6. Любовь к семье

Семья — та форма человеческого общежития, которая сопровождает человека с древних времен до наших дней. В разных культурах в различные исторические периоды она имеет разную форму, несхожие принципы построе­ния, порой весьма различную мораль, но практически всегда она выступает как психологическая и нравствен­ная ценность. Семья — микрогруппа, ближайшее окру­жение человека, в рамках семьи индивид рождается и вы­растает, мужает и взрослеет, здесь он получает фунда­ментальные основы своего мировоззрения и мировосприя­тия. Став совершеннолетним, взрослым, человек создает свою семью, рождает детей, повторяя социокультурный се­мейный цикл, чтобы в кругу своей семьи — с детьми и внуками — проживать свою зрелую жизнь и старость.

Можно ли быть счастливым без семьи? Возможно, от­дельные люди и способны хорошо жить в одиночестве, но для абсолютного большинства человечества жизнь без семьи неполна и безрадостна. Семья — это общество род­ных и близких людей, это психологическая ниша, в ко­торой можно укрыться от холодных социальных ветров, это место, где тебя поймут, оценят, поддержат, всегда помогут и не покинут в беде. Это также сфера самораз­вития и самоутверждения. Любовь, дружба, привязан­ность, взаимопонимание между супругами, детьми и ро­дителями, старшими и младшими поколениями — залог радостной и продуктивной человеческой жизни. Семья строится не только на принципе долга, который, конеч­но, присутствует в ее бытии, но и на любви — живом, постоянно вопроизводящемся чувстве. Любовь к семье, семейность — не только экзистенциальное состояние, вдохновляющее переживание, но и нравственная добро­детель. Это как в случае с патриотизмом, когда душев­но-чувственное вовсе не противоречит моральному, а, на­против, питает и поддерживает его.

336

Лекция 9

Семейная жизнь включает в себя целый ряд отноше­ний. Рассмотрим их.

1. Отношения между мужем и женой. Собственно, семья тогда и возникает, когда мужчина и женщина объе­диняют свои судьбы, чтобы жить вместе и продолжать род. Создание новой семьи у всех народов отмечается как сакральное событие и как праздник. В христианстве считается, что Господь объединяет души на небесах для совместной жизни, а церковь освящает узы брака. Свадь­бы играются в любых культурах, даже у завзятых атеис­тов, потому что заключение брака — важный перелом­ный момент жизненного пути. Во многих обрядах жених и невеста, стоящие под венцом, дают слово высшим си­лам и друг другу, что будут всегда друг друга любить, заботиться друг о друге, никогда не покинут свою поло­вину ни в беде, ни в болезни и вместе будут нести все испытания и тяготы, какие бы ни послала им судьба, т. е. они дают поистине нравственный обет. Другой вопрос, насколько в реальной жизни этот обет может быть вы­полнен и какие моральные послабления возможны и до­пустимы в ходе долгой и непростой семейной жизни.

В прошлые времена особенно остро ставился вопрос о супружеской верности. Она считалась ярким проявле­нием любви к семье и порядочности человека. Хотя для мужчин и женщин существовали разные критерии нрав­ственности. Мужская неверность часто не оценивалась как большой грех, в то время как женская неверность влекла за собой страшные кары: от молчаливого обще­ственного презрения до скандального опозоривания, ма­зания ворот дегтем и побивания камнями. Двойная мо­раль диктовалась,объективным подчиненным положени­ем женщины в патриархальной семье, где муж являлся экономической основой большого многодетного дома, добытчиком, господином, которого нельзя ослушаться. Жена как существо второго сорта не имела права на соб­ственные желания, на свободу поведения, которые счи-

337

Социально-нравственные добродетели

тались вполне нормальными и закономерными для мужа.

Со временем экономическое и социальное положение женщины в обществе изменилось, она стала равноправ­ным партнером мужчины в экономическом и юридичес­ком отношении, и это дало основание для большей сво­боды нравов. Супружеская неверность перестала считаться страшным моральным преступлением, и современная жизнь уже не порождает трагедий вроде трагедии Анны Карениной, когда неверная жена подвергается обществен­ному остракизму. Тем не менее, перестав быть грехом, неверность отнюдь не сделалась добродетелью. Несо­мненно, лучше и с точки зрения нравственности, и с точки зрения эмоций, когда супруги и через десять, и через двадцать лет относятся друг к другу с любовью, не­жностью и страстью, не приискивая на стороне компен­саций. Тогда их парный эгрегор, составляющий основу, костяк семьи, не страдает, не нарушается, не дает тре­щин, способных разрушить все семейное здание.

Страстная и пафосная защита супружеской верности содержится в популярной современной книге Ричарда Баха «Мост через вечность». Главный герой книги, а им явля­ется сам автор, ищет идеальную возлюбленную, которой, конечно, не существует, и при этом полагает себя пол­ностью свободным в отношениях с реальной женщиной — Лесли. Но Лесли доказывает ему, что любовь без вер­ности невозможна, она борется с его предрассудком аб­солютной свободы и побеждает. Герой книги становится не просто верным мужем, но счастливейшим мужчиной на свете, ибо познает смысл настоящего единства, когда два человека сливаются телесно и духовно, когда одна индивидуальность оказывается для другой вечной прекрас­ной тайной и источником бесконечной радости.

Конечно, такая гармония не всегда возможна в по­вседневной жизни, и современные супруги, не желая рас­ставаться, нередко идут на компромиссы, мирятся с эмо­циональной избыточностью мужа или жены, если, разу-

338

Лекция 9

меется, сия избыточность не нарушает любви и дружбы в семье, не делает одного из супругов равнодушным и раз­дражительным. Вообще, нынешние нравы стараются не противопоставлять мораль и страсть, которая бывает весь­ма изменчива и капризна, а тяготеют к компромиссам между ними. Развестись, разрушить семью в наши дни легко, однако трудно созидать и начинать сначала.

Как ни странно, человек может иногда «отклоняться в сторону», но любить жену и заботиться о семье, в то вре­мя как другой, высокоморальный и неистово соблюдаю­щий верность, способен изводить свою супругу требова­ниями и придирками, быть злым и тяжелым в поведе­нии. От такого моралиста вся семья готова разбежаться в разные стороны.

Здесь мы касаемся того важного момента, что любовь к жене (мужу) отнюдь не сводится к верности, которая всегда выступала на первый план. Любовь к другому суп­ругу — это все те же забота, ответственность, уважение и знание, о которых мы уже говорили. Кроме того, это доброта и терпимость.

Супруги хороши и моральны друг для друга, когда они оба вносят вклад в материальное благосостояние их не­большого коллектива, поддерживают устраивающий обоих порядок в быту, снисходительно и терпеливо относятся к недостаткам друг друга (а они есть у всех), ненавязчиво воспитывают (совершенствуют) друг друга и, что очень важно, никогда не унижают! Знаменитый психотерапевт Эрик Берн описывает в своих книгах множество весьма неприглядных психологических игр, в которые порой иг­рают супруги, постоянно унижая друг друга, демонстри­руя собственное превосходство, насаждая у своей поло­вины чувство вины, доводя ее до отчаяния и получая при этом скудные и порочные психологические выигрыши. Люди, как показывает Берн, не всегда делают это созна­тельно, они лишь привыкают к негативным поведенчес­ким матрицам и не могут от них избавиться. Не играть в

339

Социально-нравственные добродетели

игры, а вести себя открыто, откровенно, доверительно — важный момент, позволяющий поддерживать и сохра­нять гармонию в семье. Доброта и благожелательность — столпы семейного благополучия.

2. Отношения между детьми и родителями. Чадолю­бие, забота о здоровье и благополучии детей, об их при­способленности к жизни, духовном и моральном разви­тии всегда считались важнейшими родительскими добро­детелями. Родители созидают своих детей и физически, и социально. Именно они закладывают в детстве ребен­ку основные латентные программы взаимоотношений с миром, по выражению того же Э. Берна, родительские сценарии. То, что подрастающее поколение понесет в мир, определяется не только сознательными усилиями ро­дителей, но и тем семейным духом, который царит в ма­леньком семейном сообществе. Если это дух оптимизма, доброжелательности, уверенности и любви, то, скорее всего, ребенок вырастет хорошим и, в лучшем смысле слова, легким человеком: психологически здоровым и не страшащимся реальной жизни. Любовь, полученная в дет­стве, питает нас до самой старости, именно она оказы­вается тем светом, который озаряет даже самые тяжелые и темные наши дни.

В хороших семьях вырастают, как правило, люди, вы­соко ценящие семью, не склонные к разводам, стремя­щиеся оградить семейный очаг от внешних и внутренних неурядиц. Если же семья была скверной, в ней царили жестокость или равнодушие, то и выросшее в ней дитя, став взрослым, чаще всего не умеет наладить добрых от­ношений внутри своего семейного круга. Воспитывав­шиеся в неполных семьях, где не было отца или матери, нередко довольно спокойно относятся к распаду собствен­ной семьи. Любовь к семье в них отсутствует, ибо они никогда в полной мере не знали семейного тепла. Разу­меется, можно назвать и исключения из этого правила, когда взрослый человек действует по контрасту с тем,

340

Лекция 9

что он знал в детстве, но в массе случаев сценарии роди­тельской семьи продолжают воспроизводиться во взрос­лой жизни сына или дочери.

Психоаналитики говорят о том, что любовь каждого из родителей к ребенку качественно разнородна. Мать любит ребенка беззаветно, просто за сам факт его суще­ствования, отец же требователен к своему созданию, хо­чет, чтобы сын или дочь соответствовали социокультур­ным требованиям, т. е. материнская любовь считается приоритетной и более могучей, являясь как бы разновид­ностью необоримого инстинкта.

Впрочем, были исследователи, которые стремились опровергнуть подобную точку зрения. Так, францужен­ка Элизабет Бадинтер, изучая историю материнства, при­шла к выводу, что материнский инстинкт — не более чем миф. Она установила, что чувства женщины к своему ребенку очень сильно варьируют в зависимости от харак­тера культуры. На примере истории Франции Бадинтер показала, что до конца XVIII в. материнская любовь была делом сугубо индивидуальным. Вообще, большая патри­архальная семья, тесно связанная с земледелием или зем­левладением, не располагала к сентиментальности. Дети выступали там с ранних лет либо как «руки» — помощ­ники в трудовых буднях, либо в богатых семьях как на­следники и продолжатели дела отца (они наследовали либо титул и владения, либо профессию). При этом, поскольку детей рождалось много, никто особенно не заботился ни об их психологическом здоровье, ни о гигиене (Людови­ка XIII регулярно пороли с двух лет, а впервые выкупали почти в семилетнем возрасте).

С XVIII в. нежное заботливое материнство становится культурным образцом, да и вообще возникает тенденция к определенному «детоцентризму». Матери теперь боль­ше общаются с детьми, немодными делаются кормили­цы, которым прежде отдавали младенца, возникает пе­диатрия, а в XIX в. начинают шить специальную детскую

341

Социально-нравственные добродетели

одежду, изготавливать детские игрушки. И эта тенденция получает широкое распространение. Оба родителя теперь озабочены здоровьем и образованием детей и искренне скорбят по каждому умершему ребенку, даже если он оставил этот свет, не успев превратиться в личность.

Однако, как показывает Бадинтер, в XX в. родитель­ское вообще и материнское в частности отношение к де­тям вновь меняется: любовь и забота вновь ослабевают. Это, конечно, связано с тем, что нынешние социологи именуют кризисом семьи.

Для традиционного общества был характерен «фами-лизм» — ориентация на семью как высшую ценность. Фамилизм был связан с объективной зависимостью лю­дей от большой семьи — разветвленного родственного кла­на, который объединяли общие экономические интере­сы, имущество, землевладение. Семьи были многодет­ными, культивировалось глубокое уважение и почитание старших поколений, родители рассчитывали на то, что дети будут их опорой в старости. Рыночное урбанизиро­ванное общество разрушило прежнюю семью, где дети и родители совместно были заняты одним трудом и посто­янно находились рядом. Оно освободило женщину от домашнего заточения, но в то же время заставило ее тру­диться наравне с мужчиной, что привело к сокращению рождаемости и значительному отчуждению между деть­ми и родителями.

Прежние экономические связи семьи разорвались. Семьи стали нуклеарными — маленькими, в них сосуще­ствуют чаще всего не три, а два поколения. Супруги, составляющие основу семьи, во многом экономически независимы друг от друга и от подрастающих детей. Они нередко имеют разные профессии, работают в разных кон­цах города, а ребенок воспитывается в детском саду, в школе, в закрытом учебном заведении. У него рано воз­никают свои интересы, ценности и взгляды, весьма да­лекие от представлений родителей. Семьецентризм Но-

342

Лекция 9

вого времени сменился эгоцентризмом, при котором не интересы родственного коллектива, а потакание своему «я» выдвигается на первое место.

Если богатый, хотя и жестко рациональный Запад эго-изировал семейные отношения и создал психологичес­кую дистанцию между членами семьи, то социокультур­ный и экономический кризис в России породил объек­тивные предпосылки для массового распада семей, кото­рые не могут сохраняться в силу материальных причин и крайней психоэмоциональной неуравновешенности лю­дей. В огромном количестве появились матери, остав­ляющие своих детей на произвол судьбы, не имеющие возможности прокормить свое «не вовремя» явившееся на свет чадо. Разумеется, это национальная трагедия, поскольку благо народа невозможно без блага составля­ющих его семей. В этом смысле небрежение детьми и ослабление семейных уз выступает как национальное са­моубийство.

Но вернемся к более благополучный ситуации постин­дустриального мира. Само по себе материальное благо­получие тоже не решает всех проблем, и даже в тex семь­ях, где идеалы семейности сохраняются, они не всегда могут выливаться в настоящую, неподдельную любовь к детям. Ибо эта любовь, как и всякая другая, предполага­ет равенство заботы (опеки) и уважения (признания сво­боды и индивидуальности ребенка). Нередко родители, полагая, что искренне любят детей, пытаются решать за их счет свои психологические проблемы: реализовывать нереализованные потенции (например, я не стала бале­риной, а ты стань!) или же использовать детей как сред­ство, чтобы удержать в семье убегающего супруга (супру­гу). Но любовь существует только тогда, когда ребенка любят ради него самого, а не как оружие или форму ро­дительского самоутверждения.

К сожалению, современной семье все менее ведомо отношение братьев и сестер, поистине братское отноше-

343

Социально-нравственные добродетели

ние, столь типичное для семей прошлых столетий. Од-нодетность практически стала нормой, а ребенку, кото­рый вырос один, конечно, не хватает старших и млад­ших близких родственников.

В западных странах во многом потеснен институт де­душек и бабушек. Конечно, очень хорошо, что пожилые люди в развитых странах экономически обеспечены и не­зависимы, мы, россияне, можем только мечтать об этом. Но оборотной стороной независимости является холод­ность взрослых детей к своим престарелым родителям, внуков — к дедам и наоборот. Становятся все менее зна­чимыми, уходят в прошлое традиции семьи, достоинство рода, семейная гордость. А ведь они были прекрасными, если, конечно, не переходили в необоснованную занос­чивость и кичливость.

Несмотря на фиксируемый специалистами кризис семьи, на массовость разводов и множество матерей-одиночек, идеалы семейности все-таки не утрачены. В сущности, каждый человек хочет, чтобы его любили родители, хо­чет иметь хорошую жену или мужа, славных детей и гор­диться тем, что он способен заботиться обо всех своих близких. Любовь к семье остается признанной доброде­телью, желанной и сулящей много радости. Это застав­ляет с надеждой смотреть в будущее.