Классики / Новая / Шеллинг / Философия откровения / Философия откровения, т
.1.pdf
________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ ПЕРВАЯ КНИГА_______ 133
жны были испытывать не меньшую склонность защитить его от позора, которым он был покрыт, когда другие его ученики при помощи душераздирающих, т. е. у всякого глубокого мыслителя могущих вызвать лишь отвращение сентиментально-пиетистических фраз рассчитывали возвеличить в глазах части публики его философию, стремились заимствованные из другого источника идеи вместить в узкий сосуд, который все снова и снова выталкивает их назад.
Основной аргумент тех защитников Гегеля, которые одновременно хотят улучшить его, таков: рациональная философия есть нечто само по себе необходимое, но в особенности она незаменима для обоснования позитивной филссофии. На это можно возразить, что для свершения философии необходима как негативная, так и позитивная философия, однако последняя обосновывается первой не в том смысле, в каком они это допускают, а именно не таким образом, что она является лишь продолжением негативной, так как в позитивной философии имеет место, скорее, совершенно другой modus progrediendi,11 чем в негативной, ввиду того что и форма развития здесь полностью оборачивается. Обоснование позитивной философии посредством негативной требовалось бы лишь в том случае, если бы негативная философия передавала позитивной ее предмет как уже познанный, с которым она лишь теперь могла бы начинать свои операции. Но дело обстоит не так. То, что становится собственным предметом позитивной философии, в предшествующей остается как более не познаваемое, ибо в ней все познаваемо лишь постольку, поскольку оно имеет prius, у этого же последнего предмета нет никакого prius в том смысле, как у всего остального, но здесь происходит переворачивание: что в чисто рациональной философии было prius, тут превращается в posterius.12 B своем конце негативная философия сама содержит требование позитив-
134________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
ной, и, разумеется, отдающая себе отчет в себе самой, вполне саму себя понимающая негативная философия имеет потребность положить позитивную вне себя; в этом смысле можно было бы сказать, что негативная философия со своей стороны обосновывает позитивную, но не наоборот, что позитивная философия, как и потребность в ней, должна быть обоснована негативной. Обоснование, которое мы, конечно, признаем со стороны негативной (но не позитивной) философии, нельзя понимать таким образом, будто бы конец негативной философии есть начало позитивной. Это не так. Негативная философия передает позитивной свое последнее (Letztes) только как задачу, а не как принцип. Скажут, однако, что, следовательно, она все ж таки обоснована негативной в той мере, в какой получает от нее задачу. Совершенно верно, но средства для разрешения задачи позитивная философия должна добыть себе исключительно самостоятельно. Если первая доходит до требования второй, то это происходит только в ее собственных интересах, с тем, чтобы она завершилась, а не потому, будто б,ы позитивной нужно было получить от нее задачу или быть обоснованной ею; позитивная философия может начаться совершенно сама по себе, даже, например, с простого высказывания: я хочу того, что находится над бытием, что есть не только лишь сущее, но больше, чем это, Господь бытия. Ибо начать с воления она вправе уже как философия, т. е. как наука, которая сама себе свободно определяет свой предмет, как философия, которая уже сама по себе и по имени своему есть воление. Свою задачу, стало быть, она может получить и лишь от самой себя, и уж тем более может дать сама себе свое действительное начало; ибо оно такого рода, что не нуждается ни в каком обосновании, оно есть благодаря самому себе достоверное и абсолютное начало.
Шестаялекция
Основным возражением против различения негативной и позитивной философии, пожалуй, является следующее: философия должна быть единой, не может быть двух родов философии. Прежде чем выдвигать это возражение, следовало бы знать, действительно ли негативная и позитивная философия являются двумя различными философиями или, быть может, они суть только две стороны одной и той же философии, суть одна философия в двух различных, но необходимо составляющих единое целое науках. Это решит последующее рассмотрение. Предварительно следует заметить лишь то, что противоположность, лежащая в основе данного различения, имелась с давних пор, и притом в самих рациональных системах, пытавшихся соединить несоединимое. Мы не только, стало быть, не создали эту противоположность, наше намерение как раз-таки обратное: навсегда уничтожить ее посредством строгого разделения.
Откуда бы, если не от этих двух сторон, вероятно, все же единой философии, пошло то, что издавна находили столь трудным и даже невозможным дать удовлетворительную дефиницию философии, такую, которая одновременно выражала бы ее метод, modus procedendi?1 Если ее толкуют, к примеру, как науку, которая уходит в чистое, т. е. здесь же одновременно необходимое, мышление, то это вполне допустимая дефиниция негативной философии; но если ее
принять за абсолютную, что с необходимостью последует
136________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
отсюда? Так как философия, в общем, все-таки не может уклониться от ответа также и относительно действительного существования природы и мира вообще, от занятий не одной только сущностью вещей, то, если быть последовательным, следствием этого допущения будет необходимость утверждать, что и в действительности все взаимосвязано исключительно логически, а свобода и деяние — лишь пустые слова, против чего, однако, нелогическая природа существования восстает столь решительно, что даже тот, кто последовательно при помощи своих понятий объясняет мир также и в его существовании как исключительно логическое следствие какой-то изначальной необходимости, не сознается в этом, но, оставляя точку зрения чистого мышления, скорее прибегает к выражениям, которые на его точке зрения совершенно недопустимы, даже невозможны.
Значит, дело, в сущности, состоит в следующем. Требуется и то и другое: наука, понимающая сущность вещей, содержание всего бытия, и наука, объясняющая действительное существование вещей. Эта противоположность налицо, ее нельзя обойти, к примеру, посредством замалчивания одной из двух задач или при помощи того, что обе задачи смешиваются, из-за чего могут возникнуть лишь путаница и противоречие. Следовательно, не остается ничего иного, кроме как допустить, что каждая из этих двух задач должна выдвигаться и рассматриваться сама по себе, т. е. в особой науке, что, однако, не препятствует тому, чтобы отстаивать взаимосвязь и даже, возможно, единство обеих. Может ли нас дальше удивлять, если обнаруживаются две подобные стороны философии, когда (и это центральный пункт, на котором я намереваюсь остановиться более подробно) можно показать, что с давних пор обе линии в философии всегда наличествовали рядом друг с другом, а если и вступали в конфликт, одна все же беспрестанно удерживалась рядом с другой?
__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА_______ 137
Если начать с древности, то Аристотель, сочинения которого являются основным источником по античной философии, не раз говорил о классе философов, называвшихся им теологами. Хотя мы теперь и предполагаем, что под ними он разумел прежде всего тех философов античности, которые еще вдохновлялись мифологией или которые помимо фактов природы и деятельности человеческого рассудка принимали во внимание также и религиозные факты, главным образом мифологические предания, как так называемые орфики2 или авторы тех παλαιών λόγων,3 что иногда упоминаются у Платона, все же в одном месте «Метафизики»* Аристотель говорил и о философах своего времени, обозначавшихся им тем же именем (речь идет о θεολόγων τῶν νῦν τισι4), и под ними не могли подразумеваться никакие другие, кроме тех, которые сводили мир к Богу, таким образом, догматические философы; от них тогда другие могли отличаться лишь тем, что всё старались объяснить естественно, или из разума. К числу последних, бесспорно, принадлежали прежде всего ионийские физики,5 в особенности Гераклит,6 учение которого о том, что ничто никогда не есть, что ничто не пребывает, но все всегда лишь течет или движется
подобно реке: τἀ ὄντα ίέναι τε πάντα καί μένειν οὐδέν,7
как выражает это учение Платон, или: ὄτι πάντα χωρεί,8 что все уступает или снова и снова дает место, по существу, описывает только науку разума, которая, конечно, также не остается с ничто, но то, что только что было определено как субъект, в следующий момент обратилось в объект, следовательно, оно в самом деле уступает и освобождает дорогу другому, которому в свою очередь предназначено не оставаться, а уступать следующему, более высокому, пока не будет достигнуто то, что ни к чему боль-
* Lib. XIII, ρ. 300 (ed. Brandis).
138________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ИОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________
ше не относится как не-сущее, стало быть, уже не может уступать.
Но в высшей степени к числу этих рациональных философов относились элеаты,9 которых Аристотель порицает главным образом за то, что они, в то время как их наука является лишь логикой, тем не менее с ее помощью хотят одновременно объяснять. В этой связи он говорит, что философия элеатов вызывает лишь головокружение и не оказывает никакой помощи; ибо одно только движение в мысли исключает всякое действительное событие; если это чисто логическое движение все-таки хочет проявить себя как объясняющее, то оно при этом предстает как топчущееся на месте (так как логическое не может быть действительным разворачиванием событий, но все происходит в мышлении, то в том случае, если логическое принимается за действительное объяснение, данное объяснение предстает как топчущееся на месте) и именно этим вызывает головокружение, как всякое вращательное, кружащееся движение.* Еще Сократ направлял чрезвычайно развитую им диалектику, которая, не будучи ничем позитивным, ничего не знача сама по себе, имела для него значение лишь орудия разрушения, отнюдь не только против софистов,10 т. е. против субъек- тивно-логического мнимого знания, но столь же и против выдвигавшего претензию на объективность рационального мнимого знания элеатов, и лишь тот правильно понял Платона, кто осознает, сколь близки и внутренне родственны друг другу у Сократа софисты и элеаты; его диалектика точно так же затрагивала легкость и поверхностность софистов, как и напыщенность элеатов, в связи с чем Плутарх11 говорит о Сократе, что ту напыщенность, ту спесь (τῦφον12), которая являлась чем-то вроде дыма в филосо-
* Пифагорейцев мы не можем причислить ни к теологам, ни к рационалистам в особенности, но вынуждены допустить, что они пытались объединить то и другое, хотя нелегко сказать, каким образом они это делали.
ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________ 139
фии (ὥζπερ τινὰ καπνὸν φιλοσοφίας13), он сбил со своих противников. Средством для этого ему служили вопросы, которые нам кажутся детскими, порой скучными, но которые имели цель того, кто чванился мнимым знанием софистов или напыщенностью элеатов, при помощи этой диеты сперва сделать вновь восприимчивым к истинному знанию, как и толковый врач, собирающийся воздействовать на больное тело сильными средствами, сначала применяет очищающие средства, с тем чтобы не оказать воздействие вместо сохраняющего и восстанавливающего принципа организма, напротив, на саму причину болезни и, увеличив ее действие, таким образом усилить недуг, вместо того чтобы ослабить его. Главным образом против этого мнимого знания обращает Сократ свои слова о том, что разница между ним и другими заключается в том, что хотя последние также ничего не знают, однако мнят, что что-то знают; он же-де в этом отношении лучше, поскольку знает, что ничего не знает. Относительно этих знаменитых слов надо прежде всего отметить, что Сократ отказывает себе не во всем знании, а именно в том, которым похвалялись другие и с помощью которого они, как им казалось, действительно знали, его он приписывает также и себе, только, как он прибавляет, осознает, что данное знание не есть действительное знание. Следовательно, эти слова уже с самого начала имеют иной вес, чем у некоторых, которые в Новое время стремились подделаться под сократовское неведение и начинали сразу с признания неведения, хотели в самом начале успокоить себя незнанием. Сократовскому незнанию должно предшествовать значительное, даже выдающееся знание, знание, относительно которого стоит труда сказать, что оно не есть знание или что с его помощью ничего не познано.
Незнание должно быть docta ignorantia, ignorance savante,14
как выразился еще Паскаль.15 Без предшествующего серьезного знания заявление, что ничего не знаешь, просто смеш-
140________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________
но; ибо если действительно несведущий уверяет в том, что он ничего не знает, что же в этом примечательного? Было бы примечательным, скорее, если бы он что-нибудь знал; что он ничего не знает, известно и так, насчет этого ему не нужно беспокоиться. У юристов имеет силу изречение: quilibet praesumitur bonus, donec probetur contrarium,16 У ученых наоборот: nemo praesumitur doctus etc.17 Но если знаю-
щий говорит, что он ничего не знает, то это имеет совершенно другой смысл, да и звучит по-иному.
Стало быть, заявляя о незнании, Сократ предполагает какое-то знание. Вопрос теперь таков: что это за знание, которое он приписывает себе, равно как и другим философам, но которое для него является незнающим, таким, с помощью которого он ничего не может знать? Давайте вначале попробуем это негативное определение незнающего знания превратить в позитивное. Мышление — это еще ни в коем случае не знание, постольку незнающее знание мы сможем назвать мыслящим знанием, незнающую науку — наукой мышления; такой, к примеру, является геометрия, которую, бесспорно, поэтому Платон в знаменитой генеалогии наук (Republ. VI)18 относит не к ἐπιστήμη,19 а только к διάνοια;20 и, таким образом, знание, которое у Сократа, по его словам, общее с другими, но которое он почитает за незнание, возможно, есть именно наука чистого разума, каковую он знал так же хорошо, даже лучше, чем элеаты, но отличался от них именно тем, что они хотели превратить логическое знание в знающее знание, тогда как оно, по мнению Сократа, может считаться лишь незнающим, Сделаем же теперь еще один шаг. Объявляя науку, содержащуюся только в мышлении, незнающей, Сократ вместе с тем полагает вне ее — по крайней мере, должен положить вне ее как идею — знающую, т. е, позитивную, науку, и только здесь его признание в неведении получает позитивное значение. Ведь можно признавать себя незнающим либо по отнтъе-
ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯКНИГА |
141 |
нию к действительно существующейнауке, о которойговоришь лишь, что она на самом-то деле не есть знание, либо по отношению к науке, которой еще не обладаешь, которая нас как бы еще ожидает. Очевидно, что у Сократа имеет место и то и другое. В первом смысле он высказывается, имея в виду чисто логическое знание, однако вместе с тем он предполагает другое знание, и если в отношении этого другого знания он признает себя незнающим, то данное незнание опять-таки имеет совершенно иное значение, чем обычно себе представляют. Ибо иное дело быть несведущим или незнающим по недостатку науки, чем быть незнающим из-за безмерности должного быть познанным. Также и в последнем смысле был вправе гордиться незнанием такой человек как Сократ; ясно, однако, что не каждому подобает подражать ему в этом. Сократ явно предполагал знание, к которому наука одного только разума относилась лишь как незнание. Здесь, правда, неуместно подробно раскрывать истинное намерение этого единственного в своем роде человека, который недаром навлек на себя ненависть и вызвал антипатию софистов всех времен вплоть до современности. Его внутреннее величие еще окутано пеленой, которая полностью не снята, но кое-что уже налицо, из чего можно заключить, что его дух парил именно на границе чисто логического и позитивного. Одним из указаний на это, которыми нельзя пренебречь, служит мифический, т. е. исторический, поворот, который Сократ, как водится, дает всему, что является у него учением или заслуживает имени учения (например, продолжение существования после смерти); не расположенный к обычной мифологии, он искал вместо нее более высокую историческую связь, как будто бы только в ней и заключалось действительное знание.* Но больше всего в пользу этого свидетельствует то, что
* Ср.: Philosophie der Mythologie. S. 284. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
142________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ___________
наиболее одухотворенный из его учеников, Платон, весь ряд остальных произведений которого насквозь диалектичен, в «Тимее», являющемся их вершиной и точкой просветления, — по крайней мере таковым считает его Шлейермахер,21 — или, быть может, этот диалог есть произведение, к которому философа-поэта увлекла юношеская горячность? — как бы то ни было, в «Тимее» Платон становится историчным и прорывается, правда лишь насильно, в позитивное, а именно таким образом, что след научного перехода вряд ли или с большим трудом можно обнаружить — это скорее обрывание предыдущего (т. е. диалектического), чем переход к позитивному. Оба, Сократ и Платон, относятся к этому позитивному только как к будущему, относятся к нему пророчески. Лишь у Аристотеля философия очистилась от всего профетического и мифического, однако же именно благодаря тому, что Аристотель отворачивается от одного лишь логического и всецело обращается к доступному для него позитивному, эмпирическому в широчайшем смысле слова, тому, у чего «существует» (что оно существует) есть первое, а «что» (чтó оно есть) — только второе и вторичное, он выступает как их ученик.
Аристотель отворачивается от логического, поскольку оно желает быть объясняющим, стало быть, позитивным:
λογικῶς, διαλεκτικῶς и κενῶς22 — для него здесь равно-
значные выражения, он порицает всех тех, кто, находясь лишь в логическом (έν τοίς λόγοις), тем не менее хочет понять действительность; он распространяет это даже на платоновского «Тимея» и на особое учение о µέθεξις, т. е. причастности, вещей идеям, которое раскрывает свой настоящий смысл, если понимается логически, т. е. только лишь таким образом, что нечто красивое, нечто благое, например (что встречается только в опыте), есть не само благо и не сама красота, а есть красивое и благое только благодаря причастности самой красоте и самому благу; но если