Декарт — елизавете 74

Эгмонд, 10 мая 1647 г.

[...] Что касается покоя, который я прежде искал в этой стране, то я предвижу, что впредь он не будет столь полным, сколь это было бы мне желательно, ибо, не получив до сих пор полного удовлетворения за оскорбления, нанесенные мне в Утрехте, я замечаю вдобавок, что они влекут за собою новые и что существует компания теологов-схоластов, которые образовали нечто вроде лиги, призванной задушить меня клеветой. Итак, в то время как они изобретают всевозможные средства мне досадить, я должен быть настороже и защищаться: в противном случае имбудет очень легко причинить мне неприятности.

[...] В течение трех или четырех месяцев известный регент теологической коллегии в Лейдене Ревиус ⁷⁵представил на обсуждение четыре направленных против меня тезиса с целью извратить смысл моих «Размышлений» и заставить читателей поверить, будто я изложил там совершенно абсурдные положения, противные славе Божьей: например, будто следует сомневаться в существование Бога, будто я требую безусловного отрицания в течение некоторого срока существования какого бы то ни было Бога и т. п. [...] Другие тезисы были выдвинуты Тригландием, их главным профессором теологии⁷⁶. Поэтому

==555

мои друзья, и даже те из них, кои являются теологами, решили, что эти люди, обвиняющие меня в столь великом грехе, как богохульство, замахиваются ни много ни мало на то, чтобы предать проклятию мои мнения, как крайне опасные, с помощью какого-то Синода, где бы упомянутые лица пользовались наибольшим преимуществом, а затем вызвать недоброжелательное отношение ко мне у властей, которые бы им поверили. Дабы воспрепятствовать этому, мне необходимо противостоять этим намерениям: именно по этой причине я восемь дней тому назад написал длинное письмо попечителям Лейденской академии с требованием справедливости в связи с наветами этих двух теологов. Я пока еще не знаю, каким будет ответ; но поскольку мне известен настрой жителей этой страны и их великая почтительность не столько к достоинству и порядочности, сколько к бороде, зычному голосу и лохматым бровям их теологов, так что самые наглые и крикливые из этих последних пользуются здесь — пусть даже они кругом неправы — самой большой властью (что, впрочем, обычно для всех демократий), я не ожидаю ничего, кроме половинчатых мер, которые, отнюдь не устранив причины зла, послужат только к его затягиванию и усугублению. Я, со своей стороны, считаю себя обязанным сделать все для того, чтобы получить полное удовлетворение за нанесенные мне оскорбления, а заодно и за те, что были нанесены мне в Утрехте; в случае же, если я не добьюсь справедливости (ибо я предвижу, что задача это нелегкая), я почитаю за лучшее совсем удалиться из этих мест. [...]

Декарт - шаню "

Гаага, 6 июня 1647 г.

[...]Прежде всего, я припоминаю, что кардинал Кузанский  и многие другие ученые теологи считали мир бесконечным, однако никогда не были порицаемы за это церковью; напротив, предполагается, что учить постигать величие творений Бога значит прославлять Творца. Мое же мнение воспринимается легче, нежели принадлежащее им, ибо я не утверждаю, что мирбесконечен(infiny), но лишь что оннеопределенновелик (indйfiny). Здесь есть довольно заметное различие: ведь, чтобы сказать, что некая вещь бесконечна, для такого понимания должно иметь какое-то основание, каковое можно получить лишь от самого Бога; но чтобы сказать, что вещь эта неопределенно велика, достаточно не иметь оснований для доказательства нали-

==556

чия у нее границ. Итак, мне представляется, что нельзя ни доказать, ни даже постичь, что материя, из которой состоит мир, имеет границы. Ведь, исследуя природу этой материи, я нахожу, что таковая состоит не в чем ином, как в обладании протяженностью в длину, ширину и глубину, и, таким образом, все, имеющее три измерения, является частью данной материи; при этом в ней не может существовать пустого пространства, т. е. пространства, не содержащего никакой материи, ибо мы не можем помыслить такое пространство, в котором мы одновременно не мыслили бы указанные три измерения, а следовательно — материю Предполагая же мир конечным, за его пределами пред ставляют себе некие пространства, обладающие тремя измерениями и, следовательно, являющиеся не чисто воображаемыми, как именуют их философы, но содержащими в себе материю; а поскольку эта последняя может сущест вовать только в пределах мира, это показывает, что мир простирается за те пределы, которые ему стремятся при писать. Итак, не располагая никакими аргументами, способными доказать ограниченность мира, и, более того, не будучи в состоянии это постичь, я именую мир беспредельным.Однако я не должен в силу этого отрицать, что он может иметь некие границы, известные Богу, пусть для меня они и непостижимы,— вот почему я избегаю безусловного утверждения, что мирбесконечен [...]

[...}Теперь я перехожу к Вашему вопросу, касающемуся причин, кои часто заставляют нас любить одного человека больше, нежели другого, до того как мы узнаем, что он этого заслуживает. Я отмечаю две такие причины, одна из которых проистекает из нашего ума, а другая — из тела. Однако что касается причины, коренящейся только в нашем уме, то она предполагает такую сложность природы наших душ, что в письме я не дерзну взяться за ее разъяснение. Я буду говорить здесь лишь о телесной причине. Она состоит в определенном расположении частей нашего мозга, внесено ли в него это расположение объек тами чувств или какой-либо иной причиной. Ведь объекты, воздействующие на наши чувства, приводят в движение, при посредстве нервов, некоторые части нашего мозга и образуют в нем как бы некие складки, которые разгла живаются по мере того, как объект перестает оказывать свое воздействие. Однако часть мозга, где были образованы эти складки, в дальнейшем сохраняет предрасположение к подобному же их образованию под воздействием другого объекта, чем-то напоминающего первый, хотя и не повто-

==557

ряющего его целиком. К примеру, когда я был ребенком, я любил девочку, мою сверстницу, которая немного косила; из-за этого впечатление, возникшее в моем мозгу при виде косящих глаз, присоединялось к впечатлению, вызывающему в нем любовную страсть, таким образом, что еще долгое время спустя при виде людей, страдающих косоглазием, я испытывал большую склонность любить их, нежели кого-то другого,— единственно по причине этого их недостатка; вдобавок я не отдавал себе отчета в этой причине. Напротив, после того как я поразмыслил над этим и признал косоглазие недостатком, оно меня больше не волновало. Таким образом, когда мы склонны кого-то любить, не зная при этом причины нашего чувства, можно считать, что оно возникает оттого, что у данного человека есть нечто напоминающее свойство объекта, любимого нами ранее,— пусть мы этого и не осознаем. И хотя обычно тем, что влечет нас к любви, является скорее совершенство, нежели недостаток, тем не менее в случае, если это именно недостаток — как в том примере, что я привел,— мудрый человек не должен позволять себе целиком отдаться подобной страсти, не рассмотрев предварительно достоинств личности, к которой мы питаем страсть. Но поскольку мы не можем одинаково любить всех, в ком мы замечаем равные достоинства, я полагаю, мы только обязаны их всех одинаково уважать; и так как главное благо жизни состоит в дружбе лишь с некоторыми людьми, у нас есть все основания предпочитать тех из них, с которыми нас связывают наши тайные склонности,— при условии, что мы замечаем и присущие им достоинства. Кроме того, поскольку причина упомянутых тайных склонностей заложена в нашем уме, а не в теле, я полагаю, им всегда надо следовать; главный же признак, по которому они распознаются,— это взаимный характер склонностей ума, чего часто нельзя сказать о склонностях тела. Но доказательства Вашей любви, коими я располагаю, настолько убеждают меня во взаимности испытываемой мною к Вам склонности, что я должен быть совсем уж неблагодарным и пренебречь всеми правилами, какие я почитаю необходимыми в дружбе, чтобы не заверить Вас в своем величайшем усердии и проч.

==558