§ 6. Вторично делается попытка нащупать вход

— Да, я согласен,— говоришь ты,— лишь бы ты не отступал от меня ни на шаг.

— Повинуюсь тебе и не отступлю от тебя даже на пядь. Берись за дело сначала.

— Я мыслю,— говоришь ты.

— И я также.

— Я существую,— добавляешь ты,— пока я мыслю.

— И я равным образом — пока мыслю.

— Но что же я собой представляю? — задаешь ты вопрос.

— Твой вопрос мудр! Этого я и домогаюсь и охотно спрашиваю вместе с тобой: что же я собой представляю? Ты продолжаешь: — Кем я считал себя некогда? Какое представление было у меня тогда о себе?

— Ни слова больше, прошу тебя! Мне и так все понят-

==362

но. Но, молю, помоги мне. Не вижу пока, куда ступить в такой непроглядной тьме.

— Говори вместе со мной,— возражаешь ты,— и сту пай по моим следам. Итак, чем же я считал себя некогда?

— Некогда? А было ли это «некогда»? Верил ли я во что-либо некогда?

— Ты на ложном пути! — возражаешь ты.

— Нет, заблуждаешься, если угодно, ты сам, когда вмешиваешь сюда это «некогда»! Я отрекся от всего прежнего; равным образом и это «некогда» было и остается ничем. Но ты прекрасный вожатый. Как крепко держишь ты меня за руку, как меня тянешь!

— Я мыслю,— говоришь ты,— я существую.

— Это правильно. Я мыслю, я существую. Это я ухватил — но одно только это; кроме этого ничего нет и ничего не было.

— Прекрасно! — говоришь ты.— Что ты некогда думал о самом себе?

— Вижу, ты хочешь меня испытать, не убью ли я целых полмесяца или даже месяц на это подготовительное отречение; но я потратил на него здесь вместе с тобою всего только час, однако со столь великим напряжением духа, что сила действия уравновесила малую длительность срока: я потратил месяц или, если угодно, год. Вот: я мыслю, я существую. Кроме этого ничего нет — я от всего отрекся.

— Но взвесь,— говоришь ты,— то, что тыпомнишь.

— Что означает это «взвесь»? Я сейчас мыслю, что некогда мыслил; но значит ли это, будто я некогда мыслил, что только что помыслил то, что я мыслил некогда?

— Ты робок,— говоришь ты,— страшишься тени. Начни сначала: «Я мыслю».

— О, я несчастный! Тьма наступает на меня, и я уже не воспринимаю этого «Я мыслю», которое до сихпор казалось мне ясным. Я лишь грежу, что мыслю, а не мыслю на самом деле.

— Но и тот, кто грезит,— возражаешь ты,— мыслит

— Свет возвращается! Грезить — значит мыслить, мыслить — грезить.

— Никоим образом,— возражаешь ты.— Мыслить — понятие более широкое, нежели грезить. Тот, кто грезит, мыслит; но тот, кто мыслит, вовсе не всегда грезит, а мыслит и бодрствуя.

— Верно ли это? Или тебе это снится? Или, быть может, ты мыслишь? Если тебе видится в грезах, что мышление

==363

шире, чем грезы, будет ли оно от этого шире на самом деле? Ведь, если угодно, я могу грезить, будто сновидения обширнее мысли. Но откуда ты взял, что мышление шире, если оно — ничто, если оно только грезы? А если всегда, когда ты считал, будто мыслишь, бодрствуя, ты не мыслил, бодрствуя, но грезил, будто мыслишь в таком состоянии, так что ты всегда только грезишь — иногда о том, что ты грезишь, а иногда — что ты мыслишь, бодрствуя? Что ты мне на это ответишь? Молчишь. Желаешь ли меня слушать? Давай нащупаем другой путь — ведь прежний сомнителен и неверен; не надивлюсь я на то, как это ты пожелал провести меня по нему, не изведав его прежде. Итак, не спрашивай у меня, кем я считал себя раньше, но только кем, как я грежу сейчас, я себя видел некогда в грезах. Если ты задашь мне такой вопрос, я отвечу. И дабы эти выражения грезящих во сне не мешали нашей беседе, я буду пользоваться словами, принятыми у бодрствующих: ты ведь припоминаешь, что «мыслить» впредь должно означать не что иное, как «грезить», а потому и не полагайся на свои мысли больше, чем грезящий полагается на свои сновидения; более того, я советую тебе озаглавить твой пресловутый «Метод» так: «Метод сновидца», а итогом твоей науки да будет максима: Желающий правильно рассуждать должен грезить.Я вижу, совет мой пришелся тебе по вкусу, ибо ты продолжаешь следующим образом: — Итак, чем же я считал себя раньше? Вот камень преткновения, о который я сейчас лишь споткнулся. Здесь и мне и тебе следует проявить осторожность, а посему разреши мне спросить у тебя, почему ты не предпослал этому вопросу такую максиму: «Я — нечто из тех вещей, в существование коих я некогда верил», или «Я — то, чем я считал себя некогда»?

— В этом нет нужды,— возражаешь ты.

— Прости меня, но нужда в этом есть превеликая; в противном случае ты изнеможешь под тяжким бременем, выясняя впустую, чем ты некогда себя мыслил. И, однако, вообрази: может статься, что ты не есть то, чем считал себя раньше (как это было с Пифагором), но есть нечто другое; так не впустую ли будешь ты спрашивать, чем ты считал себя раньше?

— Но,— возражаешь ты,— предлагаемая тобой максима устарела, и мы от нее отреклись.

— Да, безусловно, если мы отрекаемся от всего. Но что же делать? Либо надо остановиться на этом, либо воспользоваться предложенной максимой.

==364

— Нет,— говоришь ты,— надо идти вперед, но другим путем. Вот: я — либо ум, либо плоть. Разве я плоть?

— Молю тебя, не переступай грани! Откуда ты взял это «я — либо ум, либо плоть», если ты отверг и то и другое? А что, если ты не ум и не плоть, а душа или еще нечто иное? Что я об этом знаю? Ведь именно это мы и исследуем; и если бы я это знал или понимал, я бы не изнурял себя таким поиском. Я не хотел бы, чтобы ты думал, будто я, как праздный гуляка, чтобы только поразвлечься, вступил в эту страну отреченья, полную мрака и ужаса: меня то влечет, то подталкивает одна лишь надежда — обрести достоверность.

— Итак,— говоришь ты,— возьмемся за дело сызнова. Я — либо плоть, либо нечто не являющееся плотью, или, иначе говоря, бестелесное.

— Ты сейчас вступаешь на новый, совсем иной путь. Но надежен ли он?

— Путь этот,— говоришь ты,— надежнейший и необходимый.

— Почему же ты от него отрекся? И разве не прав я был, когда сомневался, не нужно ли что-то сохранить и не чрезмерно ли ты предался недоверию? Но пусть будет так. Пусть это надежно и достоверно. Что же, наконец, дальше?

— Но плоть ли я? — продолжаешь ты.— Разве я нахожу в себе хоть какое-либо из свойств, принадлежащих, как я считал некогда, плоти?

— Вот и другое препятствие! Мы, бесспорно, о него споткнемся, если только ты не предпошлешь ему такую пустышку: «Некогда я правильно судил о том, что присуще плоти» или же: «Плоти не принадлежит ничего, помимо того, что я некогда считал ей присущим».

— А это-то чего ради?

— А ради того, чтобы, если ты раньше что-то забыл или неверно о чем-то судил (ведь ты человек и ничто человеческое тебе не чуждо, не так ли?), весь твой труд не пропал даром; да и вообще тебе надо опасаться, чтобы с тобой не случилось того, что приключилось недавно с одним деревенщиной. Увидев издалека волка и оцепенев, он повел такую речь со своим господином, благородным юношей, которого он сопровождал: «Что я вижу? Без сомнения, это зверь: он движется, наступает. Но что это за зверь? Без сомнения, один из тех, которых я знаю. Но кого же я знаю? Бык, лошадь, коза, осел. Так не бык ли это? Нет, он не имеет рогов. Может быть, лошадь? Но слишком мал хвост. Или — коза? Но у козы борода, а у этого нет; значит, и не

==365

коза. Ну, так это осел, раз это не бык, не лошадь и не коза». Что ж ты смеешься? Обожди конца басни. «Но,— возразил ему молодой хозяин,— почему ты не заключаешь из сказанного, что это может быть лошадь, точно так же как и осел? Рассуждай так: не бык ли это? Нет, у него нет рогов. Не осел ли? Нет, я не вижу ушей. Может быть, коза? Но нет бороды. Следовательно, это лошадь». Парень, совсем сбитый с толку этим новым анализом, вскричал: «Нет, нет! Это вообще не зверь! Ведь звери, которых я знаю,— бык, лошадь, коза, осел. А этот — не бык, не лошадь, не коза и не осел. Следовательно,— заключает он, подпрыгивая и торжествуя,— это не зверь: это что-то другое». Несомненно, отважный философ, хотя он выпускник не лицея, а хлева! Не желаешь ли повторить его ошибку?

— Довольно,— говоришь ты,— я тебя понимаю. Он, наверно, допустил про себя, в уме (хоть и промолчал при этом), будто знает всех зверей, или, иначе говоря, подумал так: «Нет ни одного зверя, которого бы я не знал». Но при чем тут наш замысел?

Да ведь это же близнецы! Эти рассуждения сходны между собой, как два яйца от одной курицы! Не притворяйся — ты умалчиваешь о чем-то, что прячешь в душе. Не это ли: «Я знаю все, что имеет или может иметь отношение к телу» или это: «К телу не относится ничего, кроме того, что я некогда мыслил ему присущим»? И действительно, если ты знаешь не все, если хоть что-то упустил, если что-нибудь, на самом деле присущее телу или телесной вещи — такой, как душа,— ты приписал уму, если неверно отделил от тела или телесной души мышление, чувство, воображение,— добавлю даже если ты только подозреваешь, что допустил подобные ошибки, то разве не должен ты опасаться того же исхода, а именно неправильности всех твоих выводов? И конечно, хоть ты и увлекаешь меня за эту грань, если ты не уберешь указанную помеху, я не двинусь с места, не сделаю ни шагу.

— Отступим назад,— говоришь ты на это,— и сделаем третью попытку нащупать вход. Обозрим все подступы, тропки, извивы и изгибы.

— Мне это весьма по душе, но на таком условии: если мы встретим что-то недостоверное, мы не просто отсечем это, но выкорчуем. Что же, предводительствуй; я вырываю все с корнем. Ты продолжаешь...

==366