Классики / Новая / Шеллинг / Философия откровения / Философия откровения, т

234_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

эзотерического. Этим эзотерическим является понятая и по-

стигнутая (begriffene und verstandene) религия. В ней граж-

данин государства должен найти то самое посвящение, которое в самом свободном государстве истории — афинском — он находил в элевсинских таинствах. Ибо как в последних показывалось будущее, которое никогда не могло наступить в настоящем, так и в христианских мистериях показывается иное царство, которое выравнивает все неровности и ликвидирует всякое неравенство современной эпохи, не имея, однако, возможности когда-нибудь войти в нее саму, поскольку оно — царство, длящееся вечно, а потому не имеющее никакого места во времени.

Разве знают те, которые ни во что не ставят религию, даже считают ее помехой своим планам усовершенствования мира, какие последствия будет иметь понятое и постигнутое христианство? Оно вторично освободит мир и всем справедливым и угодным Богу притязаниям даст неодолимую силу, совсем иную, чем та, которую предоставляют голые постулаты разума. Многие также предчувствуют нечто подобное, они чувствуют, что старое прошло и что прошедшее, миновав, не сможет возродиться вновь. Они хотят че- го-то наподобие христианства, но второго, нового, которое должно занять место, как они говорят, постаревшего. Однако хотелось бы сначала спросить этих провозвестников будущего: познали ли вы уже христианство, что называется действительно познали, или хотя бы сперва поняли его? Оно для вас до сих пор очевидно оставалось одной лишь внешней властью, которая должна воздействовать совсем по-другому, когда становится внутренней, понимается и постигается; и разве то неизвестное нечто, которое вы ожидаете, не могло бы быть как раз самим неизвестным христианством? Что есть для вас оно сейчас? Лишь нечто рядом с другим и, таким образом, необходимо вместе с тем непонятое. Ибо таковым — лишь чем-то рядом с другим — оно

_________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ ВТОРАЯ КНИГА_______ 235

быть не может; в его природе — быть большим, чем то, что так и идет и существует рядом с другим. Такое положение, — я говорю это без опаски, — лишь как нечто рядом с другим — только стесняет его. Другое, например, философия получила слишком большую власть и распространение, чтобы христианство все еще могло быть рядом с ней, или чтобы она могла терпеть христианство рядом с собой; стало быть, христианство больше не должно хотеть быть рядом с философией, оно должно пронизать себя ею; оно должно быть для нас всем, значит, оно должно, к примеру, также объяснять мир, а не предоставлять это одной философии, оно должно стать всеобъемлющим в этом внутреннем смысле, вместо того чтобы стремиться быть таковым только лишь во внешнем. Этим одновременно объяснено, каким образом курс по философии откровения вместе с тем имеет всеобщее значение, в чем, правда, и помимо того нельзя было бы сомневаться, так как, например, спор о смысле, ценности и силе позитивной религии распространился по всем сословиям, проник во все отношения, так что больше не может надеяться принять участие в управлении общественными делами, оказать влияние на жизнь народа, даже только по-настоящему жить вместе со своим народом тот, кто не пришел относительного этого к такому пониманию, какое требуется в наши дни, т. е. к основанному на всеобщей взаимосвязи вещей, следовательно, философскому пониманию.

Я, однако, объявил не просто философию откровения, но вместе с тем и то, что она вытекает из философии мифологии, следует за ней, ею обосновывается. Я даю настоящие лекции как естественное, необходимое следствие прежних. Но что общего могут иметь друг с другом откровение и мифология? Религия мифологии — политеизм, следовательно, ложная религия; религия откровения — монотеизм и, по крайней мере, настолько истинная религия, а именно насколько мы все согласны в том, что только монотеизм явля-

236_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________

ется истинной религией. Что же истинная религия может иметь общего с ложной, свет — с тьмой? Стало быть, в какой мере допустимо, что философия откровения может обосновываться философией мифологии? Не значит ли это допустить, что сама истинная религия обоснована ложной?

Прежде всего замечу, что ложная религия, если она действительно такова, именно на этом основании не равна абсолютной иррелигии, т. е. полному отсутствию религии, а значит, известным образом она все-таки есть религия, как политеизм известным образом есть теизм. Ведь заблуждение вообще состоит не в совершенном отсутствии истины; то, в чем совершенно недоставало бы никакой истины, даже не заслуживало бы имени заблуждения. Заблуждение есть лишь превратная, искаженная истина, и, таким образом, ложная религия является лишь искаженной и извращенной истинной религией, значит, к примеру, язычество есть не абсолютная противоположность христианства, а лишь превратное, искаженное христианство. Это заходит настолько далеко, что многие полагали, что сумели объяснить представления язычества, или мифологических религий, совершенно просто: искажениями или несовершенной передачей истин откровения, стало быть, по существу, христианства. Ибо христианство существовало в мире и до Христа, оно даже так же старо, как мир. Из данного отношения следует, что подлинные принципы или факторы истинной и ложной религии, по сути дела, не различаются. Лишь положение этих факторов в истинной религии иное, чем в ложной.

Постичь же, каким образом, разумеется в известном смысле, ложное может быть предпосылкой истинного, не представляет никакого труда. Во всяком движении, стремящемся достичь определенной поставленной перед собой цели, данная цель есть собственно желаемое, соответственно этому, — подлинный смысл, т. е. истина, этого движения. Стало быть, все моменты движения, предшествующие до-

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ, ВТОРАЯ КНИГА_______ 237

стижению данной цели, именно поэтому относятся к ней только как средства; как таковые они есть лишь мнимое, неистинное, а в какой мере они все-таки могут приниматься за цель или истинное, они оказываются причиной возможной ошибки, возможного заблуждения. В подобном движении, таким образом, мы можем сказать, имеется то, что не есть истинное, что есть предшествующее и, значит, — предпосылка истинного. Вся природа является таким движением. Цель всей природы составляет не природа, а то, что находится над природой, — человек, рассмотренный как дух, согласно его духовной сущности. Постольку человек является истиной всей природы. Истина природы состоит в совершенной гармонии именно тех принципов, которые вне человека проявляются в столкновении и взаимном напряжении и которые только в человеке нашли свое единство. Неорганическая природа, в которой имеет место беспрестанная борьба стихий, служит предпосылкой органической, органическая природа — предпосылкой человеческой. Здесь, таким образом, то, что не является истинным, есть до истинного, можно сказать — уступ, ступень, по которой природа продвигается к истинному. Факторы неорганической и органической природы те же самые, только их положение различно. Что в органической природе доминирует, в неорганической подавлено, и наоборот, что в последней наверху, в первой внизу, следовательно, неорганическая природа есть превратная, перевернутая органическая. Сообразно этому, здесь неправильное положение есть предшествующее, правильное — последующее.

Но в отношении человеческого познания сверх того имеется особое различие между истиной непосредственной и постольку не подвергавшейся проверке и истиной, усиленной посредством преодоления заблуждения, истиной, которая, таким образом, уже устояла перед лицом опасности своей противоположности. Человек в раю, бесспорно,

238________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________

пребывал в истине, однако эта истина была приобретена им несамостоятельно, следовательно, была не проверена и не выдержала испытание искушением. Поэтому искушение должно было наступить, и человек мог ему поддаться и таким образом выпасть из истины не для того, чтобы навечно ее лишиться, а с целью когда-нибудь, завершив ложный путь, вновь обрести ее как подтвержденную, упроченную опытом, которую невозможно снова утратить. Стало быть, таким образом заблуждение в самом деле является предпосылкой истины, хотя и не истины самой по себе, или абсолютной, но все же истины, познанной и упроченной в качестве таковой. А та истина, которой человечество обязано откровению, по уверению самого откровения, есть не непосредственно данная, т. е. такая, которой не предшествовало никакого заблуждения, но усиленная истина, преодолевшая заблуждение и постольку являющаяся вместе с тем более определенной и несомненной, из-за которой в человеческом сознании радости больше, чем из-за непосредственной и первоначальной; как говорит Христос, на небесах больше радости по поводу одного кающегося грешника, чем по поводу 99 праведников, не нуждающихся в покаянии.2 Поскольку то познание, которое составляет результат откровения, является подобным усиленным или опосредованным познанием, постольку своей предпосылкой оно действительно имеет заблуждение — и притом не одиночки, а великое заблуждение всего человеческого рода — язычество. А поэтому нет абсолютно ничего предосудительного в том, когда утверждают, что философия мифологии является подлинным обоснованием философии откровения.

К этому общему разъяснению я хочу еще прибавить то решающее основание, что само христианство признает язычество своей предпосылкой. Ведь основным воздействием Христа оно объявляет именно избавление от власти тьмы, т. е. от слепой власти, которой человечество было подчине-

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______ 239

но в язычестве. В данном предположении, что язычество не было человеческим изобретением или случайностью, в предположении слепой силы для объяснения язычества и мифологических представлений наша философия мифологии полностью согласна с откровением. Главным благодеянием христианства явилось освобождение от язычества. О реальности же благодеяния судят по реальности бремени, которое оно с нас сбрасывает. Реальность освобождения, избавления находится в прямом соотношении с реальностью власти или силы, от которой оно нас освобождает или избавляет. А поэтому реальность христианства может быть познана лишь в той мере, в какой прежде была познана реальность язычества. Стало быть, и в этом отношении язычество, или мифология, составляет предпосылку откровения, а философия мифологии, заключающаяся именно в дознании реальности язычества (ибо философия имеет дело только с реальным; человеческими случайными изобретениями и т. д. она не занимается), является предпосылкой философии откровения. Я подкреплю это положение дополнительно следующим (третьим) доводом.

В понятии откровения во всяком случае заключается представление об особом отношении человеческого сознания к Богу. Это отношение отнюдь не таково, в каком человек находился бы от природы. Оно определенно признается экстраординарным. Именно поэтому оно не является первоначальным отношением человека к Богу и столь же мало подразумевается как пребывающее, неизменное. Напротив, то состояние, в котором человеческое существо мыслится как способное к восприятию откровения, отчетливо представляется преходящим, как это явствует из того, что все защитники более ранних откровений тем не менее сами утверждали их лишь на определенное время (даже наиболее ревностно верящий в откровение божье, к примеру, ныне уже не допускает никакого откровения), а апостолы послед-

240_________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________

него и самого совершенного откровения сами возвещают о времени более высокого познания, когда пророчества и видения должны будут прекратиться, и все проявления экстраординарного состояния, предполагаемого в качестве необходимого для откровения, больше не будут иметь места.

То отношение, в котором человеческое сознание мыслится находящимся при откровении, не является ни изначальным, ни всеобщим, распространяющимся на всех людей, ни вечным, пребывающим отношением; следовательно, данное отношение может основываться только на фактическом, эмпирическом и поэтому также только вызванном состоянии сознания. Стало быть, чтобы понять откровение, нужно сперва понять это состояние, являющееся лишь вызванным и именно поэтому лишь преходящим. А для того, чтобы это особое состояние сознания послужило основой теории откровения, должно было бы, во-первых, быть возможным доказать его независимо от откровения, с тем чтобы объяснение не вращалось по кругу, а так как данное состояние как только фактическое в любом случае можно доказать лишь исторически, то оно должно было бы, во-вторых, доказываться независимым от откровения фактом. Этот же независимый от откровения факт есть как раз явление мифологии. В философии мифологии именно показывается, что возникновение мифологии и мифологических представлений тоже объяснимо лишь из экстраординарного состояния самого человеческого сознания, и тогда легко показать, что это экстраординарное состояние также содержит в себе условие, единственно при котором откровение действительно мыслимо, что именно это состояние требует откровения и делает его возможным.

Четвертой точкой зрения, с которой можно рассматривать данное соотношение мифологии и откровения, является та, что откровение трактуется вообще как нечто сверхъестественное. Сверхъестественное же — лишь относитель-

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______7А\_

ное понятие, оно предполагает естественное, над которым оно господствует или которое оно преодолевает; без этого оно, по крайней мере, не было бы действительно, actu сверхъестественным. Сверхъестественное религии откровения, таким образом, предполагает некую естественную религию. На что же нам указать как на таковую? О мифологии, конечно, или, точнее говоря, о движении, процессе, в ходе которого вырабатываются мифологические представления, нельзя в общем утверждать, что он естествен для человечества, так как мы только что сказали, что мифология предполагает экстраординарное состояние сознания. Но все же дело здесь, бесспорно, обстоит таким образом: при возникновении мифологии сознание, разумеется, выведено из его изначального отношения к Богу, но именно этим — благодаря самому этому экстазу — подвергнуто процессу, в результате которого оно должно быть возвращено в это первоначальное отношение, как какой-нибудь орган человеческого тела, который вышел из своего надлежащего состояния, как только подвергся процессу, именуемому болезнью, подлинной тенденцией которого является, однако, привести отклонившийся орган обратно. Болезнь в своем принципе не есть что-либо естественное, процесс же излечения естествен. Так обстоит дело и с мифологическим процессом; последний есть не что иное, как регенерация религиозного сознания (так как сознание благодаря ему должно быть восстановлено в своем истинном отношении к Богу), стало быть, в том же смысле, что и болезнь, есть естественный процесс, а потому порождающаяся в этом процессе религия, т. е. религия, возникающая в мифологии, порождается естественно, никакого участия в чем не припишешь божеству как таковому. Вместе с тем это согласуется с объяснением самого откровения. Апостол Павел называет язычество дикорастущим масличным деревом, т. е. растущим естественно, само собой, без ухода; иудаизм же, как

242_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

религию, возникшую благодаря откровению, он сравнивает с культурной маслиной. Сообразно этому, соотношение откровения и мифологии мы теперь определили бы как соотношение сверхъестественной религии и религии, порождающей себя исключительно естественно, как бы дикорастущей. А я уже отметил, что сверхъестественное само немыслимо вне всякой связи, или отношения, с естественным. Сверхъестественное повсюду существует и познается только в своей победе над естественным, лишь поскольку оно нарушает естественное, как свет познается лишь в то время, как он прорезает противостоящую тьму. Тот же самый принцип, та же самая действующая причина или потенция, которая в откровении проявляется и выступает как сверхъестественная, в мифологии имеется как естественная. Следовательно, она бы не могла проявиться как сверхъестественная, не имей она саму себя как естественную как бы в качестве материи своей манифестации. Значит, лишь когда есть естественная религия, тогда за ней может следовать сверхъестественная, первая может давать ей материал. Если вы подумаете над тем, что мифологической религии свойствен политеизм, а религии откровения — монотеизм, учтя к тому же и то, что уже было отмечено ранее, а именно, что религия от религии, в сущности, т. е. по субстанции, по содержанию, не может отличаться, то вы могли бы, вероятно, сказать: то, что мифологическому сознанию является в разделении, во взаимном напряжении своих потенций, и то, что озаренному откровением сознанию представляется в своем первоначальном единстве, есть одно и то же, а именно один и тот же Бог. Там — превратный монотеизм = политеизм, здесь — восстановленный монотеизм. Там в разделении своих потенций Бог положен как бы вне себя, экзотеричен, находится вне своего божества, проявляет себя только как природа; здесь, напротив, в единстве своих потенций, он эзотеричен, есть Бог сам по себе, Бог, как он

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______ 243

есть, сверхъестественный Бог. Значит, если сквозь то разделение прорывается единство как подлинная сущность, то тем самым является, открывается истинный Бог, Бог сам по себе, сверхъестественный Бог как таковой. Вообще уже одно понятие откровения или открывающегося предполагает первоначальную затемненность. Открываться может лишь то, что сначала было скрыто. Истинный Бог, Бог в своей сверхъестественности, может, таким образом, открываться, лишь рассеивая ту затемненность или раскрывая ту сокрытость, в которой он находится для сознания благодаря тому, что в последнем действуют лишь разделенные потенции, составляющие только внешнее, естественное, экзотерическое Бога. Итак, отсюда ясно, что в истории человечества нельзя начинать сразу с откровения, как это делают те, которые из него выводят все человеческое знание и образование. Сначала должна найти объяснение сокрытость. Первобытный человек находился не в таком состоянии, когда откровение было необходимо и возможно. Его сознание сплавлено с самим божественным бытием, стало быть, оно должно отстраниться, прежде чем наступит откровение. Это отстранившееся от Бога как такового, т. е. истинного Бога, сознание дано именно в мифологии. Последняя или, скорее, само мифологически аффицированное сознание, таким образом, составляет предпосылку возможного откровения.

Система, принимающая религию откровения в собственном смысле этого слова, ибо в несобственном смысле, в котором всякое более высокое проявление человеческого духа, всякое героическое деяние, всякое новое расширение человеческого познания также может называться откровением, в этом широком и несобственном смысле, как уже было замечено, не стоило бы труда говорить об откровении как о чем-то особенном, но когда откровение берется в том узком и частном смысле, в котором оно обозначает не толь-