I. Приобретение права собственности давностью*(789)

219. Доказать, что вещь приобретена одним из законных способов (манципацией, цессией, традицией, спецификацией и др.), - вот что требовалось прежде всего от того, кто пред судом виндицировал свою вещь если же приобретение состоялось через получение ее от другого лица, то приходилось доказывать еще, что все предшествующие обладатели вещи приобрели ее в собственность тоже законными способами (стр. 103). Осуществить такое требование было вообще нелегко, подчас - невозможно; потому уже издавна собственникам было предоставлено некоторое облегчение. По законам XII таблиц*(790), кто провладел землею (fuudus) два года и прочими вещами (ceterae res) один год, тот мог сослаться именно на этот факт владения (давность, usncapio) и удержать за собою право собственности. Таким образом собственнику, который выступал на защиту своего права, оставлялись на выбор два пути: или он опирался на тот способ приобретения, которым, действительно, получил вещь в свои руки, или же он ссылался на факт владения вещью в течение срока, законом установленного, т. е. на давность. Смотря по обстоятельствам в каждом отдельном случае собственник избирал тот или другой путь; таков случай индивидуализма уже в старом квиритском праве. Относительно виндикации давность была институтом вспомогательным; она помогала виндикации в достижении ее цели - защите собственника и собственности. Относительно способов приобретения права собственности давность была дополнением. Однако, кто мог и желал доказать давность, тому не надо было удостоверять суд в существовании других способов приобретения, одной давности было достаточно, чтобы защитить вполне свое право, и таким образом она получила значение самостоятельного способа приобретения. Итак, давностью (по терминологии старого права - usucapio) назывался способ приобретения права собственности в силу владения (possessio) вещью, владения, продолжавшегося известный срок и соединенного (как это будет видно из нижеследующего) с некоторыми другими условиями.*(791)

Разумеется, в ином случае не собственник мог год или два провладеть чужою вещею и приобрести ее в свою собственность; такой результат обусловливался давностью, как самостоятельным способом приобретения. Конструкция каждого правового института необходимо определяется принципом относительно пользы; по несовершенству всего человеческого, институты не могут осуществлять свое" основное назначение безусловно, во всех случаях без исключения, и с случайным действием давности (приобретение вещи не собственником) приходилось мириться в виду главного, основного ее действия. Было бы ошибкой - преувеличивать значение приведенного факта и предполагать, что интересы владельцев не собственников играли какую-либо роль в установлении института давности, - как бы соблазнительно ни могло показаться подобное предположение. Если институт способен служить интересам двух категорий, то уже а priori надо заключить, что корень его - в тех интересах, которые осуществляются в относительно наибольшем числе случаев; между тем из общего числа владельцев, как не движимостей, так и движимостей (особенно - не движимостей), подавляющее большинство всегда образуют именно законные собственники их. Кроме того старое квиритское право сделало все для того, чтобы затруднить не собственнику приобретение вещи посредством давности. Те вещи, которые вообще были изъяты из частного обладания, исключались также из-под действия давности*(792); сколько бы времени ни владел гражданин, напр., священною вещью, он не приобретал ее в собственность. Далее давности не подлежали межи*(793), что могло только содействовать восстановлению границ поземельных владений в первоначальном их виде. Но самое важное ограничение заключалось в том постановлении, которое изъяло из-под действия давности все "ворованные" вещи (res furtivae); ни сам вор, ни его преемники не могли приобрести такую вещь давностью; в длинном ряде переходов вещи из рук в руки достаточно ей было однажды стать предметом воровского приобретения для того, чтобы потом никто из приобретателей ее не имел выгод давностного владения.*(794) Припомним, что в старое время под воровством (furtum) были готовы разуметь каждое незаконное отношение к чужому праву, что предметом воровства могли быть недвижимости наравне с, движимостями ( 43), и мы поймем, что закон XII таблиц исключал почти всякую возможность приобретения чужих вещей в собственность посредством давности. В некоторых случаях могло возникнуть сомнение относительно характера приобретения; и тут закон выступал с надлежащим разъяснением. Так, запрещалось приобретать давностью (манципационные) вещи, которые женщина передавала без согласия своего опекуна.*(795) Позднейшее законодательство осталось верным старому направлению. Постановление XII таблиц о ворованных вещах было повторено чрез три столетия (VII в.) в Атиниевом законе (1. Аtinia)*(796) с той оговоркой, что вещь переставала быть "ворованною", как скоро возвращалась под власть настоящего собственника. Потом относительно вещей, захваченных насильственно (res vi possessae, 1. lulia et Plautia*(797) и относительно вещей, переданных в виде взятки (1. lulia repetundarum)*(798), было постановлено то же самое, что уже прежде было принято касательно ворованных вещей. Так преследовало законодательство неправомерное приобретение чужой вещи и, как это видно из постановления о взятках, - даже тогда, когда приобретение вещи основывалось на отчуждении, сделанном самим собственником. И гораздо позднее императоры (Константин, Юстиниан) отринули приобретение давностью во многих таких случаях, где вещь была передана самим собственником, но только - при условиях, при которых отчуждение запрещалось*(799), напр., наследник отчуждал вещь, которую завещатель назначил кому-либо в отказ и т. п. Одним словом, начиная с XII таблиц и кончая Юстинианом, чрез римское законодательство проходит тенденция, выраженная определенно и решительно: не допускать давности, когда владение вещью основывалось непосредственно или посредственно на неправомерном приобретении ее. Этой тенденции не противоречили институты, которые Гаю, естественно, казались ненормальными: usucapio pro herede ( 101) и usureceptio ex fiducia. Первый институт, состоя под контролем родичей, был способом регулирования наследственных отношений и потому не представлял приобретения неправомерного; когда же, с упадком общинно родовых отношений, он стал таковым, то был сначала парализован другим институтом (bonoruin possessio, 130) и наконец отменен.*(800) Второй институт, т. е. приобретение давностью вещи, переданной в заклад или поклажу по фидуции, составлял, как мы знаем, корректив к самой форме фидуции. Еще один институт мог бы навести на сомнение - ustfreceptio ex praediatura.*(801) Собственник земли, проданной государственною казною с торга за недоимки, приобретал ее вновь по давности, если ему удавалось овладеть ею и продержать в своих руках два года. Но как бы ни объяснять этот случай, он стоит настолько одиноко, что не подрывает справедливости вышеизложенного, основного воззрения на давность.

220. Кто ссылался на давность, тот должен был указать пред судом свое годичное или двухгодичное владение; способность вещи быть приобретенною по давности предполагалась сама собою, но противной стороне предоставлялось опровергать это предположение. Такое определение процессуальных обязанностей тяжущихся в вопросе о давности было, конечно, единственное целесообразное, но именно оно открывало некоторую возможность для приобретения чужой вещи; могло случиться, напр., что вещь, о которой шел спор, была ворованною, но доказать это заинтересованная сторона была не в состоянии и таким образом владелец вещи приобретал ее в свою собственность. По мере постепенного изменения понятия воровства открылись случаи, в которых заведомо для суда допускалось давностное приобретение чужой вещи. Юристы признали, что воровства нет, как скоро нет умысла украсть (adfeclus furandi); если, напр., наследник не знал, что такая-то вещь была получена его наследодателем в ссуду, наем или поклажу, и, принимая ее за наследственную, продавал или дарил ее, то он не совершал воровства, так что приобретатель ее мог укрепить свое приобретение давностью.*(802) Недвижимости со временем вовсе были исключены из числа объектов воровства, даже овладение заведомо чужим участком не признавалось за воровское, так что каждый последующий добросовестный владелец его мог приобрести его по давности.*(803) - Случаи давностного приобретения чужой вещи предстали пред юристом в достаточном количестве для того, чтобы он или выступил против них с новыми мерами, или передумал вновь вопрос об основаниях давности. Из этих двух путей остановились на последнем. Было признано, что институт давности введен ради <общего блага>, чтобы был предел тяжбам о собственности и чтобы владельцы вещей не оставались подолгу в неизвестности относительно принадлежности им этих вещей; если благодаря давности настоящий собственник мог лишиться своей вещи, то в таком случае ему следовало пенять на себя, ибо давностный срок вполне достаточен для того, чтобы каждый собственник успел своевременно защитить свое право.*(804) Под "общим благом", очевидно, разумелись интересы гражданского оборота, для которого важна прочность существующих отношений, и интересы правосудия, авторитет которого неминуемо должен страдать, как скоро судам приходится слишком много углубляться в расследование неясных фактов из далекого прошлого. Это воззрение на давность оправдывало до некоторой степени самую возможность приобретения владельцем чужой вещи и даже возводило такое приобретение на степень нормального явления. Однако, с другой стороны, соображения иного рода ограничили свободное развитие новой точки зрения.

Уже в практике старого права должны были в каждом отдельном случае обращать внимание на тот способ, которым давностный владелец приобрел свое владение (causa possessionis); незаконный способ сразу придавал владению характер воровского. Когда понятие воровства сузилось, противоположение законного и незаконного способа приобретения представило самостоятельный интерес; от того, кто ссылался на давность, стали требовать, чтобы он, сверх своего владения, доказал, что оно приобретено им законным образом, т. е. одним из тех способов, которыми дозволяется приобретать самое право собственности, как-то передачею вещи на основании купли (pro emptore), дарения (pro donato), отказа (pro legato) или сделки о приданом (pro dote), или вступлением в наследство по цивильному (pro lierede) или преторскому (pro possessore) праву, или захватом вещи, оставленной ее хозяином (pro derelicto), или, наконец, каким-нибудь другим дозволенным способом (pro suo). Сообразно способу приобретения различали владение законное (possessio iusta) и незакоиное (р. iniusta), владельца законного (possessor iustus) и незаконного (р. iniustus). Незаконный владелец не приобретал давностью, хотя бы в его владении не заключалось ничего воровского (напр., занявший без насилия заведомо чужое имение, взявший купленное без передачи и т. д.). Законный способ приобретения владения назывался также титулом давности ftitulus usurapionis). - В империи выработалось еще одно условие. Согласно с общим характером права, юристы к приобретению по давности приложили требования "доброй совести" (boua fides). Они различали владение добросовестное (bonae fidei possessioj и недобросовестное (malae f. р.), владельца добросовестного и недобросовестного. Только первый из них приобретал вещь давностью; можно было овладеть вещью законно и все-таки не быть добросовестным владельцем. Впрочем, пока противное не было доказано, каждый владелец предполагался добросовестным. Понятие добросовестного владения, как вообще понятие "доброй совести", прошло известный путь развития, который, к сожалению, не может быть восстановлен с удовлетворительною достоверностью. Из источников видно, что Юлиану приходилось высказываться против чрезмерного расширения понятия "bona fides". Если кто знает, что продавец намерен тотчас же расточить вырученные деньги, и все-таки покупает у него, то, по мнению многих, говорит Юлиан, этот покупатель, тем не менее, остается добросовестным, "каким образом считать за недобросовестного того, кто купил у самого собственника"?*(805) И позднейшие юристы кладут сущность добросовестности в том, что владелец, приобретая владение, полагал, что он получает его от такого лица, которое имеет право на отчуждение данной вещи.*(806) Oротивоположение добросовестного и недобросовестного владения сложилось в заметной связи с противоположением владения законного и незаконного и, в конце концов, юристы не провели вполне ясной границы между законным и добросовестные владением, как двумя самостоятельными условиями приобретения права собственности пи давности. Только благодаря этой неясности мог родиться новый вопрос - о значении "путативного" титула. Кто-либо оставлял чужую вещь у себя, ошибочно полагая, что она ему передана, продана, отказана по завещанию и т. д., другими словами, - предполагая существование титула, когда его на самом деле не было; спрашивалось, достаточно ли подобное добросовестное заблуждение для давности или сверх того все же надо было потребовать существования титула? Уже Сабин должен был считаться с этим вопросом и как он, так и последующие юристы, Цельз, Юлиан, Папиниан, Павел и Ульпиан*(807) разрешали его во втором смысле. Однако в то же время другие думали иначе, как это видно из слов Цельза и из некоторых мест дигест. Между прочим, по Африкану, кто по извинительному заблуждению ошибается в существовании титула (например, доверенное лицо, которому было поручено купить данную вещь, доставило ее приобретателю с ложным уверением, что она приобретена куплей), тот приобретает по давности.*(808) По Помпонию, владеет pro suo тот, кто получил от наследника, в виде отказа, вещь, на самом деле не отказанную*(809), а позднее (IV стол., в подобных случаях признавали даже владение рго legato.*(810) Наконец Павел и Ульпиан обнаружили непоследовательность и отступили от своего общего правила. По Павлу, тот приобретает по давности, кто купил у несовершеннолетнего без участия опекуна, приняв продавца по ошибке за совершеннолетнего, и у безумного, приняв его за здорового*(811); Ульпиан же высказался подобно Африкану.*(812) Во всех этих случаях присутствие добросовестности устраняло необходимость в действительном существовании титула. Еще далее в расширении понятия "bona fides" шел Помпоний. Он высказал общее положение, которое, по-видимому, не встретило сочувствия со стороны прочих юристов. Если кто, говорит Помпоний, владея вещью, полагает, что, по законам, он не должен приобрести эту вещь давностью, тот, хотя и ошибается в этом случае, тем не менее давностью не приобретает, - потому ли, что он представляется недобросовестным, и т. д.*(813) Очевидно, что растяжимое представление о "bona fides", как образ действий добропорядочных людей, не оставляло юристов и в вопросах о давности и затрудняло им точное определение условий этого института.