Классики / Новая / Шеллинг / Философия откровения / Философия откровения, т

154_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

лы непосредственной цели стремление. Ибо как иначе объяснить себе важность, придаваемую фактам, даже самим по себе самым ничтожным, в частности, в естественной истории, например, числу и форме зубов или когтей, а также религиозную добросовестность, с которой производятся эти исследования, упорство, с которым они осуществляются несмотря на трудности и лишения всякого рода, подчас даже с риском для жизни, как это объяснить себе иначе, чем при помощи, по крайней мере, смутного сознания, что во всех этих фактах интерес представляет что-то большее, чем только они сами? Каким образом объяснить себе этот энтузиазм настоящего исследователя природы без, по меньшей мере, неясного чувства, которое подсказывает ему, что этот расширившийся до своих пределов и одновременно постепенно очистившийся благодаря самому себе от пустых гипотез эмпиризм наконец должен встретиться с более высокой системой, которая, объединившись с ним, образует незыблемое целое, представляющееся совершенно одинаковым результатом опыта и чистого мышления, без предчувствия, каким бы отдаленным оно ни было, что этому эмпиризму в конце концов в самой природе откроется, как ей присущий, тот разум, та система врожденной ей логики, овладеть которой в мышлении составляет высшую задачу философа-рационалиста, что, следовательно, вообще имеется точка, в которой на первый взгляд и даже и сейчас еще столь далеко отстоящие друг от друга или кажущиеся столь далекими потенции человеческого знания, мышление и опыт, совершенно проникают друг в друга и вместе образуют одно непреодолимое целое? Бесспорно, это было конечной мыслью Бэкона, которого бездумные эмпирики-ремесленники напрасно призывают в свои защитники. Во всяком случае до сих пор подлинные философы Франции и Англии — великие естествоиспытате-

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_______ 155

ли.* Тем временем пусть французские и английские естествоиспытатели или философы научатся понимать положение немецкой философии по отношению к эмпиризму, состоящее в том, что она сама есть эмпиризм, только априорный. Как только они уразумеют суть немецкого рационализма, они более не будут требовать того, чтобы мы предпосылали науке необходимого мышления, начинающегося само собой и внутри себя продвигающегося, однако вместе с тем непосредственно себя в опыте реализующего, — этой единственно истинной онтологии, — эмпирические, например психологические, факты, и пусть, напротив, они подумают над тем, как они сами посредством ограничения своего философского эмпиризма наблюдением и анализированием психологических фактов исключают себя из того великого круга подлинного эмпиризма, который не исключает ничего, что имеется в природе и в великой истории развития человеческого рода, как они сами исключают себя из этого величественного эмпиризма, согласоваться с которым и в конце концов действительно совпасть является истинным устремлением чистого рационализма, который, ничего не исключая, точно так же охватывает как всю природу, так и великие факты истории.

Если таково положение философского эмпиризма по отношению к чистому рационализму, то теперь мы поведем речь об уже обозначившемся втором отношении, перейдем

* То, что в Англии, впрочем, по известной причине (потому что в английском языке «физика» обозначает медицину, «physician» — врача, как и у нас судебные врачи называются «physici»), «философия» (однако обычно с добавлением «natural philosophy») обозначает физику, не было нужды доказывать именно названиями новейших химических журналов или заголовками газетных объявлений о парикмахерах; проще было сослаться на известнейшее, издающееся в течение двух веков периодическое английское издание «Philosophical Transactions», в многочисленных томах которого тщетно искали бы что-то из того, что мы в Германии называем философией.

156ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

квопросу о том, каким образом противопоставленная нами рационализму позитивная философия относится к философскому эмпиризму. Ибо если чистый рационализм есть априорная философия, то позитивной философии, как кажется, в самом деле не остается ничего иного, кроме как быть эмпиризмом. Однако, как я уже показал, чистый рационализм не исключает эмпирическое, поэтому и позитивная философия вряд ли могла бы быть голым эмпиризмом, эмпиризмом в том смысле, в каком ончаще всего имеется ввиду, такчто онекоем априорном и вовсе не было бы речи. Но какая-то связь междупозитивнойфилософиейиэмпиризмомдолжнавсе-та- ки иметь место. В мое намерение не входит это отвергать. Я, скорее, хочуобратитьвниманиенато, чтопонятие, котороесогласно расхожему объяснению связывается со словом «эмпиризм», слишкомограничено. Подопытом, еслиречьидетофилософии, обычно понимают лишьдостоверностьвнешнихвещей, существования внешнего мира вообще, которую мы получаем посредством внешних чувств, или достоверность происходящихвнассамихдвиженийиизменений, приобретаемую нами при помощи так называемого внутреннегочувства (которое между тем, разумеется, еще весьма нуждается в критике). Стало быть, здесь предполагается, что все эмпирическое может находиться только во внешнем или внутреннем чувственном мире. Если эмпиризм становится совершенно замкнутым, то он отрицает реальность всеобщих и необходимых понятий; он может дойти до того, что даже правовые и нравственные понятия принимает за нечто ставшее нашей натурой посредством одного лишь привыкания и воспитания, что, пожалуй, является самой крайней ступенью ограниченности, до которой он может пасть. Однако неправильно считать все это необходимо связанным с понятием эмпиризма наподобие того, как Гегель в своей «Энциклопедии философских наук»*

*Zweite Ausgabe. S. 213.50

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_______ 157

явление правовых и нравственных определений и законов в виде чего-то случайного, отказ от их объективности указывает в качестве необходимого следствия эмпиризма.

Неправильновообщеограничиватьэмпиризмоднимтолько чувственно воспринимаемым, будто бы он лишь это имел своим предметом, ибо, к примеру, свободно водящая и поступающая интеллигенция, каковой является каждый из нас, как таковая, как интеллигенция, чувствами не воспринимается и все же есть эмпирическая интеллигенция, даже только эмпирически познаваемое, так как никто не знает, что внутри у человека, разве только он обнаружит себя; по своему интеллектуальному и моральному характеру он познаваем лишь а posteriori, т. е. благодаря его высказываниям

ипоступкам. Если допустить, что речь идет о поступающей

исвободно водящей интеллигенции, которая должна быть предпослана миру, то и она будет познаваема не а priori, а только при помощи ее деяний, относящихся к сфере опыта, следовательно, будучи сверхчувственным, она, несмотря на это, будет все-таки лишь эмпирически познаваемым. И поэтому эмпиризм как таковой никоим образом не исключает всякое познание сверхчувственного, как это обычно допускают и как это предполагает Гегель.

Следует различать, чтó есть предмет действительного опыта и чтó эмпирично по своей природе. В самой природе много такого, что никогда не было предметом действительного опыта, но на этом основании все же еще не находится за пределами сферы, по крайней мере, возможного чувственного опыта. А по ту сторону этой сферы тогда сразу обрывается всякое эмпирическое, как себе представляют? Если даже предположат, что это так, то все же не допустят, что прекращается все, пожалуй, не допустят даже, что по ту сторону этой границы прекращается всякое движение. Ибо вместе с движением прекратилась бы и наука, так как наука по существу есть движение. Однако скажут, что это еще

158________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

предполагаемое там движение может быть лишь в чистом мышлении познаваемым, т. е. (если быть последовательным) быть движением, из которого всякое свободное деяние исключено. Ведь свободное деяние есть нечто большее, чем то, что можно познать в одном только мышлении. Но этому взгляду противятся все те, кто распространяет действительное событие, решение и деяние за пределы чувственного мира. Нетрудно осознать, что только решение и деяние могут служить обоснованием собственно опыта. Ибо если, например, в геометрии опыт не имеет места, то это происходит именно потому, что здесь все можно выполнить при помощи чистого мышления, что здесь нельзя предположить никакого события. Напротив, все, что нельзя осуществить при помощи чистого мышления, т. е. то, в чем я допускаю опыт, должно быть обоснованным посредством свободного деяния. Мнение, что то, чтó есть причина всего эмпирического, само уже не может быть таковым, а может быть только абстрактным, лишь в чистом мышлении полагаемым, было основным побуждением считать, к примеру Бога, поскольку он мыслится как конечная причина всего эмпирического бытия, как можно более чуждым всего эмпирического, например, всего человеческого.

Стало быть, имеется также и метафизический эмпиризм, как мы его до поры до времени будем называть, а поэтому под всеобщее понятие философского эмпиризма нужно будет подвести еще и другие системы, а не только те сенсуалистические, которые все познание ограничивают чувственным восприятием или и вовсе отрицают существование всякого сверхчувственного. Теперь, конечно, различные учения этого рода равным образом следует изложить подробно, тем более что они в том, что касается цели, согласуются с позитивной философией, направленной именно на познание того, что не может встретиться в (действительном) опыте, что находится над ним.

Седьмаялекция

Самая низкая ступень эмпиризма — та, на которой все познание ограничивается чувственным опытом, а все сверхчувственное отрицается или вообще, или же как возможный предмет познания. Если философский эмпиризм понимают в этом смысле, то у него даже нет общей с позитивной философией противоположности рационализму. Ибо позитивная философия отрицает лишь то, что сверхчувственное познаваемо одним только рациональным путем, а первый утверждает, что оно не познаваемо ни этим, ни каким-либо иным образом, и, в конце концов, даже то, что оно не существует.

Более высокой ступенью философского эмпиризма является та, которая утверждает, что сверхчувственное может стать действительным предметом опыта, причем в таком случае само собой понятно, что этот опыт не может быть просто чувственного рода, напротив, он должен иметь в себе даже нечто таинственное, мистическое, отчего учения этого рода мы можем вообще назвать учениями мистического эмпиризма. Среди данных учений опять-та- ки ниже всех, пожалуй, стоит то учение, которое позволяет нам удостовериться в существовании сверхчувственного только при помощи откровения божьего, мыслимого в то же время как внешний факт. Следующую ступень составляет философия, которая хотя и обходит все внешние факты, но зато ссылается на внутренний факт некоего неодолимого чувства, убеждающего нас в существовании Бога, в то

160________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________

время как разум, как она полагает, неизбежно ведет к атеизму, фатализму, стало быть, к системе слепой необходимости. Как известно, таким было раннее учение Якоби, который, неоднократно подвергавшись нападкам из-за этого мистицизма, позднее пытался примириться с рационализмом, и притом совершенно своеобразным способом, тем, что ставил разум на место чувства, выдававшегося прежде даже за только лишь индивидуальное, и выдвигал совсем уж диковинное, а именно, что разум сам по себе, субстанциальным образом, без всякого акта, значит, также и до всякой науки, есть полагающий и знающий Бога, — мнение, которое он, как он полагал, сумел даже доказать при помощи весьма популярного аргумента, в форменном силлогизме, который звучит следующим образом: «Только человек знает о Боге, животное о Боге не знает. А то единственное, что отличает человека от животного, есть разум. Значит, разум есть непосредственно открывающее Бога или то в нас, с одним лишь наличием чего в нас положено знание Бога». Положение, что разум есть непосредственное, стало быть, не добытое наукой знание о Боге, или что он сам по себе уже полагает Бога, имело такой большой успех у тех, кто с удовольствием хотел бы избавиться от всякой науки, что уже стоит труда подвергнуть детальной критике тот способ, каким Якоби пытается с помощью приведенного силлогизма доказать это непосредственное полагание Бога разумом. Осветим сначала лишь первую посылку данного аргумента «Только человек знает о Боге, животное о Боге не знает». У немцев есть старая пословица: «О чем не знаю, о том не беспокоюсь», т. е. оно не склоняет меня ни в свою пользу, ни против себя, не побуждает ни утверждать, ни отрицать его. Если в первом члене первой посылки («Только человек знает о Боге») подразумевается подобное индифферентное знание, которое само по себе еще не есть ни утверждение, ни отрицание, но до-

__________ ФИЛОСОФИЯОТКРОВЕНИЯ, ПЕРВАЯКНИГА__________ 161

пускает и то и другое, если, говорю я, в первой посылке подразумевается подобное знание, то, согласно правилу, что в выводе не может быть больше того, что есть в посылках, в заключении разум не может быть открывающим Бога, т. е. утверждающим его, как показывает намерение данного заключения. Во избежание этого первая посылка («Только человек и т. д.») должна была бы, следовательно, подразумевать аффирмативное знание. Но если допустить это, тогда получится, что в первой посылке слово «знать» употребляется в двояком смысле, ибо предложение «человек знает о Боге» означает, что человек утверждает Бога, а «животное о Боге не знает» — что животное ни утверждает Бога, ни отрицает его. Данная двусмысленность, таким образом, опять грешит против формы. Кроме того, в таком случае первая часть первой посылки была бы ложной. Ведь знание, или утверждение, Бога должно быть отличительным родовым признаком человека, как разум. Этой всеобщности противоречит, однако, то, что, по собственному утверждению Якоби (что всякая философия ведет к атеизму), те, которые утверждают Бога, есть лишь случайно, необходимо же — согласно науке — существуют только те, которые Бога отвергают. Чтобы быть истинной по материи, первая посылка должна была бы, следовательно, звучать так: «Только человек или утверждает, или отрицает Бога, животное его ни утверждает, ни отрицает». Тогда заключение могло бы гласить лишь следующее: «Значит, то, что отличает человека от животного (разум), есть то, что дает ему возможность утверждать или отрицать Бога». Однако точно такую же возможность разум предоставляет человеку относительно любого другого предмета; рассматриваемый с формальной стороны, разум есть совершенно не что иное, как facultas, quidlibet de qualibet re sive affirmandi sive negandi.1 Значит, отсюда ничего не может последовать в пользу особой, полагающей Бога способности разума.

162________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМИОЗЕФШЕЛЛИНГ_____________

Обратимся теперь к исследованию второй посылки заключения, которая гласила: «То единственное, что отличает человека от животного, есть разум». Это положение явно взято лишь из обычной манеры выражаться, где под разумом понимается комплекс всех духовных качеств человека; тут, стало быть, речь идет не о разуме in specie,2 как в заключении, в котором Якоби имеет в виду не неопределенного вида разум, а разум как противоположность рассудка. Якоби также пытается подкрепить это положение ссылкой на одно только обычное словоупотребление, утверждая: «Никто никогда не говорил ни о каком животном разуме, животный рассудок же упоминаем и знаем мы все». В то время, которому воистину никаким злом не пришлось страдать больше, чем изобилием рассудка, пожалуй, не было причины не признавать его столь щедро и у животных. Впрочем, поскольку Якоби ссылается лишь на то, о чем говорится или не говорится, а это относится к факту, о котором каждый может судить согласно своему опыту, то хочу только заметить, что я, например, часто слышал разговоры о разумной лошади в противоположность неразумной, настораживающейся от любой мелочи и отскакивающей в сторону; кроме того, говорят и о сумасшествии или безумии, приписываемом животным, к примеру как раз-таки лошадям, когда те приходят в бешенство, из чего, таким образом, следует, что животных в здоровом состоянии называют разумными. На подобные плоские утверждения следует отвечать не глубокомысленными речами, а простыми фактами, так, как принято в обыденной речи. Что касается философского смысла, то, как я слышал, инстинкт животных назвали аналогом разума, а не рассудка; еще я слышал, что художественный инстинкт животных объяснили как действующий в них разум — разум, которым они хотя и не обладают, но который овладел ими словно некий чуждый им дух; кроме того, я хорошо понимаю, каким образом в дейст-