4. Письмо и этнический облик

Нанесение знаков тем или иным способом на человеческое тело — распространенная черта культуры древних народов Юго- Восточной Азии. Сюда относится татуировка, деформация тела, выбивание и чернение зубов. Все эти знаки обладают двумя комплексами значений: 1) свидетельствуют о происхождении обряда возрастной инициации, 2) указывают на родо-племенную и этническую принадлежность. У паюма Тайваня есть сюжет о татуированном юноше, который включает толкование татуировки как письменности. Миф повествует о юноше Калокале, у которого с рождения все тело покрывали вытатуированные чудесные знаки. Один голландец увидел во время купания эти знаки Калокала и восхитился ими. Он подарил Калокале золотую подушку. Юноша унес ее в свою горную деревню. Свет, исходящий от этой подушки, увидели в море голландские моряки и решили похитить сокровище. Они принудили местную женщину привести их в деревню Кажекалан, где жил Калокала. Голландцы захватили юношу и подушку. После всяких перипетий Калокала попал в Батавию, где женился на местной женщине. Своего сына они назвали Малаи, и малайцы происходят от этого Малаи. А Калокалу увезли в Голландию, где его убили, сняли с него кожу и, копируя редкостные знаки, придумали свою письменность. Паюмский миф обращает на себя внимание не только архаичностью, но и трансформированностью, позволяющей ему широко раздвинуть пространственный и этнический горизонт. Такого рода трансформированность (одна из форм вариабельности) бывает свойственна очаговым ареалам. И в этом отношении паюмский миф о письменности стоит близко к древнекитайскому, согласно которому лошадинообразный дракон из реки Цай показал императору фу Си восемь триграмм — прообразов письменности. Аналогично дракону Калокала обнаруживает свои знаки на границе с водной стихией — во время купания. 370 В паюмском мифе надо иметь в виду два важных момента: 1) восприятие татуировки на теле как письменности; 2) включение жизни татуированного героя в сеть межэтнических отношений (паюма — голландцы — индонезийцы — малайцы) вообще и в этногенетический миф в частности. Оба момента собственно раскрывают такую ситуацию, где некая этническая структура предполагает татуировку тела. Знаки, нанесенные на тело, не связаны с той личной интерпретацией, которую дает азбучная фонетическая письменность с ее возможностями индивидуально-звуковой реконструкции. Отсюда следует коллективно-этническое чтение знаков на теле, как и любых знаков. Миф паюма показывает, что при коллективной интерпретации знаков их нанесение на тело человека ведет к его смерти. Это исходный архетип письма как средства забвения. Судьба Калокэий в Голландии — модель первожертвы, давшей необходимые знания (письменность голландцам, с точки зрения паюма). Логика первожертвы раскрывается в условиях коллективного восприятия знания, так или иначе персонифицированного. Приобрести свою долю знания можно только через получение части жертвы. Архаическое знание, таким образом, добывается при жертвоприношении или по крайней мере им сопровождается. Знание явно носит телесный характер. Но это знание не только телесно интерпретировано, но и направлено на тело. К архаическому знанию приобщаются путем нанесения знаков на тело или их проглатыванием. Таковой может быть информационная интерпретация проблемы тотемизма. Дело не просто в уровне сознания, примитивно сводящего мир к телесному и пищевому коду. Архаическое сознание не есть формализованно-безналичное знание, оно ценностно окрашено направленностью на человека. Это знание — действие. Легче всего это проиллюстрировать лечебными приемами, суть которых заключается в нанесении знаков на тело человека, в одних случаях рисуночных, в других — просто обмазывание лица сажей и т.д., что широко бытует в Юго-Восточной Азии. Лечение «подобного подобным» представляет собой такое съедение или выпивание знаков, которое направлено на нормализацию жизнедеятельности человека. Можно указать также на различною рода письменные талисманы, которые широко бытуют у разных народов мира и действенная сила которых проявляется при их проглатывании или питье смытых 371 с них знаков. Сюда, например, относятся «печать Соломона», некогда популярная в средневековой Европе, и талисманы, с которых смывают буквы и пьют, известные некогда древним евреям, ныне распространенные в ареале арабской письменности Архаическое знание касается не только нормализации внутренних физиологических процессов. В огромной степени оно направлено на внешний облик человека, на его «упорядочивание». Внимание традиционного общества к внешности человека объясняется расширительным пониманием анатомии (у тела есть несоматические части) и физиологии (некоторые процессы вынесены на поверхность тела). Анатомическое упорядочивание и физиологическая нормализация — функции архаического сознания. В мифе о съеденной письменности это знание обладает структурообразующей функцией Оно включает представления об облике, нравах и территории обитания того или иного-этноса. Это как бы «видовые» этнические признаки. Но почему все-таки съеденная письменность в одних случаях выражает этническое своеобразие, а в других этого не происходит? Для ответа на вопрос рассмотрим географическое распространение мифа. В китайском романе «Путешествие на Запад» буддийские книги, которые вез из Индии Сиан Цзан, съел по дороге буйвол. На Севере Евразии помимо хантыйского мифа развитый вариант существует у телеутов на Алтае. В нем рассказывается, что у них прежде язык был ойротский и были книги. Большая часть их ушла на запад в приволжские степи (сарт-айманы) и унесла книги. У телеутов осталась только одна книга. Случилось так, что ее намочила вода. Листы ее разложили для просушки на поленицу дров, а корова их съела. О съеденной овцой священной книге рассказывается в казахском мифе. Сюжет о съеденных знаках мы обнаруживаем в фольклоре осетин. У абхазов существует миф, связанный с библейским мифом о потопе и корабле Ноя: в корабль буйвол не поместился, плыл сзади и, когда проголодался, съел письменные документы, где были записаны генеалогии мегрелов. Сюжет о съеденной письменности в Европе, кажется, связан только с собакой. У русских собака, бежавшая от волков, несла в пасти грамоту, по которой человек предоставлял ей свободу, но она ее съела (записано мной в Подмосковье). Нечто аналогичное мы встречаем в Западной Европе, там представлены сюжеты, где 372 собака съела календарь. В Европе с античности известна еда «колдовских записок» с лечебными целями. В народных верованиях их действенность связывалась с именем Моисея, получившего письменность от Бога. О ветхозаветном пророке Иезекииле рассказывается, что он получил мудрость от Бога, проглотив свиток. Близкий сюжет связан с византийским монахом, получившим от Богородицы «хартию» и съевшим ее. После этого у косноязычного монаха проявился поэтический дар, и он стал известен как Роман Сладкопевец. Запись сакральных знаний на пальмовых или банановых листьях можно рассматривать в плане концепции мирового дерева. В мифе о съедении письменности структурообразующей функции подчинены такие важнейшие формальные координаты, как горизонтальная и вертикальная пространственные оси Пространственный момент сведен к расселению или переселению — до него или в момент его. Временной же аспект максимально приближен к расселению. Это начальное время. Образуется динамичное слитное пространство-время, условие возникновения этносов. Это пространство-время лишено культурных характеристик, люди в нем еще не обладают своими особенностями. При всем этом пространство-время насыщено сакральными знаниями, «мудростью мира», т.е. это не состояние хаоса. Скорее всего это состояние неиндивидуализированного коллективного знания, ассоциированного с письменностью. Индивидуализацией выступает здесь формирование этнических «видовых» различий, телесно окрашенных. Утрата письменности ведет к приобретению определенного внешнего облика Это касается народов Юго-Восточной Азии, отличительная черта костюма которых состоит в том, что социально- и этноразличительные функции перенесены здесь с поясной и наплечной одежды на прическу и головной убор, носимые украшения и украшение самого тела.