Классики / Новая / Шеллинг / Философия откровения / Философия откровения, т

_________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ ПЕРВАЯ КНИГА_______ 123

что данный чистый рационализм есть то единственное, что остается на месте старой метафизики. Правда, то, что он доказал лишь относительно разума, Кант распространяет на философию и молчаливо допускает, что никакой иной философии, кроме чисто рациональной, нет; однако последнее он никоим образом не показал; следовательно, сразу же должен был возникнуть вопрос: разве подрыв старой метафизики привел к совершенному уничтожению другого, позитивного элемента, не должно ли, напротив, позитивное, после того как негативное нашло свое выражение в чистом рационализме, только теперь свободно и независимо от него сформироваться в своей собственной науке? Но наука, однажды приведенная в состояние кризиса, прогрессирует не столь поспешно, ибо и в движениях науки господствует не голый случай, но чем они глубже, чем они более решающи, тем больше они подчиняются необходимости, не допускающей никакого скачка, настоятельно требующей, чтобы сначала было завершено ближайшее, разрешена непосредственно предлежащая задача, прежде чем очередь дойдет до более отдаленного. Тот чистый рационализм, который должен был быть необходимым результатом кантовской критики, содержался в ней лишь косвенно и был смешан с множеством случайного; следовательно, вначале было необходимо отделить его от этого, разработать саму кантовскую критику до форменной науки, до действительной философии. Те, кто были первыми призваны изложить тот чистый рационализм, должны были представлять его себе целью. Они должны были быть поглощены им настолько, что ничто не могли мыслить вне его: они должны были полагать, что все имеют в нем; пока они были заняты им, они не могли думать ни о чем выходящем за его пределы. В такой мере, разумеется, о позитивной философии речь еще не шла, и поэтому и негативная философия еще не была осознана и признана как таковая. Чтобы полностью отступить в пре-

124________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

делы негативного, лишь логического и признать себя негативной, эта философия должна была решительно исключить позитивное, а это могло случиться двояким способом: тем, что она полагала его вне себя, или тем, что она совершенно отрекалась, полностью отказывалась от него или его упраздняла. Последнее было чрезмерным требованием, ведь даже Кант полностью элиминированное им из теоретической философии позитивное вновь ввел через «заднюю дверь» практической. К такому средству та в любом случае стоявшая на более высокой ступени учености философия прибегнуть не могла. А чтобы она исключила из себя позитивное другим образом, чтобы она положила его вне себя как предмет иной науки, безусловно, должна была быть изобретена позитивная философия. Однако последнего как раз и не было сделано, для нее Кантом не было указано решительно никакой возможности. Кант направил философию по пути окончания и завершения в качестве негативной, или чисто рациональной; для позитивной же философии он не дал совершенно никаких средств. Но вот в природе, к примеру в органической, мы видим, что какое-то предшествующее решается признать себя причастным негативному или негативным лишь в тот момент, когда ему дается позитивное вне его. Значит, было невозможно, чтобы та философия решалась на чистую негативность, которая от нее требовалась, прежде чем была открыта и действительно имелась позитивная философия. К тому же данная философия развивалась в остальном в очень позитивное время, громко и определенно требовавшее познания; на его фоне отказ от всякого положительного познания был, пожалуй, отречением, которое с большим трудом давалось пылким умам. Эта философия противостояла в том числе и тем, кто находился только на точке зрения позитивного и кто, отвергая всякую научную философию, в то же время словно для того, чтобы вознаградить себя за это унижение, лишь с

_______ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ ПЕРВАЯ КНИГА_______ 125

тем бóльшими претензиями хотел основать все высшие убеждения на слепом чувстве, на вере или напрямую на одном только откровении. Одним из них был Якоби, выдвинувший в качестве основоположения, что всякая научная философия ведет к атеизму. Он не боялся трактовать кантовское положение, что разум не в силах доказать бытие Бога, как всецело тождественное со своим собственным, хотя между ними колоссальная разница. А так как Кант ни о слепой вере, ни о голом чувстве и слышать ничего не хотел в философии, то отрицательный результат его философии по сравнению с выводами Якоби показался чуть ли не атеизмом, и Якоби едва сдержался, чтобы не высказать это. Помимо этих людей, для которых дело заключалось лишь в том, чтобы отыскивать подтверждения своему положению, что всякая научная философия ведет к атеизму, и которые поэтому видели атеизм везде — и там, где он был, и там, где его не было, — сильное воздействие все еще оказывал Спиноза, первым внесший в философию эту путаницу позитивного и негативного, превратив необходимо существующее в принцип (начало), однако выводя из него действительные

вещи лишь логически.

Естественно, что именно в тот момент, когда негативное

ипозитивное должны были навсегда разделиться, стало быть, в момент возникновения чисто негативной философии, позитивное лишь тем мощнее должно было выступить

идать о себе знать. А я еще заблаговременно имел ясное предчувствие того, что по ту сторону критицизма, разрушившего догматизирующую философию, должна зародиться другая, притом не затрагиваемая им догматическая философия, поэтому можно вообразить, как после того, как та подготовленная Кантом рациональная система теперь стояла у меня перед глазами в виде чистой, доведенной до очевидности, освобожденной от всего случайного действительной системы, то же самое ощущение, только с большей

126________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

тяжестью, должно было давить мне на сердце. Чем чище было выставлено негативное, тем сильнее должно было возвыситься по отношению к нему позитивное, и, казалось, не сделано ничего до тех пор, пока последнее хотя бы не найдено. Пожалуй, этим можно объяснить, отчего почти непосредственно после первого изложения той образованной из критицизма системы данная философия ее автором была как бы оставлена, до поры до времени предоставлена любому, кто был готов ею овладеть и, говоря словами Платона, привлеченный блеском освободившегося места, с жадностью устремиться занять его. Для меня та философия в действительности была лишь переходом; по правде говоря, в ней я испробовал именно лишь ближайшее возможное после Канта и был внутренне далек (никто не сможет указать на противоположное этому высказывание) от того, чтобы принимать ее за всю философию в том смысле, в котором это произошло впоследствии; и если о позитивной философии, даже после того как она была открыта, я заставлял догадываться не более как при помощи намеков, в том числе посредством известных парадоксов полемической работы против Якоби,8 то, как полагаю, эту сдержанность нужно было также скорее хвалить, чем порицать, ибо тем самым я предоставил достаточно времени развиться и высказаться направлению, с которым я не желал иметь ничего общего, так что теперь уже никто не может пребывать в сомнении ни на счет его самого, ни на счет моего отношения к нему, в то время как в противном случае я, должно быть, никогда бы не избавился от него. Все, что я предпринял против того течения, — это предоставил его самому себе, причем я был совершенно убежден в том, что оно быстрыми шагами пойдет навстречу своей гибели.

Истинным исправлением, которое могло бы выпасть на долю моей философии, было бы именно ограничение ее только логическим значением. Однако Гегель выдвинул

__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________127

претензии, что и позитивное он понял гораздо более определенно, чем его предшественник. Об отношении того и другого вообще в большинстве случаев составили себе совершенно неверные понятия. Полагают, что первый якобы обиделся на второго за то, что тот пошел дальше него. Однако дело обстоит с точностью до наоборот. Первый, который должен был преодолеть еще очень многое, о чем ныне уже ничего не знают, и осилить весь материал, найденный вторым уже подчиненным понятию, вполне мог мириться с тем, что второй поправлял его. И если от меня, конечно, не могли укрыться враждебные в особенности всему остроумному и гениальному элементы в манере Гегеля в целом, то, с другой стороны, я видел, что он с силой и послужившей истинному благу основательностью образа мыслей и науки выступал против многого псевдогениального, действительно слабого, даже ребяческого, вводившего в заблуждение мнимой привлекательностью, что он встречал у современников, и в то время как другие почти исключительно блуждали, он, по крайней мере, вообще твердо придерживался метода, а энергия, с которой он излагал хотя и ложную, но все же какую-то систему, будучи направлена в нужное русло, могла бы принести неоценимую пользу науке. Именно эта сторона преимущественно и обеспечивает ему влияние, как и я видел, что наиболее ревностно восхвалявшие его, за исключением отдельных ключевых положений и слов, мало говорили о частностях, однако всегда подчеркивали, что его философия есть система и притом завершенная. С одной стороны, в этом безусловном требовании системы находит выражение та высота, на которую вознесена философская наука в наше время; все убеждены, что ничто более нельзя знать по отдельности, но все можно знать только во взаимосвязи и в качестве звена великого, всеобнимающего целого. С другой стороны, находятся многие, которые, как они говорят, готовы любой ценой примкнуть к какой-либо

128________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

системе и этим придать себе больше важности, чувствуя себя по-детски счастливыми, хотя это по преимуществу скверно, когда появляются или вновь набирают силу партии или секты. Ибо мне представлялся случай наблюдать иного, который сам по себе не значил ничего, но, когда он называл себя либералом или человеком, настроенным монархически, самому себе и другим он действительно казался чем-то. Впрочем, поэтому не каждый призван к тому, чтобы быть творцом системы. Нужно иметь художественное чутье, чтобы стремлением к завершению не увлечься к бессмысленному или причудливому и оставаться в границах естественного. Гегель, столь проницательный в отдельных вещах, ничем так сильно не был обойден, как художественным, в особенности направленным на целое, чутьем, в противном случае он должен был бы ощутить ту заминку в движении, которая происходит у него между логикой и натурфилософией, и уже из одного того способа, каким последняя прибавлена к первой, заключить, что он находится не на верном пути. Я не принадлежу к тем, которые вообще ищут источник философии в чувстве, однако для философского мышления и творчества, как и для поэтического или художественного, чутье должно быть голосом, предостерегающим от неестественного и неочевидного, и тот, кто слушается его, избавлен от иного ложного пути исключительно благодаря тому, что его чувство страшится уже сделанного, достижимого лишь посредством тягостного и неясного образования. Тот, кто действительно стремится к завершенной системе, должен смотреть вдаль, в перспективу, а не только на отдельное и ближайшее, как близорукий.

Предшествовавшая философия не могла выставить себя безусловной системой в том смысле, в каком это сделала гегелевская, однако ее нельзя было на этом основании упрекнуть в том, что она вообще не являлась системой. Она совершенно не нуждалась в систематизации, она была при-

рожденной системой; ее своеобразие состояло именно в том, чтобы быть системой. Проводилось внешнее изложение более или менее школьно, не играло никакой роли, система заключалась в сути, и тот, кто владел сутью, тем самым обладал и системой; но как абсолютная, ничего вне себя не оставляющая система она замкнуться не могла, хотя до тех пор, пока не была изобретена позитивная философия, она столь же мало могла помешать в случае, если бы кто-нибудь другой выставлял ее философией как таковой. Гегель, как казалось, в начале осознавал чисто логическую природу той науки. Но если с чисто логическим значением дело обстояло у него всерьез, го логика не должна была быть для него частью. Вся эта философия, также и воспринятая от предшественника натурфилософия и философия духа, должна была быть для него логической, стало быть, логикой, а то, что он в особенности выдвинул в качестве логики, не должно было быть столь ошибочным, как это у него получилось. Вместо того, чтобы взять за основу истинную и действительную логику, отправляясь от которой и осуществлялось бы продвижение вперед, он гипостазирует понятие, намереваясь придать логическому движению, которое, как бы независимо его ни брали от всего субъективною, все же всегда может иметь место лишь в мысли, значение объективного движения, даже процесса. Он столь мало освободился от реального, мешавшего его предшественнику, что, стоя на своей точке зрения, даже аффектирует его, заимствуя у предшественника выражения, созданные отнюдь не для нее. При переходе в натурфилософию, который в выдерживающей себя чисто негативной философии может происходить лишь гипотетически (благодаря чему и природу получают лишь в возможности, не предпринимают попытки объяснить ее как действительность, право на что должно быть оставлено за совершенно другой стороной философии), Гегель пользуется такими выраже-

130________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

ниями (например, идея решается; природа есть отпадение от идеи (Abfall von der Idee)), которые либо ни о чем не говорят, либо, по его замыслу, должны являться объясняющими, следовательно, включают в себя нечто реальное, некое действительное происшествие, некое событие. И поэтому если ошибкой первого изложения было то, что оно не положило позитивное вне себя, то последующее (гегелевское) изложение превзошло его, однако лишь усовершенствованием этой ошибки.

Я возвращаюсь к мнению, которое усвоили себе некоторые, издалека услышавшие о позитивной философии, состоящему именно в том, что она якобы должна полностью занять место негативной, стало быть, вытеснить ее и упразднить. Ни о чем таком я никогда не помышлял, и так легко изобретение, подобное той философии, которая тем временем предназначила себя мне в качестве негативной, не сдается. Эта философия возникла в прекрасную эпоху, когда благодаря Канту и Фихте человеческий дух сбросил с себя оковы, обретя действительную свободу в отношении всего бытия, и счел себя вправе спросить не «чтó есть?», а «чтó может быть?», когда вместе с тем Гете служил высоким образцом художественного совершенства. Между тем позитивная философия не могла быть открыта, не могла быть развиваема без соответствующих успехов в негативной, которую сейчас можно изложить совсем иначе, чем 40 лет тому назад, и хотя я знаю, что эта простая, легкая и все ж таки грандиозная архитектоника, непосредственно в первых мыслях перемещавшаяся в природу и, таким образом, исходя из широчайшего базиса, находившая свое завершение на устремленной к небу вершине, что эта архитектоника в совершенной разработке, особенно бесчисленных частностей, на которые она способна, даже которые она требует, сравнимая в этом только с произведениями старой немецкой архитектуры, не может быть созданием

________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ПЕРВАЯ КНИГА________131

одного человека, отдельного индивидуума, и даже одной эпохи, между тем как ведь и готический собор, не завершенный предками, достраивался потомками сообразно с его принципом; зная это, я все же надеюсь не уйти из жизни, не укрепив на ее истинных основах и не выстроив, насколько это возможно сейчас и насколько это в моих силах, и систему негативной философии.

Из сказанного одновременно явствует, сколь излишним было намерение защитить от меня или взять под свое покровительство рациональную, или негативную, философию, словно я о философии чистого разума и слышать более ничего не желаю. Впрочем, те, которые полагали себя призванными к этому и в особенности считали своим долгом в этой связи взять на себя защиту от меня гегелевской философии, делали это, по крайней мере отчасти, вовсе не для того, чтобы оказать сопротивление позитивной философии, напротив, они сами также стремились к чему-то вроде того, только они придерживались мнения, что эта позитивная философия должна быть построена на основе гегелевской системы и не может основываться ни на чем другом; гегелевской системе не хватает-де лишь того, чтобы они распространили ее на позитивное, что, как они возомнили, может совершиться при неизменном продолжении, без прерывания и без всякого обращения. Этим они доказали, во-первых, что они никогда не располагали верным понятием о предшествовавшей философии, иначе они должны были знать, что эта философия являлась замкнутой, полностью законченной в себе системой, целым, имевшим настоящий конец, т. е. не такой, за который можно вновь выйти в зависимости от обстоятельств или по усмотрению, но который должен оставаться концом; во-вторых, что они не были в курсе дела даже относительно той философии, которую стремились улучшить и расширить, т. е. гегелевской, поскольку данная философия менее всего нуждается

быть расширенной ими до позитивной, скорее, она сама уже сделала это, ее ошибка как раз и заключалась в желании быть тем, чем она по своей природе, по своему происхождению совершенно не могла быть, а именно в то же время догматической философией. В частности, их мнение (должно быть, почерпнутое с чужих слов) состояло в том, что позитивная философия исходит из личного Бога, и именно его они думали обрести благодаря продолжению гегелевской философии как чеобходимое содержание разума. Стало быть, им было неведомо, что Кант, равно как и произошедшая от него философия, уже имел Бога как необходимое содержание разума; об этом никто не спорил, на этот счет никто не сомневался, о содержании речь больше не шла. Что касается Гегеля, то ведь он похвалялся тем, что Бог в конце философии был у него абсолютным духом. Можно ли помыслить абсолютный дух, который не был бы одновременно абсолютной личностью, абсолютно сознающим себя самого? Быть может, они считали, что этот абсолютный дух не есть свободно поступающая личность, свободный творец мира и т. д.; конечно, дух, который появляется лишь в конце, post festum,9 после того как все сделано, и которому нечем заняться, кроме как подбирать под себя все имеющиеся до и независимо от него моменты процесса, не мог быть таковым Но это же в конце концов почувствовал и Гегель и в позднейших дополнениях указал, что данный абсолютный дух свободно решается на творение мира, свободно овнешняет себя в мир. Так что и в этом отношении они опоздали. Они не могли сказать, что немыслимо, чтобы гегелевская философия сотворила мир, ведь как раз этого они и стремились достичь при помощи именно этой философии. Их мнимое улучшение гегелевской философии, таким образом, было поистине, как говорится, moutarde apres diner,10 и теперь скорее имели бы основание вступиться за Гегеля и оградить его от этих его учеников, как дол-