающие человека: тревога судьбы и смер­ти; тревога пустоты и утраты смысла; тревога вины и осуж­дения. Все эти виды тревоги, терзающей индивида, тре­буют мужества, которое устранит тревогу и даст человеку чувство уверенности, позволит ему жить и действовать, если и небестрепетно, то с достоинством,

Совокупной тревоге Тиллих противопоставляет три вида мужества: мужество быть частью, мужество быть со­бой и мужество принять приятие.

Мужество быть частью означает, что индивидуальное «я» частично отказывается от своей уникальности, отож­дествляя себя с группой, к которой оно принадлежит. Человек теперь видит себя как часть того, от чего он в то же время обособлен. Индивид, включенный в семью, в социальную группу, в государство разделяет теперь с ними общую силу бытия, при этом он становится активно дей­ствующим агентом — участником. Самоутверждение ин­дивида в данном качестве составляет часть самоутвержде­ния социальных групп. В этом случае добровольное отож­дествление себя с коллективом приводит, как говорит Тил­лих, к трансцендированию (превосхождению) тревоги судьбы и смерти. Та часть индивида, которая тождествен­на коллективности, не погибает, а оказывается бессмерт­ной, она вечна, как вечен коллектив, который заменяет теперь индивидуальное бессмертие. Даже жертвуя во имя сообщества своей жизнью, индивид ощущает сопричаст­ность жизни вселенной на правах ее неотъемлемой части. Точно так же трансцендируется тревога сомнения и отсут­ствия смысла. Смысл жизни коллектива становится смыс­лом индивидуальной жизни и индивидуальной смерти.

С мужеством быть частью неразрывно связана его alter ego — мужество быть собой. Это мужество индивидуа-

305

Социально-нравственные добродетели

лизма, противостоящего любому коллективизму, всякой попытке сгладить или нивелировать уникальность лично­сти. Если необходимо мужество для того, чтобы частич­но отказаться от себя, то не меньше его надо для того, чтобы противостоять внешнему обезличивающему давле­нию. В разные эпохи индивидуализм с его специфичес­ким мужеством принимает разные формы и получает раз­ные экзистенциальные основания. В эпоху Просвеще­ния это рациональное самоутверждение разума перед ли­цом иррациональной стихии, в последующем романтиз­ме и натурализме человек видит себя как уникальный образ вселенной и опирается на это переживание. Перед этим воззрением отступает тревога вины и отсутствия смысла, если человек — центр вселенной, то символы смерти, суда и ада позабыты. В позднем романтизме мужество самоутверждения становится мужеством соб­ственной демонической глубины.

Современная форма мужества быть собой присуща эк­зистенциализму. Это мужество полного одиночества и отчаяния, выдерживание тотального краха смысла. Эк­зистенциалист считает, что человек не обладает сущнос­тной природой, он обладает лишь возможностью сделать из себя то, что захочет. Любое «надо» создает он сам, оказываясь при этом чистой потенциальностью. Однако мужественный одиночка в духе Сартра оказывается пой­ман в сеть случайностей, ибо изначально пустое «я» за­полняется случайным содержанием, притекающим в том числе из подсознания. В своих крайних нигилистичес­ких формах мужество быть собой приходит к саморазру­шению.

Согласно Тиллиху, оба исследованных им вида муже­ства превосходятся (трансцендируются) тем мужеством, которое связано с обращением к трансцендентному, к Богу. Когда грешный человек принят Богом, он должен обладать мужеством принять приятие, согласиться с тем, что Бог принимает его таким, как он есть, во всем его

306

Лекция 9

несовершенстве. Но корни истинного мужества лежат еще глубже, чем сфера личной встречи с Богом, и даже глуб­же того поистине великого мужества, которое проявляет мистик, когда сталкивается с тотальным отсутствием смысла. Для Тиллиха основы мужества — в самом бы­тии, не равном проявленному Богу, в бытии добожествен-ном и безличном, но проникающим во все и дающим всему жизнь. Это бытие непосредственно говорит в нас, оно помогает выдержать любое отчаяние, оно проявляет­ся через индивидуальное «я», в том числе через его ви­тальность, и показывает нам с полной очевидностью, что небытие, которое тревожит нас, лишь необходимая часть бытия. Мужество быть — быть вопреки любому хаосу и бессмыслице — приобретает статус безусловной веры. Безусловная вера и сила самого бытия питают человечес­кое мужество.

Тиллих в своем исследовании пытался понять, на что опирается человек в самых крайних и тяжелых ситуаци­ях, и, как видим, нашел опору в самих незримых, но могучих основах действительности.

Однако для нашей темы важно не только то, в чем коренится истинное мужество, ро.и то, в чем проявляет­ся оно в повседневной жизни людей. Мужество по сути своей — это единство достоинства и стойкости, это спо­собность быть верным своим нравственным принципам при самых тяжелых испытаниях. Мужество — доброде­тель не только воина или борца, но и самых обычных людей, в чьей жизни и деятельности порой нельзя уви­деть со стороны ничего выдающегося.

Конечно, мужество особенно явно и очевидно, когда личность непосредственно проходит через мощные жиз­ненные испытания, через пограничные ситуации, свя­занные с угрозой жизни, с испытанием болью и страда­ниями. Мужество необходимо бойцу, который идет в атаку или обороняется от врагов, превосходящих его по силе, здесь он каждую минуту сталкивается лицом к лицу

307

Социально-нравственные добродетели

со смертью и болью, и ему надо не убежать, не проявить одного из антиподов мужества — трусости.

Мужество необходимо и тяжелобольному, который проходит мучительное лечение без полной уверенности в успехе, но с надеждой на лучшее. Стоит заметить, что боевое и фронтовое мужество, а также мужество тяжело­больного, как правило, связано с добродетелью терпе­ния. В этом смысле храбрость и мужество — не одно и то же. Храбрый человек может яростно бросаться в бой, но не проявить мужества, когда нужно быть сильным дли­тельное время, превозмогая страдания и трудности. Му­жество, несомненно, связано с фактором времени, это — не яркая вспышка, а ясный, ровный свет.

Поэтому мужество проявляется не только в лобовом столкновении противоборствующих сил, но и в длитель­ной стойкости перед лицом угроз, устрашения, постоян­ного и неуклонного преследования. Человек, верный сво­им принципам, Родине, присяге, личной дружбе, идеа­лам честности и порядочности проявляет недюжинную силу, когда его пытаются запугивать, шантажировать, гро­зить ему и его близким с целью заставить его нарушить свои нравственные принципы или изменить данным обя­зательствам и клятвам. Сталинский период в истории нашей страны показал, что даже в условиях мощного со­циального давления всегда находились люди, которые ни при каких обстоятельствах не давали ложных показаний на своих друзей и коллег. Они предпочитали быть под­вергнутыми социальному остракизму, гонениям, риску быть уничтоженными, чем оклеветать товарищей. Для многих эта моральная стойкость оборачивалась преследо­ваниями, ссылкой, лишением возможности продолжать любимую работу, да и просто жить в человеческих усло­виях, и люди мужественно держались годами, нередко снося враждебность окружения и черпая силы в мораль­ных принципах и идеалах. Когда мужество понимается таким образом, то его антиподом оказывается уже не тру-

308

Лекция 9

сость в чистом виде, а слабость: испытания, по суще­ству, уже наступили, но индивид слаб, он не справляет­ся с ними и отступает от собственных убеждений, хотя в душе продолжает считать их верными.

Мужество выполнять свой моральный и человеческий долг нередко оказывается необходимым в самых конк­ретных жизненных обстоятельствах, когда, например, в семье есть тяжелобольной, и за ним годами нужен терпе­ливый уход. Это может быть ребенок или родитель, и болезнь может оказаться крайне затяжной, иногда длить­ся всю жизнь. Здоровые члены семьи проявляют при этом настоящее житейское мужество, не давая больному по­гибнуть, а себе — опуститься, соблюдая все медицинс­кие и психологические требования, продолжая зарабаты­вать и в полном смысле слова жить, а не как попало су­ществовать. Мужество глубоко связано здесь с любовью и с ответственностью, с глубоким милосердием, порож­дающим постоянную заботу. Такое мужество проявляют многие родители детей-инвалидов, и оно особенно по­трясает в российских условиях социального неустройства. Это мужество принять судьбу.

Человеческая судьба — вещь непредсказуемая, никто не может похвастать тем, будто он знает наперед, что все­гда будет счастливым, довольным и благополучным. Жизнь нередко посылает человеку вовсе непредвиденные испытания, резко меняя свое плавное течение, взваливая на его плечи ответственность за близких, обрекая вче­рашнего счастливчика на болезнь, на противостояние со средой или даже на смерть. Принять судьбу — значит встретить ее мужественно. Не принявший того, что уже неизбежно свершилось, бьется в истерике, рыдает, про­клинает ближних и дальних, ищет виноватых. Он не мо­жет сориентироваться в новых обстоятельствах и вести себя достойно. Мужественный способен держать удар. Он смиряется с тем, чего не способен изменить, и при­лагает все усилия, если может улучшить сложившуюся

309

Социально-нравственные добродетели

ситуацию или найти из нее выход. Достойное принятие даже очень горькой судьбы — акт мужества. В народе бытует поговорка: «Господь не дает страдания не по си­лам». Мужественный человек принимает страдание как самоиспытание, как проверку себя, и он несет свой крест, не пытаясь переложить его на других.

Мужество имеет еще один неожиданный аспект. Мы вполне можем говорить о мужестве противостояния соблаз­нам. Нравственность человека подвергается атакам не толь­ко со стороны страдания и боли, страха и смерти. Добро­детель нередко выбрасывает белый флаг и сдается на ми­лость победителя, когда к ней подступают с обещанием богатства, наслаждений и славы. Известно, что дьявол, стремясь завладеть душой человека, не угрожает ему, а, напротив, обольщает и уверяет, что тот станет равным Богу. Сотни и тысячи первоначально честных и мораль­ных людей были вконец испорчены деньгами и властью, а большие деньги и большая власть развращают особенно быстро, от прекрасных идеалов человеколюбия ничего не остается, и индивид из борца за справедливость превра­щается во вполне аморального монстра. От опасной транс­формации может спасти мужество — мужество отказа от прельщения, от претензий на сверхчеловечность, от по­груженности в эгоистические удовольствия. Такой отказ требует мужества еще и потому, что на вершину богатства или власти человек никогда не приходит один, вокруг него есть его соратники и сподвижники, родные и любимые, которые нередко стремятся во всей полноте воспользовать­ся открывшимися возможностями и помогают любимцу судьбы поскорее забыть о морали и благих побуждениях. Противостояние их аппетитам может стоить больших сил и огромного терпения. Быть одновременно богатым и мо­ральным — непростое дело, оно требует мужества.

Может ли мужество при его усилении превращаться в некое негативное качество? С трусостью, слабостью и по­творством страстям все понятно, но что произойдет, если

310

Лекция 9

стойкость человека все увеличивать и увеличивать? Ду­маю, здесь превосхождение меры не даст добрых плодов. Чересчур мужественный человек, т. е, очень жизнестой­кий, чрезвычайно волевой, становится, как правило, не­чувствительным ни к своим, ни к чужим страданиям, делается непробиваемым. К тому же он нередко начина­ет требовать от других той же силы, которой обладает сам, и несправедливо осуждает всякого, кто не является такой же могучей скалой. Поэтому даже такое прекрасное ка­чество как мужество хорошо в меру.