85 Логика смысла

чивается в проблемы, а проблемы сворачиваются в неком фундаментальном вопросе. И

так же как решения не подавляют проблем, а напротив, открывают в них присущие им

условия, без которых проблемы не имели бы смысла, - так и ответы вовсе не

подавляют и даже не нейтрализуют вопрос, упорно сохраняющийся во всех ответах.

Следовательно, существует некий аспект, в котором проблемы остаются без решения,

а вопрос без ответа. Именно в этом смысле проблема и вопрос обозначают идеальные

объективности и обладают своим собственным бытием - минимумом бытия (например,

"загадки без разгадки" в Алисе). Мы уже увидели, что эзотерические слова

существенно связаны с проблемой и вопросом. С одной стороны, слова-бумажники

неотделимы от проблемы, которая разворачивается в разветвленные серии. Эта

проблема вовсе не выражает субъективную неопределенность. Напротив, она выражает

объективное равновесие разума, помещенного прямо в горизонте того, что случается

или является: Ричард или Вильям? Злой-опасный или опасный-злой? В обоих случаях

распределение сингулярностей налицо. С другой стороны, пустые слова или, точнее,

слова, обозначающие пустое слово, неотделимы от вопроса, который сворачивается и

перемещается по сериям. Вопрос связан с тем самым элементом, которого никогда

нет на своем месте, который не походит на себя самого и несамотождественен, и

который поэтому является объектом фундаментального вопроса, перемещающегося

вместе с ним: что такое Снарк? что такое Флисс? что такое Это? Оставаясь

рефреном песни, чьи куплеты формируют множество серий, по которым он циркулирует

в облике магического слова, чьи все имена, которыми песня "называется", не

заполняют пустоты, - этот парадоксальный элемент обладает именно тем сингулярным

бытием, той "объективностью", которая соответствует вопросу как таковому и при

этом никогда не дает на него никакого ответа.

 

 

 

Десятая серия: идеальная игра

Льюис Кэррол не только изобретает игры и видоизменяет правила уже известных игр

(теннис, крокет), но вводит и некий вид идеальной игры, чей смысл и функцию

трудно оценить с первого взгляда. Например, бег по кругу в Алисе, где каждый

начинает, когда вздумается, и останавливается, когда захочет; или крокетный

матч, где мячи - ежики, клюшки - фламинго, а свернутые петлей солдаты-ворота

непрестанно перемещаются с одного конца игрового поля на другой. У этих игр есть

общие черты: в них очень много движения; у них, по-видимому, нет точных правил;

они не допускают ни победителей, ни побежденных. Нам не "знакомы" такие игры,

которые, как кажется, противоречат сами себе.

Знакомые нам игры отвечают определенному числу принципов, которые могут стать

объектом теории. Эта теория применима равным образом как к играм, основанным на

ловкости участников, так и к играм, где все решает случаи, хотя природа правил

здесь разная. 1) Нужно, чтобы всякий раз набор правил предшествовал началу игры,

а в процессе игры - обладал безусловным значением. 2) Данные правила определяют

гипотезы, распределяющие шансы, то есть, гипотезы проигрыша и выигрыша (что

случится, если...). 3) Гипотезы регулируют ход игры в соответствии с множеством

бросков, которые реально или численно отличаются друг от друга. Каждый из них

задает фиксированное распределение, соответствующее тому или иному случаю. (Даже

если игра держится на одном броске, то такой бросок будет сочтен удачным только

благодаря фиксированному распределению, которое он задаст, а также в силу его

численных особенностей.) 4) Результаты бросков ранжируются по альтернативе

"победа или поражение". Следо-