II. Церковь

1. Церковь есть «христианство как целое» (Флоровский), она есть настоящее божественной мистерии. Церковь в конечном счете и есть мистерия. Спасение уготовано человеку только в лоне Церкви. Происходит упомянутое выше общинное приобщение к Богу, благодаря чему спасается и отдельный человек.

Поскольку Церковь является мистерией, ее иерархия также является мистерией, и это— первое и главное таинство (Серафим). Церковь становится действительностью в епископской иерархии. Не существует ни одной православной Церкви без рукоположенного настоятеля³⁶², каковой является апостольским преемником и носителем предания, его миссия прежде всего— служение литургии.

«Власть» епископа является таким образом пастырской и сакраментальной; она не имеет права перемещаться в политическую сферу. Церковь в значении «potestas», как на Западе, не говоря уже об обладании двумя мечами, не имеет места в восточном мышлении. Епископ— это пастырь.

В пределах этой сферы он должен заботиться о почитании закона Божиего, причем он должен прямо противостоять князю земному, государю, представляющему Бога на Земле, если государь этот или князь нарушит святой закон³⁶³.

2. Церковь как мистическое Тело Христово есть единство, поэтому все таинства приобщают благодати единства (Флоровский). Она является также единством постольку, поскольку епископ-священник есть одно целое с общиной, он солидарно вместе с общиной несет ответственность за грехи и вместе с ней восприемлет новую жизнь.

Существенной формой единства Церкви является ее соборность, «единение многих, полнота общности всех верующих, единство тела Христова во многих христианах». Соборность есть экуменически-вдох новенное, вселенское во времени и пространстве единство Церкви («Бог есть все во всем»), поскольку оно ей сообщено Богом.

Церковь невидима и видима. В ее видимой форме она, несмотря на епископскую иерархию, сформирована по демократическому принципу. Все члены Церкви равны в одном и том же новом творении. Миряне как спасенные и как спасаемые органически-сакраменталь но связаны с формообразующим и определяющим епископатом; и это в такой степени, что, например, епископы, которые рукополагают нового епископа, по мнению многих богословов, дают ему благослове ние как представители всей Церкви, включая мирян.

Единство Церкви как богочеловеческого организма превозмогает смерть, т.е. существует единство земной и небесной Церкви, поскольку мистическое тело Христово есть и на небесах (Серафим).

3. Основанием, которое играет решающую роль в определении «правильности» (православия) учения и в оправдании церковного бытия, является апостольство. Не Писание, а Церковь первична как действительность мистического Тела Господня, которая со времен апостолов сберегается епископской преемственностью.

Источник Церкви — прежде всего, она сама и ее Предание, в состав которого входит Священное писание.

Церковь непогрешима, ибо она есть Тело Христово. Поскольку непогрешимость есть ее дело, которое охватывает и связывает всех, то по мнению православных, никакой отдельный человек не может быть ее единственн ым носителем, по крайней мере без участия общины одновременно призванных.

Церковь имеет только одного главу— Христа. Понятие главы Церкви не может быть, следовательно, отнесено ни к кому другому. Икак глава Церкви Христос связывает земную и небесную Церкви.

4. В качестве принципиально разделяющей доктрины между неуниатским Востоком и Римско-католической Церковью все еще выступает доктрина о примате. Правда, Петру отводится своеобразное место как пастырю церковного стада. Но примат Римской Церкви может быть лишь «в любви», т.е. харизматическим, евхаристическим.

Легко заметить, что в этой теории Риму как первенствующему в любви оказывается недостаточное почтение. Во всей ранней Церкви признавалось как истинная действительность, по крайней мере, почетное первенство Римской Церкви³⁶⁴. Ослабление этого признания и выдвижение на первый план Константинополя по понятным политическим мотивам, достаточно явно просматриваются на соборах.

5. а) Итак, мы уделили достаточно внимания вдохновенно-мисти ческому ядру православного церковного мышления и теперь, не опасаясь сместить акценты, можем заняться другой стороной проблемы. Даже по православным представлениям, авторитет Церкви, т.е. епископа, содержит некоторые правовые элементы.

Возникновение церковност и в Константинополе и затем в Киеве и Москве показывает, насколько эффективными оказались эти элементы в руководстве православной Церковью. Хотя речь и шла о государственной церковности, но именно она была широко признана восточными Церквями как в Константинополе, так и в России и в славянских Церквях на Балканах и отстаивалась с чрезвычайным упорством. Достаточно вспомнить, что представление об императоре или царе как о священной особе в чисто юридическом смысле было весьма характерно для Церкви. Концепция церковно-государственного существования, в центре которого, несмотря на теоретически провозглашенную «симфонию» между императором и патриархом, стоял фактически не священник, но император, призванный Богом как второй Моисей или Давид, была воспринята неразделенной Церковью со времен Константина ³⁶⁵.

Но помимо этого сформировалось и собственно церковное право. Поскольку восточная Церковь вполне и конкретно признает свою видимость, то отрицание правовых элементов, содержащихся в церковном учении и в понятии Церкви, было бы спиритуалистическим непониманием ее сущности и фальсификацией и переоценкой ее мистическо-вдохновенного бытия.

б) Со времен гибели царизма в 1917г. русское богословие справедливо ищет нового объяснения отношений между церковью и государством, иными словами богословского истолкования, на основе которого православные христиане могли бы встать в сознательно определенные отношения с новым советским государством.