4.8. Тело человека и его психика.

Одной из сложных проблем современной науки является проблема множественности «Я», представляющая фактически отношение тела человека и его психики, которое неотрывно от соматологической идентификации личности. В сборнике оригинальных эссе «Множественое Я» анализируется именно данная проблема: является ли «Я» единым или его можно представить в виде «множественного Я»³⁸⁰. Она вырастает прямо из стремления объяснить рациональный и индивидуальный характер принятия решения и поведения человека. Эта проблема выступает центральной для нескольких научных дисциплин, ибо то или иное решение влечет за собой соответствующие концептуальные средства, используемые для исследования межличностных отношений вообще и интерперсональных конфликтов в частности. В упомянутом сборнике эссе выдвигается гипотеза о «множественном Я», которая дает возможность под определенным углом зрения аналитически рассматривать межличностную борьбу.

Проблема множественности «Я» необходимо связана с дуализмом «тела» и «психики», который глубоко укоренился в человеческом сознании и который дает основания для обоснования идеи реинкарнации. Это дуализм, присущий иудео-христианской религиозной традиции, выводится из орфической мифологии и платоновской метафизики. Ведь древнегреческие интерпретации и различения «души» (психики, согласно научной терминологии) и «тела» отнюдь не являются основой христианской религии. В строгом библейском тексте фигурирует концепция единства души и тела, которая противостоит принципам орфической мифологии. Позже было принято положение о том, что душа является пленником тела и имеет совершенно иную природу и предназначение.

Древнеиудейская идея, акцентирующая внимание на соматических основаниях личности трансформировалась в концепцию тела и личности, которая прекрасно вписывается в каноны современной западной философии. Когда Л. Витгенштейн отмечает, что «человеческое тело является лучшим образом человеческой души», а Ж.П. Сартр провозглашает, что «я - тело во всей протяженности моего существования»³⁸¹, то в этих высказываниях западных мыслителей просматривается идея, характерная для мышления эпохи древнего Ближнего Востока. Именно для такого типа мышления, как известно, было существенно восприятие человека как двуединства физического и психического начал. В знаменитой максиме Х. Робинсона говорится: «Гебрайская идея личности есть анимация тела, а не инкарнация души»³⁸². Это значит, что «тело» и «сердце», «голова» и «лицо», «глаза» и «рот», «уши» и пр. считаются вместилищем души (человеческой психики), а не просто телесными органами. Нельзя не согласиться с отечественным ученым И. Вейнбергом, который показывает, что в древневосточной модели мира человек, даже будучи личностью-индивидуальностью, нераздельно связан со всей данной человеческой общностью, воспринимается и осмысливается в сочлененности «я – мы»³⁸³.

Вместе с тем следует учитывать представление о богоподобности человека, вытекающую из его богосотворенности. В библии это представление выражено в словах апостола Павла: «Прославляйте бога в своем теле»(I Кор. 6, 20). Идея реинкарнации порой отбрасывалась, чтобы смениться мистицизмом каббалы. Согласно этому религиозно-мистическому учению, считается, что раз человек создан по образу бога, то у него по меньшей мере должно быть три разных «души»: дух - высшая часть; собственно душа - обитель добра и зла; «жизненная сила», непосредственно связанная с телом и приводящая его в движение. В самом начале ХХ века такая троичность трактовалась следующим образом: «В этих трех, т.е. в духе, душе и теле мы находим верный снимок с того, что происходит в высшей сфере, ибо эти три образуют лишь одно существо, где все связано в единство»³⁸⁴.

Проповедники каббалы говорят о существовании у человека кроме этих трех «душ» многих других «душ»: «Все миры, все творения находятся внутри каждого из нас. В нас есть много противоречивых начал, которые можно назвать как Творец, Адам, Хава, Авраам... - то есть все, существующее и еще даже не появившееся в нашем мире... А сам человек - это наша внутренняя точка, ощущающее наше «я»... Таким языком написана вся Тора: она говорит о единственном творении - человеке, внутри которого находится все: и райский сад, и деревья, и змей, и потоп, и все человечество, ведутся войны и все ведется к намеченному концу - когда этот человек сольется с Творцом. Человек - это маленький мир»³⁸⁵. Это положение о множестве «душ» в одном теле как раз и привлекает внимание западных ученых и теологов. В настоящее время философы, социологи, психологи и богословы обсуждают вопрос о том, сколько «Я» существует в одном теле: одно или множество. Одни считают, что «Я» едино, т.е. личность и тело жестко связаны. Так, исходя из христианской концепции человека в ее модернизированном истолковании, американский теолог К. Браатен настаивает на психосоматическом единстве человека³⁸⁶.

Некоторые ученые считают, что «множественная личность» представляет собой не что иное, как умственное расстройство, связанное с тем, что в одном теле имеется две или более интегрированных систем поведения. Авторы книги «Три лица Евы» К. Фигпен и Г. Клекли подвергли тщательному исследованию женщину, которая обладала тремя личностями. Она пыталась по очереди жить в соответствии со своими тремя Я-концепциями (организованными системами поведения), предполагающими определенные наборы обязанностей. Каждая личность заключала в себе несколько иные системы значений, поэтому доминировавшие интересы, знания и стандарты поведения драматически чередовались. Зафиксированы случаи, когда чередовались даже эротические интересы - от гомосексуальных до гетеросексуальных³⁸⁷. Следует иметь в виду, что неактивная личность находится в состоянии амнезии; в других случаях человек может сознавать поведение другой своей личности.

Заслуживает внимания попытки экспериментального воспроизведения явления «множественности личности» в одном теле при помощи гипноза. У контуженного солдата по имени Дик врач сумел создать «вторичную» личность, названную Франком, и «третичную» личность, получившую имя Лео. Их поведение показало значительный контраст между ними: «Как Франк, солдат был вежливый, предупредительный и стремился нравиться. Как Лео, он разваливался в кресле со скучающим видом, был необщителен и раздражителен. Когда каждой из трех его личностей задавали идентичные вопросы относительно готовности совершить убийство, изнасилование и воровство, он каждый раз отвечал, что он откажется. Однако Франк возражал по моральным мотивам, рассматривая такие действия как грубое нарушение закона. Лео возражал по прагматическим соображениям: он не считал, что цель не стоит риска попасть в тюрьму. Реакция Дика была комбинацией двух первых. Показатели прожективных тестов тест Роршаха и ТАТ - также обнаружили существенные различия между тремя этими личностями»³⁸⁸. Согласно психиатру В.П. Самохвалову, такое болезненное расщепление психики индивида будет характерным для постиндустриального общества в XXI столетии³⁸⁹.

До сих пор не существует общепринятой теории, объясняющей развитие и функционирование таких чередующихся личностей в одном теле. Одна из гипотез состоит в том, что «вторичная» и «третичная» личности представляют собой собранные в единый блок значения, которые обычно подавлены в сознательной жизни и проявляются в случае аварийных ситуаций. Еще П. Жане отмечал, что диссоциация отнюдь не является беспорядочным процессом - она представляет отделение готовых интегрированных систем. Другими словами, каждый человек имеет несколько систем значений (их набор выражает выполняемые им роли в социальной жизни); в определенной мере жизнь каждого индивида разделена на такого рода интегрированные фрагментарные блоки. Эта фрагментарность особенно видна у индивидов, исполняющих несовместимые социальные роли. Так, внушающий в финансовых делах доверие бизнесмен может содержать любовницу и постоянно лгать жене.

В свете изложенного представляет интерес гипотеза, согласно которой человек является потенциальным носителем множества «Я», однако все они, кроме одного «Я», подавлены в сознательной жизни, находятся в сфере бессознательного и проявляются в определенных условиях. Эта гипотеза получила свою разработку в трудах К. Юнга, использовавшего словесно-ассоциативный тест для экспериментального выявления структуры бессознательного. Ему удалось выявить в психике испытуемого некие фрагментарные личности, находящиеся за пределами сознания. У шизофреников диссоциация личности значительно более выражена, нежели у нормальных индивидов, и в итоге приводит к разрушению сознания, распаду личности, на чьем месте остается ряд «комплексов». Впоследствии К. Юнг провел различие между комплексами личного бессознательного и архетипами коллективного бессознательного. Как раз-таки последние похожи на отдельные личности. И если до него безумие объяснялось «одержимостью бесами», приходившими в душу извне, то у него весь их легион уже заключен в душе, и при определенных обстоятельствах они могут одержать верх над «Я» как одного из элементов психики. Душа любого человека несет в себе множество личностей, причем у каждой из них есть свое «Я», которые время от времени выходят на поверхность сознания³⁹⁰. Древнее изречение: «У нежити своего облика нет, она ходит в личинах» можно применить к юнговскому пониманию психики с одной только поправкой - не «нежить», а сама психика человека обретает разного рода маски.

Вполне понятно, что эти идеи К. Юнга выросли не только в рамках психиатрии и экспериментальной психологии. Они уже тогда «носились в воздухе» - творчество многих писателей показывает рост интереса к «легионам бесов», населяющим темные глубины человеческой психики, к двойникам, к «внутреннему человеку» (выражение апостола Павла), резко отличающегося от телесной оболочки. Зачастую у многих писателей, как и у К. Юнга, этот интерес сливался с религиозными учениями. Достаточно вспомнить австрийского писателя Г. Майринка, на чьи романы «Голем», «Ангел в западном окне», «Белый доминиканец» и др. иногда ссылался К. Юнг. В этих романах оккультизм, теософия и восточные учения выступают в качестве системы отсчета, чтобы противопоставить миру обыденного здравого смысла «безумную» ему метафизически-чудесную реальность. Данное противопоставление известно давно - от Платона и апостола Павла до Гоголя и Достоевского и современных писателей. Но в юнговской «глубинной психологии» изменилась перспектива видения, перевернулась система отсчета, когда божественное, священное стали искать в бездне бессознательного, во тьме. Этот поиск и привел к концепции архетипов бессознательного, т.е. к гипотезе «множественности Я», где только одно «Я» доминирует над остальными «Я», погруженными в глубины бессознательного.

Наиболее ярко данный феномен обнаруживается в сценическом искусстве, которое представляет собой школу «согласования тела с душой и души с телом как независимых миров»³⁹¹. В этом состоит отличие актерской игры от действий обычного человека. Последний представляет собой единство «духа» и «тела», его «Я» - сращенное «тело» и «дух», существующие «здесь» и «теперь». Человек в жизни подчиняется требованиям и нормам этики, чтобы телесные волнения и страсти регулировались умом. Актер на сцене, наоборот, вживается в роль, при этом он способен «войти» в любую плоть, перевоплотиться в другое «Я»³⁹².

Характер отношения актера к перевоплощению в тот или иной образ зависит от той культуры, к которой он принадлежит. Ведь «Я» - не просто сумма восприятий, воспоминаний и мечтаний, в нем осуществляется схема поведения, выработанная обществом. Иное дело, что эта схема социального поведения воплощена в виде парадигмы сознания отдельного индивида. Известно, что информация, генерируемая человеком (как биосистемой), циркулирует в биосфере; в ней присутствуют знания, эмоции и фантазии всех поколений человечества. Но поскольку общество вырабатывает парадигмы мышления и схемы поведения, постольку эта информация(«волны мышления» Патанджали) воспринимаются избирательно. Это значит, что парадигмы мышления и правила поведения (они тесно связаны с определенными системами ценностей) выступают в качестве фильтров для отбора этой информации. Поэтому и придается немалое значение культуре, отличающей одно общество от другого. Тогда становится понятным, что европейский актер в отличие от китайского испытывает определенные трудности в «проигрывании» роли. Ибо между жизнью и сценой существует некий барьер, который должны были преодолеть его фантазия и интуиция.

Не случайно К.С. Станиславский предлагал молодому актеру пожить, скажем, жизнью дерева, глубоко вросшего корнями в землю, почувствовать внутри себя столетний дуб³⁹³. Ведь в Китае «театр, накрепко сросшийся с религией и системой ее символов и условностей, позволял актеру свободно и естественно переходить из состояния просто человека в другое – актерское»³⁹⁴. Для китайской культуры была характерна театрализация жизни: в жизни и на сцене существовали единые принципы игры в различных ситуациях. Европейский же актер должен забыть свое «Я» и при помощи «физических действий», системы тренинга актеров избавить тело от привычных движений, походки, улыбки и т.д. В итоге тело актера на сцене - своего рода «космическая плазма, способная мгновенно принять любую форму»³⁹⁵.

В пользу гипотезы множественного «Я» свидетельствует и психопрактика современной культуры, которая является «постмодернистской». В данном случае «тотальность как таковая устарела и на стал черед раскрепощения частей»³⁹⁶, что не означает патологической диссоциации. Действительности оказывается адекватной голографическая метафора: подобно гологорамме (каждая часть которой содержит изображение целого объекта) в каждой части личности находится вся личность целиком. Отечественный психолог О.И. Генисаретский в связи с этим пишет: «Человек больше самого себя (трансперсонален), потому что он меньше самого себя (субперсонален)»³⁹⁷. Вслед за диалогическими концепциями межличностных и культурных коммуникаций, за социально-психологическими концепциями ролевого взаимодействия в современной культуре стал актуальным концептуальный анализ «частей личности», описывающий и исследующий феномен субличностной психопрактики. Не случайно современные психологи и психотерапевты говорят о субличностном разнообразии: «Микроструктуры личностной самореализации, идентифицируемой в терминах «субличностей», «субмодальностей» сенсорного, аффективного и когнитивного опыта, - это те реальности постмодернистской психопрактики, которые теперь впрямую - минуя уровень целостной личности - наделяются культурными значениями и культуротворческими функциями»³⁹⁸. Это значит, что теперь психологи и психотерапевты могут «работать» с произвольными и порождаемыми композициями частей личности (не надо забывать, что их множество), раскрывая тем самым пространство для творческого проектирования роста личности.