Вводная лекция. Предмет, методы и основные понятия исторической этнологии

1. Историческая этнология и развитие демократии

Есть ли хоть какая-то организованность в бесконечном разнообразии фактов народной и этнической жизни? А если есть, то в чем смысл отличающихся от принятых у нас социальных институтов и правил вежливости, странных верований и непривычной кулинарии? Ученые-эволюционисты в прошлом веке поступали просто: они объявили европейскую культуру вершиной длительного развития, оставившего о себе память в виде «примитивных» народов и пережитков в собственной культуре. Один из столпов эволюционного направления в этнологии Джеймс Фрэзер, автор знаменитой «Золотой ветви». О Фрэзере Людвиг Виттгенштейн сказал: «Его объяснения примитивных обрядов еще более грубы и невежественны, чем смысл этих обрядов». Может быть, зря Виттгенштейн назвал самого Фрэзера дикарем. Но произошло это потому, что Людвиг Виттгенштейн (1889—1951) — человек другого времени, другого, более зрелого состояния европейской науки. Он, великий философ, знал толк в народной жизни: преподавал австрийским детям, был как дома в Англии, жил в Ирландии и в Норвегии, выучил русский язык. Он осудил у Фрэзера его культурный империализм.

Почему рафинированный интеллект Виттгенштейна был увлечен Л. Н. Толстым, Россией (он побывал здесь) и стремился понять быт самых далеких ее народов? Потому что историко-этнологическое знание дает простор свободному духу, не только все познающему, но понимающему и принимающему человека в других формах его существования. Историческая этнология, изучающая культурную среду человечества в ее становлении и в изменениях, демократична в самой своей сути. Примечательно, что с

7

упрочением в мире демократических устоев, возросла научная значимость историко-этнологических исследований, они стали все более необходимы для осмысления общеисторического процесса.

2. Фактуальные основания исторической этнологии

В наше время становится все более очевидным, что средства этой науки состоят не в жестком аналитическом расчленении и выстраивании схем из полученных обрубков. Историческая этнология идет от целостных фактов-описаний культурной жизни к аналитической, но целостной картине становления ее жанров. В результате мы получаем «культуру поведения» или «культуру жилища». Вычленить подобную жанровую традицию не всегда просто. Михаилу Бахтину мы обязаны своим научным представлением о народной культуре средневековья. Не менее значимы для науки историко-этнологические разработки становления форм брака и семьи, институтов власти, народных верований, материальной культуры и т.д.

Гуманитарные науки отличаются от точных с заданными аксиомами и постулатами в последних не только иным своим устройством, но и как бы иной жизнью во времени. Вот Евклидовские «Начала» геометрии, написанные около 300 г. до н.э., до сих пор непоколебимы, и где-то даже сейчас школьники по ним изучают геометрию. Современные поколения россиян выучились геометрии по прекрасному учебнику Киселева, созданного уже сто лет назад. А вот удовлетвориться историко-этнологическими представлениями времен, когда в Александрии жил Евклид, или представлениями конца прошлого века мы никак не можем. Но этнографически зафиксированные обычаи народов в конце прошлого века для исторической этнологии чрезвычайно важны, а те, которые относятся к эпохе Евклида, просто бесценны.

За столетие до Евклида жил древнегреческий историк Геродот (ок. 484—425 гг. до н.э.). Он оставил труд — «Изложение событий», известный как «История» в 9 книгах. Римский публицист Цицерон в I в. до н.э. назвал Геродота «отцом истории». С равным правом Геродота можно назвать «отцом этнологии». Он дал точные описания обычаев греков, персов, египтян, индийцев, скифов и ливийцев, не унизив никого и даже ставя многих, особенно египтян, выше своего собственного народа по знаниям и

8

морали. Вот это и удивительно. Потому что через тысячи лет европейцы будут писать небылицы о далеких народах: что есть «люди с песьими головами» или с лицами на груди, а что про нравы их напишут — и говорить нечего. Еще долго после открытия Америки в европейских умах жило сомнение: люди ли индейцы? И нужен был специальный указ Папы Римского, удостоверяющий, что это все-таки люди. Откуда возникло деление на великие и малые народы, которого не было у Геродота? Чтобы ответить на эти вопросы, нам надо обратиться к исторической этнологии, которая покажет, что у исторического процесса есть свои издержки. И в этом огромное предупреждающее и воспитательное значение исторической этнологии.