1. Магический мир влюбленности

Разговор о любви невозможен без обращения к теме влюбленности, ибо именно с нее начинается путь люб­ви, ее прекрасное путешествие через человеческую жизнь, через годы и расстояния. Что же отличает состояние влюб­ленности от всех иных состояний человеческой души, что делает ее притягательной и опасной, прославляемой и гонимой?

Думаю, первый признак влюбленности — восхищение, второй — индивидуальная, глубоко личностная направ­ленность ее на конкретного человека. Влюбленность — всегда индивидуальный выбор (даже если она приходит десятый раз!), пылкий и требовательный, это маленький фейерверк, которым освещается жизнь.

Влюбленность означает, что именно с этим человеком я ощущаю минуты радости даже в самых трудных, скуч­ных и печальных обстоятельствах. Почему-то считается, что в браке любовь-эрос непременно гибнет (очевидно, по принципу «для лакея нет героя»). Клайв Льюис, изве­стный английский эссеист, кротко и терпеливо уговари­вает своих читателей смириться с тем, что влюбленность уходит, как и молодость, зато остается союз, поддержи­ваемый волевыми усилиями, привычкой. «Влюбленность — вещь хорошая, но не наилучшая»,— а стало быть, можно

183

Влюбленность и любовь

прожить и без нее. Прожить-то, конечно, можно, толь­ко как? Без влюбленности, без восхищения своей «поло­винкой» брак превращается в выполнение долга, в ру­тинный быт, в лучшем случае во взаимопомощь, потому что даже искренняя дружба несет на себе отпечаток взгляда через волшебные очки. Утеря влюбленности, очарован­ности индивидуальностью близкого человека — может быть, самая тяжелая утрата в семейной жизни, самая страшная брешь, нанесенная ей обыденностью. Страш­ная, но необязательная. Семьи, в которых влюбленность сохраняется всю жизнь, существуют. «Много ли их?» — скептически спросит читатель. Немного. Но ведь на свете вообще немного всего настоящего! Рискну утверждать: по­жизненная влюбленность, превозмогшая испытания по­вседневностью, — вернейший признак истинной и счас­тливой любви.

Замечу, что хотя чаще всего о влюбленности говорят применительно к отношениям мужчины и женщины, сама она как духовный феномен гораздо шире. Можно быть влюбленным в своих родителей или своего ребенка, испы­тывать благоговейный восторг перед учителем, восхищаться и тянуться к другу или подруге. Влюбленность не знает возрастных границ. Это не детская болезнь, с необходи­мостью уступающая место ядреному взрослому здоровью, лишенному всяческих восторгов и иллюзий. Влюбиться способен любой человек, у которого не уснула душа.

Волшебные очки влюбленности — вещица хрупкая, их очень легко сломать, но тот, кто умеет носить их, оказы­вается как бы вне течения времени. Разумеется, влюб­ленность старика или старушки и юноши или девушки отличается рядом нюансов, но, ей-богу, только нюанса­ми. Я знала пожилых людей, способных так светло оча­ровываться и видеть своих избранников так поэтически, что им могли бы позавидовать молодые. И это не были люди масштаба великого Гете, которого часто приводят как пример живости чувств. Обычные наши отечествен-

184

Лекция б

ные бабули и дедули. Но души их были живыми и юны­ми, не соответствовали бренному телу. В то же время можно быть календарно молодым и совершенно, абсо­лютно мертвым внутренне. Все печальники русской ли­тературы — это люди, не способные влюбиться, оттого и маются, и ищут смерти. Невозможность влюбиться (или быть влюбленным) — свидетельство того, что человек из­нутри покрылся корой, одеревенел, не способен видеть чужую индивидуальность, отличать, выбирать, не может удивляться и не желает тянуться вверх. Повторяю: влюб­ленность — взлет, притяжение высоты, той манящей вы­соты, которой обладает в наших глазах другая личность,

В работе «Очерк теории эмоций» Ж.-П. Сартр гово­рит об эмоциях как о магическом отношении; которое, минуя рациональное поведение, сразу, одномоментно преобразует для нас мир. Так, страх сразу, без посред­ствующих звеньев делает мир страшным, таинственным, грозящим. В свою очередь, радость мгновенно дарит мне те блага, которыми я еще реально не обладаю. Влюблен­ность — не столько понимаемая, сколько чувствуемая, переживаемая реальность и, вслед Сартру, мы тоже мо­жем назвать ее магическим миром, тем более что состоя­ние это бывает не только кратковременным, но способ­но охватывать месяцы и годы. Чем же отличается этот магический мир от привычной повседневной действитель­ности, в которую мы нередко уходим с головой?

Обыденная реальность обладает определенной, давно сложившейся системой значимостей, которые непосред­ственно переживаются человеком. Психологи отмечают, что переживаемые значимости обыденной жизни не пол­ностью совпадают с ценностной структурой личности. Так, в иерархии ценностей человек может справедливо выд­вигать на первый план общечеловеческие интересы, воп­росы мира, моменты творчества, но в своем каждоднев­ном бытии он особенно остро реагирует на положитель­ные и отрицательные мнения о себе людей, переживает

185

Влюбленность и любовь

бытовые неурядицы и маленькие моменты самоутвержде­ния, т е. то, что непосредственно близко и с чем мы сталкиваемся каждую минуту. Вот эта-то сложная и вза­имоувязанная система устойчивых эмоциональных состо­яний и подвергается резкому изменению при возникно­вении влюбленности. В сложившуюся структуру эмоци­ональных отношений с окружающими людьми, радостей, печалей, мнений вторгается новый фактор, существенно изменяющий смысл всех прежних связей.

Прежде всего, у мира вокруг нас появляется особый центр, реорганизующий нашу прежнюю жизнь. Этот центр — Любимый, тот человек, к которому мы испытываем влюбленность, тот, кем мы очарованы и восхищаемся. Его появление влияет на всю совокупность наших отно­шений с действительностью, как бы далеко ни отстояли от него те или иные сферы нашего внешнего и внутренне­го мира. Влияние любимого похоже на воздействие саха­ра, положенного в чай: весь чай делается сладким. Хотя аналогия эта, быть может, не совсем точна. Те ситуации, события, люди и вещи, которые имеют прямое отноше­ние к Любимому, тесно связаны с ним, обнаруживают себя как особенно «сладкие». Магия Любимого характе­ризуется всепроникновением, он делается и центром, и фоном нашей жизни. Все — в нем, и все — через него. Если это не так, то вряд ли можно говорить о влюбленно­сти. Локализация Любимого в какой-то одной сфере (при­хожу в гости и радуюсь, а на работе начисто не помню!) свидетельствует о каких-то иных отношениях, о чисто сек­суальном влечении, о приятельстве, но только не о люб­ви-эросе в его платоновско-бердяевской интерпретации.

Если продолжать искать аналогию воздействия^Люби-мого на нашу жизнь, то можно сказать, что он выступает как источник света, способного осветить все закоулки бытия и души. Чем ближе к нему — тем ярче свет, и потому непосредственное окружение Любимого выступает как лучший мир.

186

Лекция б

Вот дорога, по которой ходит Любимый. Она, несо­мненно, лучше всех других дорог, ибо хранит следы его ног, ибо его взгляд каждый день скользит по ее поворо­там, ухабам и деревьям на ее обочине. Это лучшая доро­га на свете, потому что она таит в себе возможность встре­чи. Вот книги, которые читает Любимый, интереснее их ничего не найти. Что за мысли занимают его? Какие идеи уносят вдаль его сознание? Чему посвящены его труды и его досуг? А вот жена моего Любимого. Она не может быть скверной, если он вместе с ней, если он сам по своей воле выбрал ее для себя. Присмотритесь к ней, она красива (даже если некрасива!), потому что он пред­почел ее другим, взгляните на нее его глазами. Можно ли ненавидеть ее, когда она — его часть?

Богат, разнообразен круг Любимого, здесь есть его друг, его ребенок, его мать; есть люди, которым он пишет пись­ма, и люди, которые ходят к нему в гости...

Если же любящий допустил себя до ревнивой ненави­сти, значит, он недостаточно влюблен, значит, влюблен­ность в самого себя в нем сильнее, чем влюбленность в другого!

Лучший мир, который создается вокруг Любимого, происходит из нашего благоговения по отношению к нему. Без взгляда снизу вверх, без восторженности влюб­ленность перерождается во что-то иное. У глубоко чти­мой мною М. И. Цветаевой, поэтессы, воспевающей лю­бовную страсть, есть небольшое прозаическое произве­дение «Флорентийские ночи», созданное самой жизнью, — это реальные письма к реальному человеку. М. Цве­таева пишет письма к возлюбленному, но, на мой взгляд, это письма не о влюбленности и не о любви, а, скорее, о попытке пылкой и волевой женщины вырваться из-под магического влияния человека, которого она в грош не ставит: «Я все знаю, Человек, знаю, что Вы поверхност­ны, легкомысленны, пусты, но Ваша глубокая звериность затрагивает меня сильнее, чем другие души... Будьте пу-

187

Влюбленность и любовь

сты, сколько Вам угодно, сколько Вы сможете: я — жизнь, которая не страдает пустотой». Это письма о себе, а не о нем и не о них как единстве, письма-маята, письма к ничтожному. Истинная же влюбленность не может со­держать неуважения к Любимому, напротив, она всегда помещает его на высокую ступень.

Я пишу о сладости и возвышенности влюбленности и думаю, что читатель вправе спросить, не лишает ли нас свободы спонтанное изменение мира во влюбленности? Не оковы ли это, не рабство ли? И потом, хорошо, если влюбленность взаимна, а если нет? Что за радости в од­носторонней очарованности, в положении, когда психо­логически ты находишься только внизу?

Вряд ли на эти вопросы есть однозначные ответы. Что касается свободы, то, думаю, любое человеческое отно­шение определенным образом ограничивает нас, но та­кие ограничения мы воспринимаем как благо, а не как зло. Мы так или иначе зависимы друг от друга, и это вполне по-человечески. Сложнее обстоит дело с безот­ветностью. Во-первых, я не думаю, что возвышая Люби­мого, влюбленность непременно унижает любящего. Пусть меня не любят (вернее, в меня не влюблены), но я люблю, т. е. переживаю весь комплекс высоких и кра­сивых чувств, я могу подарить Любимому мое видение, мое отношение, мои волшебные очки. Даже будучи не­любимой, я богата, а не бедна, сильна, а не слаба. Разу­меется, я, нелюбимая, не могу не страдать, но и само страдание мое — ценно, ибо оно — оборотная сторона радости. И кто знает, что лучше: страдание неразделен­ной влюбленности или вечная погруженность в скучный и серый быт, где с душой вообще ничего не происходит, и она, живя без движения, постепенно усыхает. Влюб­ляясь, я обретаю крылья, второе дыхание, новый взгляд, которые стоят того, чтобы ради них пострадать!

Мир влюбленности обнаруживает себя как таинствен­ный и бессмертный. Поведение Любимого, его внешность,

188

Лекция 6

каждый жест выступают как многозначные, обладающие целым спектром смыслов. Действительность, с которой он связан тысячами нитей, — многопланова, символична, наполнена бликами, световыми рефлексами, загадками. Прислушайтесь к слову «я», которое произносит, называя себя, человек, в которого вы влюблены, обратите внима­ние на то, как он говорит: «Я желаю... я знаю...». О, это таинственное, драгоценное чужое «я»! Никогда не пости­жимое до конца, никогда вполне не достижимое! Бездон­ная пропасть, у края которой охватывает головокружение, мерцающий свет, от которого невозможно отвести глаз... Бессмертие влюбленности состоит в том, что по про­шествии дней и лет она остается в памяти нетронутой, такой же, как была. Ее не могут испортить обстоятель­ства. Если ваш Любимый оказывается впоследствии че­ловеком недостойным, скверным, если портятся и рвут­ся реальные отношения, свет первого этапа все равно продолжает сиять с той же силой. Просто история отно­шений делится тогда надвое: сама влюбленность и... все остальное, все, что после. На саму же ее можно обора­чиваться бесконечно, сколько бы ни минуло десятиле­тий и сколько бы ни утекло воды. У писательницы Тать­яны Набатниковой есть рассказ, где муж, узнав о теле­фонной беседе своей жены с ее прежней школьной лю­бовью, с улыбкой восклицает: «Я и сам всех люблю, кого любил!» И он прав. Истинная влюбленность до конца не уходит никогда.