Основное содержание работы

Введение содержит общую характеристику работы: обоснование актуальности темы и выбор материала исследования, формулировку цели и задач исследования.

В первой главе исследования представлены теоретические положения, на которые мы опираемся в работе. Рассматривается исторический аспект падежных систем немецкого и русского языков, проблема падежа в освещении отечественных и зарубежных лингвистов, структура категории падежа в немецком и русском языках, семантика и функции падежа в немецком и русском языках, дается определение основных понятий, используемых в диссертации.

Во второй главе исследования рассматривается функционирование беспредложного дательного падежа в немецком языке и способы его передачи на русский язык, предложного дательного падежа в немецком языке и способы его передачи на русский язык, предложного пространственно-временного дательного падежа в немецком языке и способы его передачи на русский язык.

В третьей главе исследования рассматривается функционирование беспредложного дательного падежа в русском языке и способы его передачи на немецкий язык, предложного дательного падежа в русском языке и способы его передачи на немецкий язык.

Каждая глава завершается выводами.

В заключении подводятся итоги исследования.

Библиография содержит список научных трудов, содержащий перечень теоретических работ отечественных и зарубежных авторов, использованных в диссертации, список словарей, список художественной литературы, послужившей источником фактического материала, а также список сайтов.

Приложения содержат результаты проведенного исследования.

Глава 1. Падежная система немецкого и русского языков

1.1. Исторический аспект падежной системы в немецком и русском языках

Вследствие исторического родства индоевропейских языков, падежная система немецкого языка имеет ряд общих черт с падежной системой других индоевропейских языков, в том числе, с падежной системой русского языка. Но на фоне этой общности ясно выступает их своеобразие [Прокош, 1954, с. 245–246].

Термин «падеж» и понятие, связанное с ним, восходит к античной науке. Но вначале он употреблялся в значении, совершенно отличном от современного. Аристотель под названием «падеж» (ptosis «падение») имел в виду всякого рода изменения как имени, так и глагола, причем падежом называлась не основная, исходная форма слова, а только его производная косвенная форма. В своей «Поэтике» он пишет: «Падеж имени или глагола – это обозначение отношений по вопросам «кого», «кому» и т.п.; или обозначение единства или множества, например «люди» или «человек», или отношений выразительности, например вопрос («пришел ли?»), приказание («иди!»). Это глагольные падежи, соответствующие глагольным отношениям» [Аристотель, 1927, с. 68].

Более поздние грамматисты сузили и уточнили круг употребления слова «падеж». Так, стоики стали уже относить термин «падеж» только к изменению имени, они же включили и именительный падеж в число форм, называвшихся падежом. Причем стоикам принадлежат и названия падежей, которые через александрийских, а затем латинских грамматистов приобрели всеобщее употребление у самых различных народов. Римские же грамматисты, заимствовав у греков грамматическую систему в целом, приспособили также и греческую систему падежей к особенностям латинского языка. В результате этого приспособления римские грамматисты пополнили перечень одним падежом, которого в греческом языке не было. Этот падеж не имел вначале особого наименования. Так, Варрон называет его просто casus sextus «шестой падеж». И только у Квинтилиана он получает особое название ablativus.

Понятие падежа, система падежей и связанная с этим специальная терминология постепенно переходят от греков к римлянам и другим народам, приспособляются к различным и разнотипным языкам. Иногда это приспособление оказывается удачным, учитывающим специфические особенности того или иного языка, своеобразие его грамматического строя; иногда же это приспособление носит характер совершенно некритического, слепого подражания.

Современная падежная система немецкого языка обусловлена всей его историей. Это единственный язык среди современных германских языков, сохранивший четыре члена в своей падежной системе. Они образовывали законченную падежную систему уже в древневерхненемецком, три других – локатив, аблатив и инструменталис – были по своему значению наречиями.

В современном русском языке шесть падежей: именительный, родительный, дательный, винительный, творительный и предложный, из них именительный называется прямым, а все остальные косвенными. По мнению В.В. Виноградова «из шести падежей в современном русском языке, вследствие богатства значений (и отчасти по происхождению), родительный и предложный можно было бы рассматривать как объединение, по крайней мере, двух падежей в каждом из них» [Виноградов, 1986, с. 204].

В историческом аспекте определяющими для развития немецкого языка оказались два процесса падежной эволюции – синкретизм и аналитизм. Явление синкретизма многогранно представлено в различных индоевропейских языках, оно является одной из форм языкового поведения и заключается в конвергенции языковых единиц в плане выражения (структурный синкретизм) или в плане содержания (функциональный синкретизм). Синкретизм видоизменяет структурное оформление и функционирование различных парадигматических звеньев, оно ведет к сокращению соответствующих парадигматических звеньев или парадигматических рядов.

Была создана устойчивая схема эволюции падежа как движения от исконно многопадежной морфологии к ее редуцированным вариантам, обязанным своим появлением падежному синкретизму.

Наглядно это представлено в схеме, данной Г. Хюбшманом на примере индоевропейского праязыка, санскрита, латинского и греческого языков [Hübschmann, 1875, с. 51].

И-е праязык	Dativ	Lokativ	Instrumentalis	Ablativ	Genitiv
Санскрит	Dativ	Lokativ	Instrumentalis	у ā-основ Genitiv
Латинский	Dativ	A b l a t i v			Genitiv
Греческий	D a t i v			G e n i t i v

Очевидно, тенденция к падежному синкретизму зародилась в праязыке, но активно она начала проявляться позже, в отдельных языковых группах, с определенной спецификой в каждом языке.

Одновременно, видимо, зарождалась тенденция к аналитизму, захватившая в первую очередь локатив, аблатив и инструментатив, то есть падежи, которые раньше других стали давать синкретические слияния. В работах И. Даля отмечается, что эти три падежа изначально отличались от остальных тем, что были по своей сути локальными наречиями и могли вступать в сочетания с предлогами [Dal, 1960; Dal, 1952].

На это же указывает и В. Шмидт: «Синкретизм наблюдается особенно в падежах, которые часто соединяются с предлогами» [Schmidt, 1967, с. 122–123]. Следовательно, уже индоевропейская падежная морфология включала в себя синтетическую и аналитическую подсистемы. С одной стороны развивался падежный синкретизм, ведший к редукции исходной индоевропейской падежной системы и к появлению ее сокращенных вариантов в отдельных языках. С другой стороны, перестройка изнутри стимулировала появление аналитических падежей, существовавших с «чистыми» синтетическими падежами. В истории немецкого языка это складывается в сложную проблему взаимодействия чистых, или грамматических, падежей с предложными сочетаниями.

В современных германских языках в области падежа сложилась ситуация, когда можно наблюдать различные стадии движения падежной системы по пути ее редукции: от весьма архаичного исландского типа через компромиссную систему немецкого языка к совершенно новому аналитическому типу английского языка.

Но именно о немецкой падежной системе правомернее говорить как об уникальном типе, представляющем собой не стадию компромисса, а скрещивание противоположно направленных тенденций: тенденции к сохранению и восстановлению флексии и тенденции к аналитизму. И. Даль определяет указанные тенденции как «системосохраняющую» и «системорасшатывающую» тенденции, имея в виду, что унаследованным из индоевропейского является синтетический (флективный) тип падежа. Немецкая падежная система сохраняет древнегерманский облик в том смысле, что в ней существуют две подсистемы – флективная и аналитическая [Dal, 1960].

Русский язык традиционно относят к номинативному типу, то есть считается, что основными актантами в нем являются субъект и объект. Кроме того, можно выделить достаточно грамматикализованные (в рамках падежной системы) функции адресата и инструмента. Остальные актантные отношения (например, коагенса) выражаются с помощью служебных слов и должны рассматриваться скорее как семантические, чем как функциональные категории.

Если вернуться к схеме Г. Хюбшмана и присоединить к ней немецкий и русский языки, то получится следующая картина:

И-е праязык	Dativ	Lokativ		Instrumentalis	Ablativ		Genitiv
Санскрит	Dativ	Lokativ		Instrumentalis	у ā-основ Genitiv
Русский	Dativ		Instrumentalis		Genitiv
Латинский	Dativ	A b l a t i v					Genitiv
Греческий	D a t i v				G e n i t i v
Немецкий	D a t i v					G e n i t i v

Синкретизм в немецкой падежной системе появился, как это видно, несколько отлично от других языков. Датив оказался максимально синкретическим падежом как по отношению к остальным немецким падежам, так и по сравнению диапазона его синкретизма с аналогичными диапазонами в других языках. На схеме видно также, что диапазон синкретизма генитива в немецком языке ýже, чем, например, в греческом. Это связано с тем, что немецкий датив вобрал в себя часть аблатива, тогда как в греческом аблатив целиком вливается в генитив. Поэтому характерно определение немецкого датива как «огромного сливного бассейна» („das große Sammelbecken“), данное О. Бехагелем [Behagel, 1886, с. 605–609].

В русском языке дательный падеж менее синкретичен по отношению к другим падежам, так как в русском языке функционируют инструментатив и локатив.

Синтетизм немецкой падежной морфологии обнаруживает две линии развития: сохранение флективных падежных форм и развитие флексии. Развитие именной флексии наблюдается у атрибутивных определителей существительного (прилагательных и их эквивалентов). При этом речь идет о распространении прономинальной флексии на все прилагательные, то есть о своеобразном процессе компенсации, сущность которого сводится к следующему: потеря падежных формантов существительным восполняется за счет появления таковых у адъективных определителей существительного, причем функция новых формантов остается старой – маркировать падеж существительного. Этим падежная морфология немецкого языка принципиально отличается от падежной морфологии других германских языков. Дело не в более замедленном темпе движения немецкой падежной морфологии в направлениях редукции и аналитизма, чем в английском языке, не в трех фазах единого процесса падежной эволюции в германских языках (древнеисландский – немецкий – английский), а в совершенно ином характере развития, специфика которого заключается в его бинаправленности [Черкесова, 1974, с. 12–13].

В русском языке все падежи (в том числе и дательный) маркируются флексиями, достаточно отчетливо их дифференцирующими, хотя в парадигме склонения многих существительных встречаются омонимические формы: в единственном числе стол (именительный и винительный падежи), коня (родительный и винительный падежи), двери (родительный, дательный и предложный падежи), соседке (дательный и предложный падежи), времени, пути (родительный, дательный и предложный падежи); во множественном числе: стол-ы (именительный и винительный), сосед-ок (родительный и винительный) [TRANSlation NEED?, Электронный ресурс].