§ 62. Обзорная характеристика интенционального истолкования опыта «другого»

В завершение этой главы нам следует возвратить­ся к тому возражению, которое мы принимали во внимание в первую очередь, — к возражению против нашей феноменологии, вызванному тем, что она с самого начала выдвинула притязание на то, чтобы быть трансцендентальной философией и, следова­тельно, как таковая, разрешить проблемы возможно­сти объективного познания. Возражение состоит в следующем. Как исходящая из трансцендентально­го ego, полученного в результате феноменологичес­кой редукции, и неразрывно связанная с ним, фено­менология будто бы уже не способна привести к такому познанию; сама того не замечая, она впадает в трансцендентальный солипсизм, а все попытки проникнуть к «другой» субъективности и подлинной объективности оказываются возможны лишь на ос­новании скрытой метафизики, благодаря тайному принятию лейбницевских традиций.

Это расплывчатое возражение опровергается в результате проведенных истолкований. Прежде все­го следует иметь в виду, что мы ни в одном пункте непокидали трансцендентальной установки, установ­ки трансцендентального эпохе, и что наша теория опыта «другого», опытного познания «других ego», не намеревалась и не могла быть ни чем иным, кроме истолкования их смысла как «других» на основе их конституции, истолкования их предельного смысла как «истинно сущих других» на основе соответству­ющих согласованных синтезов. То, что я согласован­ным образом удостоверяю в качестве «другого» и, сле­довательно, чем я при этом обладаю как данной с необходимостью, а не по моему произволу, и подле­жащей познанию действительностью, — в трансцен­дентальной установке есть ео ipso сущий для меня «другой», alter ego, указанный в опытно-познающей интенциональности моего ego. В рамках позитивной установки мы говорим и находим само собой разу­меющимся, что в моем собственном опыте я познаю не только себя самого, но и «другого» посредством особой формы опыта «другого». Достоверное транс­цендентальное истолкование показало нам не только трансцендентальную правоту этого положительного высказывания, но показало также, что трансценден­тальное, конкретно схваченное ego (которое в уста­новке трансцендентальной редукции познает себя в пока еще неопределенном горизонте) постигает как само себя в своем собственном первопорядковом бытии, так и «других», другие трансцендентальные ego, в форме своего трансцендентального опыта «другого», хотя они даны уже не в своей изначально-сти и в абсолютной аподиктической очевидности, а в очевидности внешнего опыта. В себе я восприни­маю и познаю «другого», и он конституируется во мне в аппрезентативном отражении, а не в изначальном виде. Поэтому в широком смысле вполне можно сказать, что я как ego, как размышляющий истолко­ватель, в результате самоистолкования (а именно, истолкования того, что я нахожу в себе самом) все-таки получаю трансцендентность, причем как трансцендентальным образом конституированную, а не просто принятую в своей наивной позитивности. Так исчезает иллюзия, будто бы все, что я в качестве трансцендентального ego познаю как сущее для меня самого и истолковываю как конституированное во мне самом, должно принадлежать сфере моей соб­ственной сущности. Это справедливо только для им­манентных трансцендентностей; конституция как термин для обозначения систем синтетической актуальности и потенциальности, сообщающих мне, как ego в своей собственной существенности, смысл и бытие, есть конституция имманентной предметной действительности. При первом обращении к фено­менологии и в установке начинающего, который только лишь приступает к введению в рассмотрение феноменологической редукции как универсально­го условия всех конститутивных исследований, по­падающее в поле зрения трансцендентальное ego схватывается хотя и аподиктически, но как облада­ющее совершенно неопределенным горизонтом, который ограничивается сферой всеобщего просто в силу того, что мир, как и все, что я о нем знаю, дол­жен стать всего лишь феноменом. Следовательно, при таком начале отсутствуют всевозможные различия, которые проводятся лишь в ходе интенционально-го истолкования и которые тем не менее, как я те­перь понимаю, сущностно принадлежат мне. Таким образом, отсутствует прежде всего договоренность с самим собой относительно моей первопорядковой сущности, моей собственной сферы, в точном смыс­ле слова, и того, что в рамках опыта «другого» кон­ституируется в ней самой как «другое», как нечто ап-презентированное, но не как то, что в принципе дано или когда-либо может быть дано изначально в моей первопорядковой сфере. Я должен истолковать как таковое сначала свое собственное, чтобы понять, что в сфере моего собственного получает свой бы­тийный смысл и несобственное, — а именно, как аппрезентированное по аналогии. Поэтому я, размыш­ляющий, не понимаю вначале, как, если все другие люди целиком заключаются в скобки, я вообще могу прийти к «другим» и к себе самому. В принципе я так­же не понимаю еще, — и соглашаюсь с этим лишь против своей воли, — что я сам, заключая в скобки себя как человека и как человеческую личность, все же должен после этого сохранить себя в качестве ego. Таким образом, я еще ничего не могу знать о какой-либо трансцендентальной интерсубъективности; я вынужден рассматривать себя, ego, в качестве solus ipse, а все конститутивные составляющие (уже после того, как я достиг первоначального понимания конститу­тивной работы) — все еще в качестве лишь собствен­ных содержаний этого единственного ego. Поэтому потребовались более подробные истолкования, сде­ланные в этой главе. Благодаря им для нас впервые становится понятен полный и собственный смысл феноменологически-трансцендентального идеализма. Видимость солипсизма рассеивается, хотя сохраняет свою фундаментальную значимость положение, гласящее, что все, что есть для меня, мо­жет почерпнуть свой бытийный смысл исключитель­но из меня самого, из сферы моего сознания. Этот идеализм возник как некая монадология, которая несмотря на умышленное сближение с лейбницевс-кой метафизикой черпает свое содержание из чисто феноменологического истолкования, раскрытого посредством трансцендентальной редукции транс­цендентального опыта, т. е. из самой изначальной очевидности, на которой должны быть основаны все мыслимые очевидности, — иначе говоря, из изна­чальной очевидности, которая может быть источни­ком всякой правильности, и в особенности, в сфере познания. Феноменологическое истолкование не , имеет, таким образом, ничего общего с метафизи­ческой конструкцией и ни в явном, ни в скрытом виде не является теоретизированием, опирающимся на предпосылки или использующим идеи, заимство­ванные из исторической традиции метафизики. Оно представляет собой крайнюю противоположность всему этому благодаря тому, что действует в рамках чистой интуиции, или, скорее, в рамках чистого смыслоистолкования посредством наполняющей данности самой вещи. В особенности в отношении объективного мира реальностей (как и в отношении каждого из многочисленных идеальных объектив­ных миров, образующих поля деятельности чисто априорных наук) оно не занимается ни чем иным (и это нужно неустанно подчеркивать), кроме истол­кования смысла, которым этот мир обладает для всех нас до всякого философствования, черпая его, по-видимому, только из нашего опыта, — смысла, который может быть философски раскрыт, но никогда не может быть изменен, и который только в силу сущностей необходимос­ти, а не по слабости наших сил, на каждом этапе на­шего опыта содержит в себе горизонты, нуждающи­еся в фундаментальном прояснении.