45 Логика смысла

типа слов: "Некоторые слова очень вредные. Особенно глаголы! Гонору в них

слишком много! Прилагательные проще - с ними делай, что хочешь. Но глаголы себе

на уме! Впрочем, я с ними справляюсь. Световодозвуконе-проницаемость! Вот, что я

говорю!" Но попытка объяснить это странное слово "световодозвуконепроницаемость"

у Шалтая-Болтая кончается более чем скромно ("Я хотел сказать: хватит об этом").

Фактически, свето-водо-звуко-непроницаемость говорит еще о чем-то. Шалтай-Болтай

противопоставляет бесстрастности событий действия и страдания тел, непоглощаемой

природе смысла - съедобную природу вещей, световодозвуконепроницаемости

бестелесных сущностей без толщины - смешение и взаимопроникновение субстанций,

сопротивлению поверхности - мягкую податливость глубины, короче, "гордости"

глаголов - благодушие существительных и прилагательных.

Световодозвуконепроницаемость говорит как о границе между этими парами, так и о

том, что лицо, расположившееся на границе, - как Шалтай-Болтай на своей стене, -

может распоряжаться ими, само будучи световодозвуконепроницаемым мастером

артикуляции их различия ("Впрочем, я с ними справляюсь").

Но и это еще не все. Возврат к гипотезам Кратила - отнюдь не последнее слово

дуальности. В предложении дуальность присутствует не столько между двумя типами

имен - имен остановок и имен становления, имен субстанций, или качеств, и имен

событий, - сколько между двумя отношениями предложения, а именно, между

денотацией и выражением, между обозначением вещей и выражением смысла. Это

похоже на зеркальную поверхность и отражение в ней, только то, что по одну ее

сторону, совсем не похоже на то, что по другую ("...только все там наоборот").

Проникнуть по ту сторону зеркала - значит перейти от отношения денотации к

отношению выражения, не останавливаясь на промежутках - манифестации и

сигнификации. Иными словами, это значит достичь области, где язык имеет

отношение не к тому, что он обозначает, а к тому, что выражает, то есть к

смыслу. Перед нами последнее смещение дуальности: теперь она сдвинулась внутрь

предложения.

Мышь, рассказывает, что когда графы решили передать корону Вильгельму

Завоевателю, "архиепископ Кентерберийский нашел это благоразумным... - "Что он

46 ДУАЛЬНОСТИ

нашел?" - спросил Робин Гусь. "Нашел это, - отвечала Мышь, - ты что, не знаешь,

что такое "это"?" "Еще бы мне не знать, - отвечал Робин Гусь, - когда я

что-нибудь нахожу, это обычно бывает лягушка или червяк. Вопрос в том: что же

нашел архиепископ?". Ясно, что Робин Гусь понимает и рассматривает это как

обозначающий термин для всех вещей, положений вещей или возможных качеств (то

есть, как индикатор). Здесь точно указывается, что обозначенная вещь есть в

сущности то, что съедается или может быть. съедено. Все обозначенное и все, что

может быть обозначено, - в принципе съедобно и проницаемо. В другом месте Алиса

замечает, что может "вообразить" только пишу. Но Мышь использует это совсем

по-другому: как смысл предыдущего предложения, как событие, выраженное

предложением (идти передавать корону Вильгельму). Таким образом, двусмысленность

этого распределяется согласно дуальности обозначения и выражения. Два измерения

предложения организованы в две серии, асимптотически сходящиеся к столь

неоднозначному термину, как это, поскольку они встречаются только на границе,

которую не прекращают удлинять. Одна серия резюмирует "поедание", тогда как

другая выделяет сущность "говорения". Вот почему во многих стихах Кэррола мы

находим самостоятельное развитие двух одновременно существующих отношений, одно

из которых отсылает к обозначаемым объектам, всегда поглощаемым или готовым

поглощать, другое - к выражаемым смыслам или, в крайнем случае, к объектам -

носителям языка или смысла. Эти два отношения сходятся в эзотерическом слове, в

неопределенном aliquid. Возьмем, к примеру, рефрен в Снарке: "И со свечкой

искали они, и с умом, с упованьем и крепкой дубиной". Здесь "свечка" и "дубина"

относятся к обозначаемым инструментам, а "ум" и "упование" - к усмотрению смысла

и событий (в произведениях Кэррола смысл часто является тем, на что следует

уповать, он - объект фундаментальной "заботы"). Причудливое слово "Снарк" -

граница, постоянно растягиваемая постольку, поскольку прочерчивается обеими

сериями. Другой типичный пример - известная песня садовника из Сильвии и Бруно.

Каждый куплет этой песни запускает в игру два совершенно различных вида

терминов, предполагающих два разных взгляда: "Ему