Классики / Новая / Шеллинг / Философия откровения / Философия откровения, т

________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________143

µέθεξις превращается в объяснение становления, действительного возникновения вещей либо рассматривается или используется как достаточная для этого причина, в таком случае, разумеется, возникает та ошибка, что при помощи имеющего лишь логическое значение делают попытку дать реальное объяснение. В этом смысле Аристотель прав, упрекая Платона, что тот не может сказать ничего вразумительного насчет того, каким образом идеи сообщились конкретным вещам. Только в отношении объяснения, которое было задумано осуществить с его помощью, и неспособности к тому Аристотель называет все это платоновское учение о µέθεξις пустым, применительно к нему он даже употребляет слово κενολογείν.23 Вообще же логически философствующему он противопоставляет то, что между логической необходимостью и действительностью пролегает непроходимая пропасть. Именно ему он бросает упрек в путанице, возникающей тогда, когда логический порядок смешивается с порядком бытия, и далее неизбежно действительные причины бытия перепутываются с формальными принципами науки. Но как раз поэтому мы должны признать, что каким бы отличным путь Аристотеля не был от пути негативной философии, все же по существу результата ничто столь сильно не соответствует верно понимаемой негативной философии, как именно дух Аристотеля. Как это возможно, выяснится благодаря рассмотрению обоих методов, которое не преминет отразить в новом свете и уже пройденное до сих пор.

Таким образом, я отмечаю, что тот рационализм или негативная философия, какой бы чисто априорной она в самом деле ни была, столь же не является логической в том смысле, который придает этому слову Аристотель. Ибо априорное не является, как понял это Гегель, пустым логическим, мышлением, имеющим содержанием опять-та- ки лишь мышление, вместе с чем, однако, действительное

144________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________

мышление прекращается, как вместе с поэзией о поэзии прекращается поэзия. Истинное логическое, логическое в действительном мышлении, имеет в себе необходимое отношение к бытию, оно становится содержанием бытия и необходимо переходит в эмпирическое. А поэтому негативная философия как априорная не есть лишь логическая философия в том смысле, что она исключала бы бытие. Бытие, правда, только в качестве потенции, есть содержание чистого мышления. А то, чтó есть потенция, по своей природе как бы собирается [перейти] в бытие. Стало быть, самой природой своего содержания мышление выводится из себя самого, так как перешедшее в бытие уже не есть содержание голого мышления — оно превратилось в предмет превосходящего голое мышление (эмпирического) познания. Мышление в каждом моменте доходит до совпадения с имеющимся в опыте. Соответственно этому, в каждом моменте перешедшее в бытие покидается мышлением; оно лишь послужило мышлению ступенью к более высокому. С последним происходит то же самое, оно вновь оставляется мышлением (которое, разумеется, овладевает его содержанием, понимает его), понятое, оно оставляется мышлением и вверяется иному познанию, эмпирическому, так что во всем этом движении мышление, собственно говоря, ничего не имеет для себя, но все предоставляет стороннему познанию, опыту, пока не приходит к тому самому, что уже не может быть вне мышления, что остается в нем, одновременно с чем мышление, следовательно, приходит к себе самому, т. е. становится осознающим себя свободным, миновавшим необходимое движение мышлением, с чего теперь именно поэтому начинается наука свободного мышления, более не предающегося необходимому движению, как в негативной философии. Следовательно, рациональная философия по сути столь мало противоположна опыту, что, напротив (как Кант учил о разуме), не выходит за пределы

_________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_______ 145

опыта, и там, где заканчивается опыт, она признает и свою собственную границу, оставляя то последнее (Letzte) как непознаваемое. Рациональная философия также есть по материи эмпиризм, она есть лишь априорный эмпиризм.

Но сколь мало, как мы видели, априорное исключает эмпирическое, к которому оно, напротив, имеет необходимое отношение, столь же мало и эмпирическое свободно от априорного, но очень много априорного имеет в себе и даже, я бы сказал, одной ногой полностью стоит в априорном, и не только в той мере, в какой во всем эмпирическом есть всеобщие и необходимые, т. е. именно априорные, формы, но также и в той, что сущность, подлинное «что» всякой вещи есть априорное, и только как действительно существующая она принадлежит эмпирическому. Сущность вещи должна быть понята а priori в завершенной науке; только то, что она существует, надлежит постичь эмпирически, лишь а posteriori.

Однако именно поэтому, как есть путь от логического к эмпирическому, имеется также и путь, по которому, отправляясь от эмпирического, можно достичь логического, врожденного и присущего природе. По этому пути, и притом весьма широкому для своего времени, пошел Аристотель; так можно сказать потому, что он в качестве предметов своего аналитического исследования рассматривал не только всю природу, насколько она была ему доступна, не только нравственные и политические отношения человеческого рода и своей эпохи, но точно так же и всеобщие, постоянно употребляющиеся категории и понятия, причем не в их абстрактном восприятии, а именно в их употреблении — в действительной деятельности рассудка, затем не в меньшей степени всю историю философии вплоть до своего времени и так постепенно поднимался к конечной цели первой науки, πρώτη ἐπιστήµη24 или первой философии. Но как раз на этом пути, особенно в его конечном пункте, Аристотель должен сой-

146________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

тись с негативной философией. Если проследить, чтó есть то глубочайшее, из которого он исходит, то окажется, что свою восходящую прогрессию Аристотель начинает с потенции (соответствие начала), в которой всякая противоположность еще свернута; эта прогрессия заканчивается в акте, который находится над всякой противоположностью и поэтому также над всякой потенцией, который есть чистая энтелехия; ибо энтелехией для него является то, что для нас есть акт, противоположность δύναµις.25 Из лона неопределенности и бесконечности потенции, возможного природа постепенно восходит к цели, которой она, как говорит Аристотель, притягивается. Во всяком последующем, как он выражается, предыдущее есть еще только в качестве потенции, не-сущего, как и в натурфилософии, к примеру, материя по отношению к свету есть всего только объект, а то и другое относится к органическому принципу в свою очередь как не-сущее. Как утверждает Аристотель, предшествующее всегда заключается в последующем потенциально или как потенция — ἀεί γὰρ ἐν τῶ ἐφεξῆς ὑπάρχει δυνάμει τὸ πρότερον.26 Каждая точка, любая граница ряда является целью предшествующего ряда, всякий член ряда на своем месте точно так же есть целевая причина, как последний член есть целевая причина всего, ибо ряд не может потеряться в бесконечности, восходящее движение природы не может раствориться в пустоте, должна быть конечная цель пути, направленного а potentia ad actum, а именно также и в том смысле, что начало есть чистая потенция, конец — столь же чистый акт. По мере приближения к концу бытие господствует над небытием, акт — над потенцией; всякая ὕλη27 (равнозначная потенции) последовательно устраняется, последнее (Letzte) есть уже не потенция, но τὸ ἐνεργεία ὄv,28 потенция, полностью положенная как акт. Это последнее само не есть вновь член ряда, как все остальное, но есть над всем рядом независимо и само по себе сущее. У Аристо-

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_______ 147

теля оно, правда, есть действительно существующее (а не как в негативной философии — только идея), — здесь, стало быть, различие, но лишь потому у Аристотеля последнее есть действительно существующее, что у него вся его наука основана на опыте. Следовательно, у Аристотеля весь этот мир, который в рациональной философии имеется в мысли, есть существующий, но важно все-таки не существование, оно есть как бы случайное в нем и имеет для Аристотеля ценность, лишь в какой мере является тем, из чего он извлекает «что» вещей, оно есть для него лишь предпосылка, подлинная цель его есть сущность, «что» вещей, существование — это только исходный пункт, и, таким образом, у Аристотеля последнее — хотя между прочим оно есть действительно существующее — по своей природе (и она-то, собственно, только и важна) есть чистый акт, а как раз это, т. е. сущее, которое по своей природе есть акт, составляет последнее рациональной, или негативной, философии. Поэтому Аристотель также не использует последнее — Бога — как действительно существующее, но недвусмысленно отвергает это, всегда определяя его только как целевую причину (как αἴτιον τελικόν, а не ποιητι- κόν29), так что он совершенно не пытается на том основании, раз он обладает этим последним как действительно существующим, превратить его в действующее начало; оно остается для него концом, он не помышляет о том, чтобы сделать его вновь началом, принципом объяснения. Все движение становления есть лишь движение к этому концу, не исходя из него как начала, и если тем последним он пользуется как основанием объяснения действительности, например, движения неба, то данное движение он объясняет не при помощи толчка или воздействия того ἐνεργεία ὄv, а посредством влечения, стремления к наивысшему, ὄρεξις,30 которое испытывает подчиненная природа, небесные тела. Если Бог для него в общем и целом

148________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

на самом деле является причиной движения, то он все же есть для него таковая причина только ὡς τέλος,31 αὐτὸς ἀκίνητος,32 так что он сам при этом недвижим. Это «αὐτὸς ἀκίνητος» вплоть до недавнего времени понималось лишь таким образом, что Бог сам в свою очередь не приводится в движение чем-то другим. Но имеется в виду не это, а то, что и сам он не движется, не поступает, что он, даже будучи действующим, тем не менее остается неподвижным; он действует, не приходя в движение, потому что он действует только как целевая причина, как тот, к которому все стремится. Бог при этом выступает в роли предмета желания, ώς (столь определенно выражается Аристотель) έρώµενον,33 как вожделеемое нами, чего мы держимся или за что мы ухватываемся, что движет нас, не приходя в движение само. Урезанный (abgeschnitten), каким у Аристотеля является этот недвижимый Бог, не способный ни к какому воздействию вовне (ἄπρακτοςτὰςἔξωπράξεις34), он может беспрестанно только мыслить и только самого себя, он есть ἑαυτὸν νοῶν.35 Для Аристотеля последнее (Letzte) настолько есть акт, что Бог у него, по сути дела, более не есть νοῦς,36 отделенный от νόησις37 (действительного мышления), более не есть одна только потенция мышления. Он есть у него чистый, беспрерывный actus38 мышления (но только не мышления без содержания). Так как ему, как говорит Аристотель, затруднительно сказать, что он мыслит (ибо, по его словам, даже для нас, людей, недопустимо мыслить иное, как для нас лучше иное не видеть, чем видеть, βέλτιον ἔνια μὴ ὁρᾶν39), то еще больше это имеет место в отношении Бога. На этом основании Аристотель решается утверждать, что Бог беспрестанно мыслит только самого себя; т. е, тем самым, по-видимому, выражено лишь, что этот акт есть бесконечный акт, что в нем вплоть до бесконечности нет ничего ему чуждого (никакого ограничивающего его предмета). По этой причине он говорит о

_________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_______ 149

νοήσεως νόησις,40 котороеестьлишьсодержание длясамогосебя.*

Философия Аристотеля есть логическая философия, однако исходящая из предпосланного существующего и постольку из опыта. Ее начало — опыт, конец — чистое мышление, логическое в наивысшем смысле слова, а в целом она

* Едва ли можно согласиться с тем, что блаженство Бога состоит-де, согласно Аристотелю, в том, чтобы беспрестанно философствовать на гегелевский манер. В середине прошлого столетия, после того как явились Лсссинг и Клопшток,41 немцы обрадовались тому, что у них теперь тоже есть собственная литература, тем более что вскоре к ним присоединился целый ряд критиков и поэтов различных жанров, а затем появились и общепризнанные историографические и философские труды (ибо в узком смысле литература народа включает в себя прежде всего поэзию и ее критику, историографию и, наконец, философию). В этих условиях началось сравнивание, и очень скоро немцы уже не испытывали недостатка в своем Гомере,42 Тиртее,43 Феокрите,44 в немецком Фукидиде45 и, в конце концов, в нескольких Платонах (то Гердер,46 то Якоби был для публики немецким Платоном). Где же тогда немецкий Пифагор, немецкий Гераклит (разве только что первый — это Лейбниц, а второй — Я. Бёме47), немецкий Аристотель? Никто не имел больших прав на последний титул, чем Кант. Между тем одна позднейшая философия оставила за собой право называться аристотелевской. Эта философия вела речь о некоем круговороте божественной жизни, а именно о том, что Бог постоянно опускается до самого низкого, самого бессознательного бытия; хотя он и тут якобы есть абсолют, однако всего лишь устричное, т. е. слепое и глухое, абсолютное; но Бог беспрестанно опускается вниз только для того, чтобы столь же беспрерывно подниматься, минуя все более высокие ступени, к человеческому сознанию, где он, отрабатывая свою субъективность, становится абсолютным духом, т. е. впервые собственно Богом. Признаюсь, что среди всех обративших на себя внимание философий та, которая утверждала подобный круговорот божественной жизни, кажется мне наиболее антиаристотелевской, и в такой же мере сомневаюсь, чтобы кто-ли- бо обладающий разумом мог усмотреть, что в подобном учении было достигнуто последнее слово немецкой философии наподобие того, как в лице Аристотеля, без сомнения, была достигнута вершина античной философии, завершившейся этим весьма своеобразным соединением логического с действительным.

(Ср. с последними рассуждениями насчет теологии Аристотеля: Einleitung in die Philosophie der Mythologie. S.559. Anm. Примеч. К.Ф.А. Шеллинга.)

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ ПЕРВАЯ КНИГА_______ 151

ву обучения книги Аристотеля, т. е. книги философа, которого ведь можно считать не более чем атеистом, — в каком смысле это можно было утверждать, явствует из сказанного мной ранее: Аристотель не ведал, разумеется, такого Бога, которого можно было бы использовать как принцип, чтобы исходя из него объяснить мир; его Бог мог быть, самое большее, идеальным творцом, тем, в которого все превратилось, но не благодаря которому все стало; также и провидение в аристотелевской системе имеет место лишь настолько, насколько все нацелено к концу и не может произойти ничто, что не было бы определено этой конечной целью движения и постольку, без сомнения, Богом как целевой причиной, — тогда как платоновская философия, гораздо более родственная христианству, была исключена? Один автор XVII века дает наивный ответ на этот вопрос: теологам-де только того и надобно, чтобы они находили в философии недостатки, заслуживающие порицания; ибо если бы удалось добиться полного соответствия между учениями христианства и философии, то кое-кто, поддавшись дьявольскому искушению, мог бы додуматься до того, что само христианство есть не что иное, как человеческое изобретение, творение либо мыслящего, либо хитрого разума. На самом же деле в христианских школах преподавалась совсем не чисто аристотелевская философия. Христианская теология и, стало быть, также и христианские школы нуждались в Боге, которым можно было что-то начать, которого можно было мыслить как создателя мира и в особенности автора откровения. А поэтому, как негативная философия не могла бы вобрать в себя христианство, по крайней мере, всецело не изменив себя, так и чисто аристотелевская философия не могла сохраняться в христианских школах. И потому ее место заняла схоластическая метафизика, которая уже была охарактеризована, поскольку была названа рациональным догматизмом, или позитивным рационализмом. Уже из са-