87 Логика смысла

вательно, для нормальной игры характерны заранее установленные безусловные

правила; гипотезы, распределяющие шансы; фиксированные и численно различающиеся

распределения; твердые результаты. Такие игры частичны в двух отношениях: прежде

всего, они характеризуют лишь часть человеческой деятельности, а кроме того,

даже если возвести их в абсолют, то они удерживают случай лишь в определенных

точках, подразумевая механическое развитие последовательностей или сноровку,

понятую как искусство каузальности. Таким образом, они неизбежно - сами имея

смешанный характер - отсылают к другому типу деятельности, труда или этики, чьей

карикатурой и двойником они являются и чьи элементы они объединяют в новый

порядок. Будь то рискующий на пари человек Паскаля или играющий в шахматы Бог

Лейбница, такие игры явным образом берутся в качестве модели именно потому, что

за ними неявно стоит иная модель - уже не игра: нравственная модель Хорошего или

Наилучшего, экономическая модель причин и эффектов, средств и целей.

Но недостаточно противопоставлять некую "старшую" игру младшей игре человека или

божественную игру человеческой игре. Нужно вообразить другие принципы - пусть

даже ни к чему не приложимые, но благодаря которым игра стала бы чистой игрой.

1) Нет заранее установленных правил, каждое движение изобретает и применяет свои

собственные правила. 2) Нет никакого распределения шансов среди реально

различного числа бросков; совокупность бросков утверждает случай и бесконечно

разветвляет его с каждым новым броском. 3) Следовательно, броски реально или

численно неотличимы. Но они различаются качественно, хотя и являются

качественными формами онтологически единственного броска. Каждый бросок сам есть

некая серия, но по времени значительно меньшая, чем минимум непрерывного

мыслимого времени; и распределение сингулярностей соответствует этому

сериальному минимуму. Каждый бросок вводит сингулярные точки - например, точки

на игральной кости. Но вся совокупность бросков заключена в случайной точке, в

уникальном бросании, которое непрестанно перемещается через все серии, за время

88 ИДЕАЛЬНАЯ ИГРА

значительно большее, чем максимум непрерывного мыслимого времени. Броски

последовательны в отношении друг друга и одновременны по отношению к такой

точке, которая всегда меняет правила, которая координирует и разветвляет

соответствующие серии, незаметно вводя случай на всем протяжении каждой серии.

Уникальное бросание - это хаос, каждый бросок которого - некий фрагмент. Каждый

бросок управляет распределением сингулярностей, созвездием. Но вместо замкнутого

пространства, поделенного между фиксированными результатами, в соответствии с

гипотезами [о распределении], подвижные результаты распределяются в открытом

пространстве уникального и неделимого броска. Это - номадическое, а не оседлое,

распределение, где каждая система сингулярностей коммуницирует и резонирует с

другими, причем другие системы включают данную систему в себя, а она,

одновременно, вовлекает их в самый главный бросок. Это уже игра проблем и

вопроса, а не категорического и гипотетического.

4) Такая игра - без правил, без победителей и побежденных, без ответственности,

игра невинности, бег по кругу, где сноровка и случай больше не различимы, -

такая игра, по-видимому, не реальна. Да вряд ли она кого-нибудь развлекла бы. И

уж точно, это не игра паскалевского авантюриста или лейбницевского Бога. Какой

обман кроется в морализирующем пари Паскаля! Какой неверный ход кроется в

экономной комбинации Лейбница! Здесь мир уже отнюдь не произведение искусства.

Идеальная игра, о которой мы говорим, не может быть сыграна ни человеком, ни

Богом. Ее можно помыслить только как нонсенс. Но как раз поэтому она является

реальностью самой мысли. Она - бессознательное чистой мысли. Каждая мысль

формирует серию во времени, которое меньше, чем минимум сознательно мыслимого

непрерывного времени. Каждая мысль вводит распределение сингулярностей. И все

эти мысли коммуницируют в одной Долгой мысли, заставляя все формы и фигуры

номадического распределения соответствовать ее смещению, незаметно вводя повсюду

случай и разветвляя каждую мысль, соединяя "однажды" с "каждый раз" ради

"навсегда". Ибо только для мысли возможно утверждать весь случай и превращать

случай в объект утверждения. Если попытаться сыграть в эту игру вне