Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Uchebnik_Chesnova_po_istEtnologii (1).doc
Скачиваний:
30
Добавлен:
16.11.2018
Размер:
1.94 Mб
Скачать

4. Зеркало Миклухо – Маклая. Коммуникативное уплотнение пространства

Этимология индоевропейских языков помогает объяснить некоторые наблюдаемые у народов с архаической культурой языковые особенности. Так обстоит дело с глаголом «смотреть», этимология которого неожиданно оказывается общей с глаголом «гнуть».Например, английское look и русское «лук» и «лукошко» одного корня. Это говорит о том, что древний человек, созерцая предмет, стремился как бы заглянуть с противоположной стороны, почувствовать объемность предмета, как бы его осязать. Особенности такой перцепции объясняют странное тяготение древних людей к сфероидам. В местах стоянок палеолитических людей археологи находят непонятные накопления округлых камней. Позднее человек со всей страстью начинает предаваться скульптурному искусству. Кстати, и натуральный макет, который, по мнению Абрама Столяра, являлся прообразом древнейшего искусства, представляет собой скульптуру, созидаемую каждый раз заново: на глиняную болванку туловище надевали медвежью шкуру с головой животного. Для чего, с какой познавательной целью велась эта довольно изощренная работа с объемом? Если вспомнить, что в одной из палеолитических пещер обнаружено множество следов вдавливания пяток в глиняный пол, то вместе с натуральным макетом и еще более ранними сфероидами все это свидетельствует об определенном интересе архаического человека к массе. Тогда изготовление им каменных орудий это не только утилитарно-хозяйственная

32

функция, но и ментально аффективная — человек осваивал тяжесть, массу, вдавливание. На скульптурных изделиях палеолитического человека довольно часто находят функционально непонятные углубления на голове фигурки, а иногда они покрывают всю фигурку. Этот факт следует поставить в один ряд с такими, как царапанье поверхностей и проведение по глине волнистых следов пальцами. Возможно, в этом же ряду должен стоять интерес к изображению раны на животном и к знакам вульвы. Наконец, стиль фигурок палеолитических Венер — сидящих, грузных — говорит об огромном интересе к массе. Этот интерес особенно проявляется в те моменты, когда человек совершает обряд перехода. Возьмем действия, связанные с невестой. Обращение с ней (парение в бане с веником у восточных славян, обсыпание зерном, конфетами, деньгами, ношение на руках и т.п. ) показывает, что невеста находится в состоянии, когда ее тело ритуально обретает массу. Вопрос «зачем?» имел бы здесь функциональную направленность и не привел бы к раскрытию сути. Его надо сформулировать так: «Почему это делают?» И тогда мы оказываемся в герменевтическом поле проблемы восприятий. Исследователи обратили внимание на то, как дети рисуют дом. Не только деревенские, но и городские ребятишки изображают, как правило, домик с трубой и вьющимся из нее дымом. Дети, живущие в домах с централизованным отоплением, не всегда видели такое жилище с печкой. Психолог, ориентированный в истории культуры, может заявить по этому поводу, что в данном факте сказывается архетипичность мышления. Еще более эрудированный исследователь объяснил бы, что дым в этом случае выполняет роль мировой оси или мирового дерева, макромедиатора слоев космоса, который может трансформироваться в дым, идущий к небу, в гору и т.д. Все это правильно. Но мы обратим сейчас внимание на то, что в мышлении ребенка явление воспринимается вместе со средой и морфемой-действием: дым, стремящийся вверх, указывает на небо, распростертое над домом, и на того, кто топит печку, — на Другого. В детских играх морфема-действие обозначает целостный предмет: мальчик скачет, просунув между ног палку, — он «на коне». Так и архаический 33

человек мог представить что-то только морфемой-действием: вертикальная линия с поперечной черточкой — «мужчина». Юрий Лотман установил следующую закономерность герменевтики народной культуры: морфема-действие расширяет смысл явления, что он охарактеризовал как взрыв культуры, имея в виду прорыв в семантическом пласте. В более смягченных эволюциях традиционной культуры, мы констатируем медленное расширение смыслов явлений, которые в своей сумме дают порождение бытия. Время-пространство традиционного человека не столь хронологично-линейно, как наше, оно скорее расширено — в прошлое и в будущее, даже настоящий момент бывает окружен разными слоями времени. Вот время — возраст человека. Оно как бы внутри времени суток, а то — во времени сезона, которое во времени года, а год на год не приходится, т.е. есть время, покрывающее года. Понятие «циклическое время» приложимо к хозяйственному году-циклу. О целостностном восприятии времени у традиционного человека лучше говорит сферическая модель. Радиус этой сферы бывает разный у разных людей и у разных культур. Общая тенденция состоит в его расширении. Сферное время смыкается со сферным пространством. Пространство расширяется от индивида к его одежде, его жилищу, его поселению. Когда пространство охватывает мир нижний и верхний, его сферность делается очевидной. Сферное время и пространство смыкаются с морфемой- действием. Дмитрий Покровский, руководитель русского фольклорного ансамбля, приводил такой пример. В старину сельский мальчик, которого отдавали на выучку пастухам, мог в первый же день трудиться на пастьбе коров и участвовать на празднике в группе музыкантов, своим посохом выстукивая ритм. Для герменевтики культурогенного сознания важно, что расширенные смыслы лежали в началах человеческой истории, а не появились с ее ходом. Так, человек выходит на историческую арену не в цельном своем антропоморфном виде, а в разъятом на отдельные функции. Собиранию его тела служит культура. Фаллокрипт, сделанный из полой тыквы, подвешенный на шнурке к талии, появился вовсе не в силу стыдливости дикаря, а для «закрепления» на теле мифически отделяемого пениса. Пояс Афродиты сообщает привлекательную целостность телу богини

34

любви. Эта целостность возбудила эротическое воображение древнего мужчины. Концептуальное расширение смысла проиллюстрируем на одном примере. Николай Миклухо-Маклай показывает зеркало обитателям Новой Гвинеи. Один человек, заглянувший в него, говорит «Вода!». Потом касается зеркала рукой и констатирует «Твердая вода!». Что происходит в этой ситуации? Во-первых, папуас нечто искусственное делает естественным. Во-вторых, он обнаруживает субстанциально твердое. Ход его мышления выявляя естественное и знакомое субстанциальное, он делает первый шаг герменевтики — создает поле предпонимания, там размещая предметы. В таком мышлении, которое тривиально называется мышлением по аналогии, следует видеть первый шаг нормальной герменевтической процедуры расширения смысла. У папуаса оно остановилось на пределе субстанциальности. Мы констатируем тот же предел субстанциальности (массы), который выявился на материале древнейшего искусства. Вдавливание массой — генеральная линия мышления человечества. У Мартина Хайдеггера, одного из крупнейших философов XX в., это «вспучивание земли», знак бытия в мире, рождающем дом и книгу, и все объекты культуры. Хайдеггеровская потаенность в народной герменевтике представлена потаенностью массы. О топоментальном смысле вдавливания мы говорили выше. Вдавливание массы происходит изнутри объема какой-то непонятной людям силой. Эту силу человек ощущал, когда оставлял на глине отпечатки пальцев, руки или пяток, когда брал в руки орудие и делал им удар по материалу. Субстанциальность (масса) есть та первоначальная форма, существование которой установил Платон. В народном мышлении это форма-сила. Она известна нам по терминам народов, вошедшим в словарь этнологии: мана у полинезийцев, оренда у ирокезов и т.д. Эта первоначальная форма оставляет след. Так, тело человека «вдавливает» след — жилище. Его размеры подчинены модулю тела так же, как это имеет место с одеждой и всем, что окружает человека в быту. Суть порождения текста вдавливанием хорошо проясняет история маски. Сама по себе маска интригует человека с изначальных времен. В ней не только лицедействовали и с ней хоронили, но и посейчас наш облик и наше лицо в сущности являются

35

ежедневно надеваемой маской. Мы всегда отмечаем: “Как ты сегодня хорошо выглядишь!” А может быть, молча и ревниво отмечаем состояние «масок» окружающих. Если вернуться к собственно маскам, то вот что важно: оказывается, древнейшие маски имеют изображения с внутренней невидимой стороны, как, например, у древних мексиканцев. Примечательно, что узор изнутри маски толкуется как обозначение субстанции смерти. Но это уже семиотическая оппозиция жизни и смерти, где последняя как предельность жизни ассоциирована с маской. В нашем современном восприятии знаком считается «то, что должно быть видимо». В традиционно народном восприятии знаком является «то, что послано». Агент физического посылания — рука — очень рано у человечества становится знаком. Человеческое лицо отстает в развитии этой функции. Оно есть прежде всего у Другого. Поэтому бушмены не узнают на фотографии себя (но узнают свой голос в фонограмме). Архаические народы еще как бы не видят лица как такового: оно само — поверхность для родовых, клановых знаков. Интерес к лицу и к пониманию Другого начинается взрывообразно с эпохи бронзы. А до того царствовала эпоха предпонимания с осязающей и посылающей функцией руки. Мировоззрение сибирских хантов отразило рубеж руки — лица в заклятии: «Пусть наступит время человеческих лиц, пусть не будет таких чудовищ на земле». Там, где люди общаются через лицо, имеет место понимание. Но до этой эпохи человечеству еще нужно было надежно обосноваться в мире предпонимания, в его осязательной плотности. И та эпоха соприсутствует в нашей, порождая пословицы вроде: «написанное пером не вырубишь топором». Эпоха, когда знаки вдавливали, «писали» топором, были информацией «всем, всем, всем», а не осевой по принципу Я — Ты. В той информационной роскоши шел поиск Другого. И это расширение смыслов оказалось не столь нужным после аскетического примирения с природой. Но вещи, являющие объем и таящие массу, остались с человеком. Они не только собирают его тело, как это делают одежда и дом. Они собирают сферическое пространство предопонимания, условие понимания. Вещь в руке — это максимальная плотность пространства. Ландшафт, которым становится дом, находится вблизи. Космос — далеко, а поскольку он далеко, то в нем

36

максимально много пустых мест, чтобы заполнить их смыслом. Космос — это универсальный герменевтический уровень, который начинает активно действовать, когда в дело вступает традиция. Космос — это дом для Другого.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]