Глава 27.

(1) Первые две трети ХХ века среди синологов и других исследователей Восточной Азии существовало почти полное единодушие в отношении того, что китайское конфуцианство представляет собой серьезнейшее препятствие на пути к капитализму и экономической модернизации. Возможно, одной из самых знаменитых работ, в которых отстаивался этот тезис, была книга о Китае Макса Вебера, написанная в 1919 году и позже вышедшая в Англии под названием The Religion of China: Confucianism and Taoism («Религия Китая: конфуцианство и даосизм»). Вебер утверждал, что хотя, подобно протестантизму, конфуцианство и является «рациональной» этической системой, его рациональность сводится не к «поистине неисчерпаемой задаче этического и рационального подчинения и освоения этого мира» (в чем заключается смысл протестантизма), а к «приспособлению к миру», то есть к сохранению традиции. Иначе говоря, конфуцианское общество не способно в достаточной мере новаторски видоизменяться или адаптироваться, чтобы произвести те огромные социальные перемены, которые необходимы для капиталистической индустриализации. К 1990-м годам общая оценка экономического воздействия конфуцианства коренным образом поменялась. Для Вебера, писавшего в начале нового периода упадка и междоусобиц в китайской истории, было, пожалуй, естественно смотреть в экономическое будущее Китая с пессимизмом. Однако семьдесят с лишним лет спустя Китайская Народная Республика имеет самую быстрорастующую в мире экономику, а почти все остальные страны с преобладающей китайской культурой развиваются ускоренными темпами уже как два поколения. Сегодня стало общим местом говорить, что каким-то образом именно в конфуцианстве заключены причины восточноазиатского «экономического чуда», в огромном массиве литературы разъясняется, в чем же состоит «конфуцианский вызов» Западу. Современные наблюдатели, отмечая такие разные аспекты конфуцианства, как акцент на образовании и так называемая конфуцианская трудовая этика, утверждают, что эта система убеждений стала принципиально важной для экономической динамики. В некоторых случаях источником китайской мощи Даже называют китайскую семью — тот самый институт, который Вебер считал центральным препятствием экономическому прогрессу. Обсуждение положений, высказанных в «Религии Китая», см. в: Mark Elvin, «Why China Failed to Create an Endogenous Industrial Capitalism: A Critique of Max Weber's Explanation», Theory and Society 13 (1984): 379—391; и Gary G. Hamilton and Cheng-shu Kao, «Max Weber and the Analysis of East Asian Industrialization», International Sociology 2 (1987): 289—300. Некоторые показательные мнения по поводу культурно обусловленных пределов китайского развития см. в: Joseph Needham, Science and Civilization in China, особенно vol. 1: Introductory Orientations (Cambridge: Cambridge University Press, 1954); Mark Elvin, The Pattern of the Chinese Past: A Social and Economic Interpretation (Stanford: Stanford University Press, 1973); Michael R. Godley, The Mandarin Capitalists from Nanyang: Overseas Chinese Enterprise in the Modernization of China (Cambridge: Cambridge University Press, 1981), особенно p. 37—38; и Marie-Claire Bergere, «On the Historical Origins of Chinese Underdevelopment», Theory and Society 13 (1984): 327—337.

(2) Образцы литературы, посещенной «конфуцианскому вызову»: Roderick McFarquhar, «The Post-Confucian Challenge», Economist (1980): 67—72; Roy Hofheinz, Jr., and Kent E. Calder, The Eastasia Edge (New York: Basic Books, 1982); Peter L. Berger and Hsin-huang Michael Hsiao, In Search of an East Asian Development Model (New Brunswick, N. J.: Transaction Books, 1988); Michael H. Bond and Geert Hofstede, «The Cash Value of Confucian Values», Human Systems Management 8 (1989): 195—200; Bond and Hofstede, «The Confucius Connection: From Cultural Roots to Economic Growth», Organizational Dynamics (1988): 5—21. Позитивную оценку роли китайской семьи в китайском бизнесе см. в: Joel Kotkin, Tribes: How Race, Religion, and Identity Determine Success in the New Global Economy (New York: Random House, 1993), p. 188.

(3) Скептический взгляд на возможности объяснений с точки зрения культуры, особенно в японском случае, высказывается Уинстоном Дэйвисом (Winston Davis) в его главе в: Samuel P. Huntington and Myron Weiner, eds., Understanding Political Development (Boston: Little, Brown, 1987).

(4) См.: Richard Caves, «International Differences in Industrial Organization», in Richard Schmalensee and Robert D. Willig, eds., Handbook of Industrial Organi zation (Amsterdam: Elsevier Science Publishers, 1989), p. 1233. Благодарю за эту ссылку Генри Роуэна.

(5) Frederick M. Scherer and David Ross, Industrial Market Structure and Economic Performance, 3d ed. (Boston: Houghton Mifflin, 1990), p. 102.

(6) Scherer and Ross (1990), p. 109.

(7) Кроме того, у крупных корпораций обычно бывают более низкие капитальные издержки, поскольку вложения в них представляются инвесторам менее рискованными. Scherer and Ross (1990), p. 126—130.

(8) Эти цифры получены на основе анализа статистики по занятости, отраженной в таблице 1 гл. 14.

(9) В таких высокоразвитых экономиках, как американская, это объяснение необходимо дополнить оговорками: к примеру, американские компании во многих отраслях в реальности крупнее, чем можно было бы ожидать по соображениям одного лишь оптимального размера. См. таблицу 4.6 в: Scherer and Ross (1990), p. 140, где указывается, что средняя доля на рынке трех крупнейших фирм превосходит показатель, который мог бы получиться, если бы мы исходили из минимально эффективного размера фирм в отраслях вроде производства сигарет, тканей, лако-красочных материалов, обуви, сталепроката, батарей питания и т.д. Объяснение, которое дают этой аномалии сами Шерер и Росс, гласит, что структура рынка обусловлена историческими случайностями. То есть в отрасли, в которой поначалу — в любой момент истории — работают фирмы одинаковой величины, в дальнейшем их величина вполне может значительно разниться, и это будет зависеть от чисто случайных факторов. Тем не менее данная гипотеза явно не подходит с точки зрения объяснения того постоянства, с которым промышленная концентрация в мире варьируется в зависимости от страны. См.: Scherer and Ross (1990), p. 141 — 146.

(10) Кейвз (Caves) в Schmalensee and Willig, eds. (1989), p. 1234, отмечает, что одни и те же сектора имеют одни и те же показатели промышленной концентрации в разных странах, и это должно означать, что по мере выравнивания последних на лестнице технологического развития, индустриальная структура мира будет становиться более однородной. Хотя это бесспорно, посыл настоящей книги заключается в том, что разные общества будут преуспевать в разных секторах в зависимости не от своего уровня развития, а от способности каждого из них к созданию внутри себя организаций крупного масштаба.

(11) Эта же мысль высказывается в: S. Gordon Redding, The Spirit of Chinese Capitalism (Berlin: De Gruyter, 1990), p. 4.

(12) «The Рас Rim 150», Fortune 122 (Fall 1990): 102—106.

(13) Гипотеза позднего развития отстаивается многими, см. например: Alexander Gerschenkron, Economic Backwardness in Historical Perspective (Cambridge: Harvard University Press, 1962); Ronald Dore, «Industrial Relations in Japan and Elsewhere» in Albert M. Craig, ed., Japan: A Comparative View (Princeton: Princeton University Press, 1979), p. 325—335; и Chalmers Johnson, MITI and the Japanese Miracle (Stanford: Stanford University Press, 1982), p. 19.

(14) Япония имеет сравнительно высокоразвитый фондовый рынок. Токийская фондовая биржа была основана в 1878 г., ненадолго закрылась во время Второй мировой войны и вновь открылась в 1949 г., в период американской оккупации. См.: Tokyo Stock Exchange 1994 Fact Book, (Tokyo: Tokyo Stock Exchange, 1994), p. 89.

(15) Тайваньская фондовая биржа, основанная в 1961 г., росла очень медленно: в 1980 г. на ней были зарегистрированы акции всего лишь 102 компаний. Ching-ing Hou Liang and Michael Skully, «Financial Institutions and Markets in Taiwan» in Michael T. Skully, ed., Financial Institutions and Markets in the Far East: A Study of China, Hong Kong, Japan, South Korea, and Taiwan (New York: St. Martin's Press, 1982), p. 191—192.

(16) Sang-woo Nam and Yung-chul Park, «Financial Institutions and Markets in South Korea», in Skully (1982), p. 160—161.

(17) Michael T. Skully, «Financial Institutions and Markets in Hong Kong», in Skully (1982), p. 63.

(18) Matthew Montagu-Pollack, «Stocks: Hong Kong, Indonesia, Japan, Malaysia, the Philippines, Singapore, South Korea, Taiwan, Thailand», Asian Business 28 (1992): 56—65. Разумеется, эти цифры отражают ситуацию уже после краха Токийской фондовой биржи в 1991—1992 г. — события, повлекшего за собой совокупное падение индекса приблизительно на 60%.

(19) Nam and Park in Skully (1982), p. 160.

(20) На это, среди прочего, указывает тот факт, что уровень перекрестного владения значительно повысился в 1960-х гг., после того, как под давлением извне японское правительство согласилось либерализовать правила для прямых иностранных инвестиций. То есть перекрестное владение было механизмом защиты от иностранного поглощения — оно не было чем-то необходимым для кейрецу, чтобы сохранить целостность своей сетевой организации и достичь экономического эффекта масштаба.

(21) См.: Scherer and Ross (1990), p. 146—151.

(22) Большинство южнокорейских банков было денационализировано в период 1980—1983 гг. См.: Robert Wade, «East Asian Financial Systems as a Challenge to Economics: Lessons from Taiwan», California Management Review 27 (1985): 106—127.

(23) Wade(1985),p. 121.