Классики / Новая / Шеллинг / Философия откровения / Философия откровения, т

_______ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ, ПЕРВАЯ КНИГА________ 43

тиан Вольф,13 долгое время не в меньшей степени владела немецкими школами, но все-таки почти исчезла и стала насчитывать лишь отдельных разобщенных приверженцев ко времени, когда кантовская «Критика чистого разума» положила ей научный конец, и как ей еще до этого пришлось уступить место плоской популярной философии, лишенной принципов и путеводной звезды, как затем так называемый критицизм, пользовавшийся в течение определенного времени почти неограниченным, можно даже сказать деспотическим, авторитетом, в свою очередь ныне вряд ли еще известен многим хвастающимся своими философскими занятиями и познаниями, а тем более понят ими, как он потерял в особенности всякое влияние на все великие жизненные вопросы, как, далее, энергичный Фихте,14 автор трансцендентального идеализма, явление которого подействовало наподобие молнии, на одно мгновение как бы поменявшей местами полюса мышления, но и так же, как молния, исчезло, в нынешнем сознании немцев едва ли бы нашел то место, на котором он в то время возвел свою систему, ведь обнаруживают трудность даже в том, чтобы всего лишь пояснить потомкам основную мысль его учения, кто потом обратит внимание на то, как после периода радостного возбуждения, когда казалось, что вместе с удавшимся уничтожением противоположности между реальным и идеальным миром рухнули все границы прежнего знания, сквозь мир природы и духа был проведен один закон, и как в ту пору благодаря ряду блестящих и светоносных открытий, последовавших за первым наблюдением гальванизма, одновременно сама природа представлялась шедшей навстречу новому знанию, как тогда казалось, что с небес на землю нисходит истинное знание, если аоспользоваться выражением Гете, кто обратит внимание на то, как после такого времени все же наступило новое помрачение и великое начинание ничтожно закончилось, — тот, кто все это окинет присталь

44_________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________

ным взглядом, в самом деле может преисполниться меланхолии по поводу тщетности всех человеческих устремлений к высшему знанию, которого желают в философии, и в конце концов найти глубокую, хотя и горькую, истину в тех словах, которые Гете в «Фаусте» вкладывает в уста отрицающего духа:

О glaube mir, der manche tausend Jahre An dieser harten Speise kaut,

Daß von der Wiege bis zur Bahre

Kein Mensch den alten Sauerteig verdaut. Glaub' unser einem, dieses Ganze

Ist nur für einen Gott gemacht.

Er findet sich in einem ew'gen Glanze, Uns hat er in die Finsterniß gebracht, Und euch taugt einzig Tag und Nacht.15

Это несходство, эта смена не только отличающихся друг от друга, но и противоречащих друг другу систем есть явление, которое в любом случае извещает о весьма своеобразной природе философии; и если мы не отказываемся от совершенного познания этой природы, то должны принять во внимание именно это явление и по возможности понять его из самой природы философии.

С данным различием философских систем нельзя не считаться, как это делают тогда, когда говорят, что всякая философия все же есть философия, как и любой сорт фруктов есть фрукт, и как нашли бы странным, если бы кто-то отказался от винограда или какого-то другого сорта фруктов по той причине, что он хотел только фруктов, а не этого фрукта. Я не думаю, чтобы то возражение против философии, которое делают на основании наличия различных философских систем, можно было отклонить при помощи одного этого сравнения. Во-первых, неправда, что тот, кто желает фруктов, должен поэтому принять любой фрукт, ибо если бы ему под этим наименованием предложили, напри-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ, ПЕРВАЯ КНИГА_________45

мер, лесные груши или так называемый недоспелый виноград, то он имел бы право сказать, что это не фрукты, а он хотел фруктов, а именно съедобных фруктов; равно как и испытывающий жажду не обязан пить разведенную азотную кислоту, ибо он хотел того, что пригодно для питья, — не того, что пригодно для питья лишь по физическому или механическому состоянию, potile, а того, что пригодно для питья по своему вкусу, potabile. Во-вторых, дело обстоит не так, что мы испытываем потребность лишь в философии вообще. Это было бы, к примеру, в духе отцов или опекунов, наставляющих своих подопечных слушать в университете также и философию — все равно какую, — раз уж в состав необходимого образования входит знать что-то и о ней, либо, сверх того, чтобы все же получить определенный навык в логическом и диалектическом аргументировании или, как обычно говорят, чтобы вообще привести голову в порядок. Что-то о философии стремится знать каждый; даже того, кто делает вид, что презирает ее, пожалуй, не обидело бы, если бы ему сказали, что он не умеет писать марши или сочинять латинские стихи, но его весьма задело бы, если бы ему решили сказать, что у него нефилософский ум.

Но если бы кто-то осмелился высказать, что он желает не просто философии вообще (Philosophie überhaupt), а настоящей Философии (die Philosophie), философии, которая есть таковая и которая, следовательно, ею остается, или что он намеревается излагать эту философию, то именно он больше всего был бы склонен к тому, чтобы воздать по заслугам всем предшествовавшим разработкам, которые ведь должны найти свою цель в истинной философии; он-то как раз и испытывает наибольший страх возбудить мнение, будто слушатели должны быть подготовлены исключительно к [восприятию] какой-то одной системы, а обо всех иных точках зрения, не совпадающих с данной, умышленно оставлены в неведении или осведомлены предвзято. Ничто

46__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________

не могло бы возмутить юную и пылающую страстью к истине душу больше, чем намерение преподавателя подготовить своих слушателей к [восприятию] какой-то отдельной или частной системы, как бы увести у них таким образом из-под носа свободу исследования, обманным путем лишить их ее. А поэтому я, пожалуй, всем остальным моим философским курсам обычно предпосылал генетическое развитие философских систем от Декарта вплоть до современности; с тех пор было изложено в устной и письменной форме множество разработок такого рода, вот только, к сожалению, в очень многих из них слишком резко проступал партийный замысел, ибо, к несчастью, во многих кругах философия постепенно стала партийным делом, причем заботятся не об истине, а о поддержке какого-либо мнения. На этот раз я ограничусь тем, что начну с Канта или, скорее (поскольку в основании кантовской философии лежит старая метафизика, которая не была системой в том смысле, в каком ведут речь о системах со времен Декарта, но которая подобно тому, как в Германии говорится об общем немецком праве, в известной степени была общенемецкои, господствовавшей в школах философией, все еще удерживавшейся и после появления тех систем, потому что системы, допустим декартовская, никогда не воспринимались в привычную философию целиком, а в лучшем случае усваивались их отдельные части), я начну с прежней метафизики, чтобы показать, как вследствие необходимого последовательного развития философия должна была достичь того, что различила себя на негативную и позитивную, но и одновременно осознать, что только в объединении этих обеих сторонсостоит ееполноеивовсех отношениях удовлетворительное завершение. Вы видите, что здесь, где дело будет заключаться в изложении самой позитивной философии, я вновь затрагиваю этот пункт, которого уже касался в одном прежнем курсе, для того чтобы его еще больше обосно-

____ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА______________ 47

вать и развить. Поскольку же негативную, или рациональную, философию в этот раз я собираюсь осветить лишь со стороны ее всеобщего основания, ее идеи и метода, не разворачивая ее саму, то для этой цели я предприму другое, возможно, для многих из вас более доступное выведение этой науки.

Втораялекция

Самому изложению я предпошлю еще некоторые общие замечания о слушании философских лекций. В отношении последних нет ничего более обычного, чем слышать жалобы на их непонятность. При этом к иному преподавателю относятся несправедливо, поскольку представляют себе, что вина заключается в его индивидуальной неспособности выражаться яснее, что у него вообще отсутствует дар доступного изложения, в то время как в этом виновен, скорее, сам предмет, ибо там, где предмет сам по себе непонятен, запутан, никакое искусство читать лекции не смогло бы сделать его понятным. Поэтому следовало бысначала добиться ясности в самом предмете, тогда лекционный курс оказался бы понятным сам собой. Ведь и в данном случае имеет силу то, что говорит Гете:

Es trägt Verstand und rechter Sinn Mit wenig Kunst sich selber vor.1

Истинное никоим образом нельзя обнаружить лишь с помощью неестественных усилий или выразить неестественными словами и формулами. Большинство портит себе самое первое вступление в философию противоестественным напряжением, которое считает самым верным состоянием для того, чтобы приблизиться к ней. Немало людей относилось к философии подобно тем людям, которые в течение долгого времени привыкли жить только вместе с себе равными и которые держатся неуклюже, неловко и

неестественно, когда им приходится вступать в контакт с людьми высшего круга или представать перед так называемым вельможей на этой земле; полагают даже, что в философии такое поведение настолько уместно, что о степени научного мастерства в конечном счете судят по степени противоестественности искажений и вывертов, в которые впадает какая-либо философия. Наоборот, можно смело придерживаться убеждения, что все то, что выразимо лишь извращенным и причудливым образом, уже поэтому не может быть истинным и подходящим. Истинное легко — утверждает один старик, но не в том смысле, что оно достается нам без усилий, ибо труднее всего найти именно это легкое и простое, и многих едва ли можно понять как раз потому, что они не нашли этого простого. Большинство представляет себе, что истинное должно быть трудным, чтобы быть истинным; но когда истинное найдено, оказывается, что оно всегда имеет в себе нечто от колумбова яйца. Совершенное произведение искусства, какая-нибудь картина Рафаэля, выглядит как нечто давшееся без труда, как нечто само собой возникшее, и всякий считает, что оно и не может быть иным, но только художник знает, сколько он должен был отбросить, чтобы достичь этой убедительной ясности. Разница между декоратором и подлинным художником в том-то и состоит, что первый застревает на подступах к искусству и науке, никогда не добираясь до них самих, второй же, минуя эти подступы, достигает свободы, властвует с помощью свободного искусства. Наберитесь смелости заняться философией; в философии дело заключается не во взгляде, который был бы взвален на человеческий дух словно обуза, словно тяжкое бремя; ее ноша должна быть легка, ее бремя должно быть приятно.2 Платон не распинал себя, как иной современный философ, о нем можно сказать то же, что говорили об Орфее: своей музыкой

50__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________

он двигал скалы и укрощал дичайших чудовищ в философии.

Таким образом, следует прежде всего стремиться к объективной ясности в предмете, субъективная же ясность, разумеется, допускает весьма различные степени, и если истинное может быть лишь в себе понятным, то из того, что нечто понятно, в свою очередь не следует, что оно истинно уже потому, что оно таково. Рядовое, повседневное, конечно, понятно всякому, и в философии имеется ясность, которая, скорее, приводит в отчаяние новичков и как раз лучшие умы. Я знаю об одном таком,3 которому доброжелательный преподаватель вручил главную книгу тогдашней популярной философии, «Логику и метафизику» Федера,4 когда посчитал, что наступило время, чтобы тот занялся философией, книгу, которая весьма его огорчила, потому что он решил, что не понял ее, ибо то, что он понял, показалось ему слишком тривиальным, чтобы он смог счесть это за действительное содержание, и из-за слишком большой ясности книги он отказался от намерения когда-либо что-либо понять из философии. Когда же ему тот же самый учитель позже дал в руки афоризмы Лейбница, известные под названи-

ем «Theses in gratiam principis Eugenii» (написанные для знаменитого герцога Евгения Савойского и содержащие основоположения монадологии),5 он вновь воспрянул духом и решил, что, пожалуй, все же еще в состоянии из нее что-то понимать. Нельзя также указать всеобщую мерку понятности, которая подходила бы каждому, и те, которые пришли, чтобы излагать философию искаженным, насильным образом, в таком случае найдут трудным именно простое, неискаженное; примерно так, как кто-то, кто весь день передвигался бы в ходовом колесе, вечером того же дня уже не смог бы приспособиться к обычному, естественному движению. С такими умниками (Verwöhnte) следовало бы поступать так, как Сократ обращался с приходившими к не-

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_________ 51

му из школ софистов и элеатов учениками, которых он, при помощи несложных вопросов как бы сажая на скудный рацион, сначала старался вновь приучить к простому и здравому. Однако в организации нашего университетского обучения о таком обращении еще не побеспокоились.

Если философия в общем пользуется репутацией в известной мере непонятной науки, то, пожалуй, тем важнее остановиться на обычных вспомогательных и облегчающих понимание средствах, которыми пользуются, чтобы какой-нибудь лекционный курс сделать для себя яснее. Я хочу кое-что сказать и об этом.

К вспомогательным средствам для устного курса лекций прежде всего причисляются учебники, чужие или собственные, которые лектор берет за основу, комментирует и разъясняет. В основу моих курсов, по крайней мере настоящего,

яне могу положить никакого чужого учебника, равно как

исвоего, да и содержание именно этих курсов как раз неподходящее для формы обычного учебника, оно не заключается в последовательности готовых, выдвигаемых по отдельности тезисов, его результаты достигаются в ходе хотя

ипостоянного, но все же совершенно свободного, живого движения, моменты которого нельзя запечатлеть в памяти, а можно удержать только в уме. Значит, эти курсы, поскольку они являются чисто научными, следовало бы напечатать целиком; пожалуй, так и будет; моим господам слушателям я должен предоставить право решать, захотят ли они после данного заявления прибегнуть к помощи другого обычного средства или, быть может, найдут его излишним; я имею в виду широко распространенное конспектирование, которое особенно оправдывают тем, что оно позволяет останавливаться в соответствии с возникающей потребностью на любом месте [лекции] и вновь и вновь воспроизводить всю последовательность моментов. Правда, поскольку нет какого-либо учебника, я ничего не возражаю и против конc-

52__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

пектирования в этом смысле, а отношусь к нему снисходительно, особенно в случае, если дело действительно доходит до повторения и вся работа не заключается в одном лишь записывании. Впрочем, я не могу отрицать, что всегда одобрял конспектирование философских лекций лишь ограниченно, лишь весьма условно, причем не вследствие злоупотребления, с которым мне было суждено столкнуться лишь здесь и испытать, насколько наука еще отстает от искусства в части того, что касается защиты, на которую они вправе рассчитывать. Ибо если бы в этой метрополии немецкого образования, как я с полным убеждением назвал Берлин, на площади было выставлено произведение пластического искусства, то и среди самой последней черни не нашлось бы индивида, который был бы способен изуродовать, изгадить или забросать грязью это произведение непосредственно после выставления, настолько глубоко проникла с давних пор всеобщая образованность, и не нужно ни законов, ни предвидимого всеобщего возмущения, чтобы не допустить подобного кощунства. Но когда в публичных лекциях развернуто научное произведение, тогда грязному и нищенскому кропанию книжонок, которое искажает и оскверняет его, кажется, нечего опасаться ни выражения негодования, ни даже применения существующих законов. И все же, как было сказано, не из-за возможного злоупотребления подобного рода, а совершенно независимо от него конспектирование философских лекций, по крайней мере для себя самого, мне всегда казалось двусмысленным средством заручиться пониманием развития научной мысли. При чисто механическом записывании всегда есть опасение, что в то время, как думают лишь о том, чтобы уловить слово преподавателя, пропадет сама связь мыслей, которую напрасно потом силятся восстановить по полному ошибок конспекту. Когда-то один из учеников спросил известного греческого философа Антисфена,6 главу школы киников,