2.Социально-экономическая история древних усуней

Скотоводство. Географическая среда Семиречья во многом обусло­вила своеобразие развитие хозяйства усуней. Своеобразие это состояло в том, что здесь, в отличие от районов «классического» земледелия или ко­чевого скотоводческого хозяйства, скотоводство сочеталось с земледели­ем, а кочевой образ жизни с полуоседлостью. Данные письменных источ­ников о хозяйстве усуней отрывочны и односторонне отражают направле­ние их хозяйства. У древних авторов характеристика усуньского хозяйства и быта предельно лаконична: перекочевывают с места на место в поисках корма и воды ятя скота. Эта формула традиционна и обща для большинст­ва кочевых и скотоводческих народов. Однако к усуням она не вполне при­менима.

Скотоводческое хозяйство на территории древнего Казахстана прошло несколько этапов. Его начальным этапом было придомное пастушеское скотоводство у племен эпохи бронзы с конца первой половины П-го тыся­челетия до н. э.²⁴ Только в IX—VIII вв. до н. э. оно переросло в кочевое скотоводство. В этот период сложилась система сезонного использования пастбищ и водных источников, в стаде преобладали овцы и лошади - жи­вотные, наиболее приспособленные к дальним переходам и к тебеневочно­му добыванию корма в зимнее время²⁵. Такая пастбищно-кочевая система приобрела устойчивый характер. Размещение разновременных поселений, зимовок и погребальных сооружений в одних и тех же местах на протяже­нии веков свидетельствует именно об этом. Рядом находились семейно­родовые могильники и кладбища. Так возникали огромные некрополи, состоящие из разнотипных памятников и многослойные зимовки-поселе­ния. Особенно много таких некрополей расположено в районах зимовок в Семиречье, в частности, ведущих свое происхождение со времени усуней.

Статистика костных остатков животных на поселениях и захоронениях древних усуней дает материал, позволяющий восстановить состав их стада и соотношение в нем видового состава животных. В свою очередь, по тако­му соотношению можно судить о форме скотоводческого хозяйства и об­разе жизни племен.

Остеологический материал при раскопке зимовки-поселения Актас 2 (Восточное Семиречье) и Луговое-холм (Западное Семиречье) показыва­ет, что видовое соотношение в составе стада у усуней характерно для хо­зяйства, основанного на полукочевом скотоводстве. Обращает на себя вни­мание процент крупного рогатого скота (33,1 %) на поселении Луговое-холм и овец (48,4%) и лошади (32,7%) на зимовке-поселении Актас. Такое соот­ношение видов животных, очевидно, свидетельствует, что западНо-семи- реченским усуням была присуща большая оседлость, чем восточным. Та­кие отличия вытекали из особенностей равнинных земель долин рек Талас и Чу, пригодных для оседлого земледелия, а также влиянием земледель­ческих центров Средней Азии и Южного Казахстана на западное Семире­чье. Статистика показывает, что в составе стада усуней всего Семиречья были все виды домашних животных: овца, лошадь, корова, двугорбый вер­блюд, коза, осел.

Ханьские династийные хроники отмечают, что у усуней было развито коневодство. Богатые владетели содержали до пяти тысяч голов лошадей, а войска великого и малых гуньмо состояли из 30-тысячной конницы. Усунь- ские гуньмо при женитьбе на китайских царевнах как сговорные дары по­сылали по тысяче голов лошадей и лошаков (мулов)/26/. В горных районах мулы использовались в качестве вьючных животных. В Семиречье разво­дились высокопородные скаковые лошади. Знатоками соседних стран они ценились за резвость и выносливость, и ставились после «потокровных небесных» лошадей Давани. Характерно, что лошади усуней были названы «западный предел »²⁷.

Золотые пластинки с изображением всадника, найденные в Тенликском кургане, дают представление о породе усуньских лошадей. Судя по изо­бражению, это были лошади крупные, высокие, с хорошо развитой муску­латурой, с массивной головой, с хвостом, по-вцдимому, частью заплетен­ным, с подстриженной или также заплетенной в косы гривой. Изображе­ние усуньской лошади на тенликских пластинах отлично почти от всех из­вестных изображений лошадей Евразии конца I тысячелетия до н. э - на­чала I тысячелетия н. э. (на охотничьих рельефах Ашурнасирпала и Ашур- банипала, индийских и сирийских на рельефах из ападаны в Персеполе ²⁸, со сцен охоты сасанидских царей на серебряных блюдах иранских²⁹).

Тем более примечательно, что наибольшее сходство имеет изобра­жение усуньской лошади с изображением лошади сака на персепольском рельефе³⁰ и с фигурой лошади, терзаемой хищником на золотой пластинке из Сибири (из Петровской коллекции)³¹. Во всех этих случа­ях поразительно совпадение убранства челки и гривы лошадей, близость экстерьера и головы.

Полукочевое скотоводческое хозяйство было основной формой хозяй­ства усуней. В дальнейшем оно сохранило свою ведущую роль в экономи­ке, совершенствовалась система его ведения и использования пастбищ.

Земледелие и оседлость. При раскопке зимовки-поселения Актас были сделаны находки, являющиеся прямыми свидетельствами существо­вания земледелия у усуней. Это орудия обработки земли - каменные мо­тыги и уборки урожая — бронзовый серп (обломок). То, что растительная пища входила в постоянный рацион питания, убедительно показали на­ходки каменных зернотерок. Так, в помещениях зимовки-поселения Ак­тас обнаружено 11 целых зернотерок и 15 - в обломках, все они сильно изношены от долгого употребления.

Не требуе, доказательств, что умершие снабжались лишь теми же пред­метами, которые употреблялись в быту при жизни и, таким образом, до­полнительно свидетельствуют о существовании земледелия у усуней.

При обследовашш окрестностей зимовок-поселений Актас были полу­чены данные о существовании у усуней примитивного орошаемого земле­делия. Здесь обнаружены остатки оросительных арыков и следы неболь­ших обработанных участков площадью от 60 до 150 кв. м, где, по-видимо­му, выращивались огородно-бахчевые культуры.

Обработанные площади располагались на местности, куда возможно было подвести самотечную воду для полива и русло арыков трассирова­лось с учетом естественного склона. Следы таких примитивных ороситель­ных систем открыты также в ущельях и на склонах Джунгарского Алатау и Чулакских (Илийская долина) и Чу-Илийских гор (Чуйская долина), на

северных склонах Киргизского Алатау(Таласская долина).

Огородничество не было единственным видом земледелия у усуней. Если каменные мотыги употреблялись для обработки огородно-бахче­вых культур, то бронзовые серпы — для жатвы злаковых. Пока еще мало данных для определения видов возделываемых злаковых культур. Мож­но лишь говорить о посевах проса и ячменя, что доказано остатками зерен этих культур на дне одного из сосудов в усуньской могиле в Се­верной Киргизии³².

При посеве зерновых лессовые каштановые почвы Семиречья, пропи­танные грунтовыми подами, не нуждаются в поливе, излишний полив мо­жет быть лишь вреден³³. Можно предполагать, что развивалось не только поливное, но и сухое или богарное земледелие. При относительно высо­ком уровне осадков и естественной увлажненности почвы богарное земле­делие давало хорошие урожаи. Веоолтно, под посевами использовались небольшие площади, ибо характер земледельческих орудий (мотыги) огра­ничивала возможнос^ти расширения посевов.

Земледелие и оседлость у древних усуней отмечены письменными ис­точниками. Так, ханъский историк Бань Гу сообщает, что придворная дама Фынь, приставленная к китайской принцессе, выданной замуж за усунь- ского гуньмо, раздавала подарки усуньским «оседлым владетелям»³⁴, жив­шим в столице Чигу или его окрестностях.

Хэ-Цю-Тао, ссылаясь на древние источники, сообщает, что хотя древ­ние усуни не устраивают полей, но сеют деревья»³⁵. Комментатор «Хань- шу» Янь-Ши-Гу, историк VII в. н. э., конкретизирует это сообщение, по­ясняя, что «сеют деревья» значит - «сажают деревья»³⁶. Историк Суй Сун прямо утверждал, что хотя усуни «следовали за водой и травой» (кочева­ли), «все же имели города и предместья»³⁷. Нет оснований не доверять све­дениям древнекитайских источников. Официальная историография, отра­жая традиционную великодержавную политику империи по отношению к «северным» и «западным» племенам, была более склонна подчеркивать их кочевническую отсталость, чем выделять момент их развития.

Так, что есть основания утверждать, что оседлость и земледелие суще­ствовали у древних усуней еще в первых веках до н. э. и, естественно, в III— V вв. н. э. продолжали развиваться, очевидно, в виде огородничества, бо­гарного земледелия.

Отношения собственности. Переход к кочевому скотоводческому хо­зяйству, как уже отмечалось, и его развитие в древности были шагом впе­ред в развитии производительных сил общества. На такой основе склады­валась частная собственность на скот, шел процесс узурпации общинных, племенных и родовых пастбищ от племенной верхушки, рос межплемен­ной обмен.

Родоплеменная знать, еще немногочисленная, уже бесспорно представ­ляла собой привилегированную часть общества. Не случайно, как показы­вают археологические материалы, над родовыми кладбищами появляется все больше и больше надмогильных сооружении знати, поражающих своей грандиозностью, сложностью конструкции и пышностью погребального ритуала. Характерно, что это уже не одиночные или даже групповые со­оружения, а могильники из десятков каменных или земляных курганов. Появившись еще до усуней, в усуньское время они получили все большее распространение.

Одним из признаков рождавшейся собственности, какую бы она форму не носила — родовую, общинную или частную, являлась отметка ее особы­ми особы­ми знаками. Изобретение особых знаков и их использование обусловли­вались прежде всего социально-экономическими причинами, что не ис­ключает эволюцию функционального назначения знаков с момента их по­явления от знака - показателя индивидуального мастерства изготовителя до знака - определителя владельца, знака собственности.

Позднее, после появления знаков на глиняной посуде, появились зна­ки-метки и на домашних животных, в частности, на верховых конях³⁸. Они сохранились и в последующие века у тюркских и монголоязычных племен VI-VIII вв. н. э.³⁹

О появлении частной собственности говорят также металлические, ка­менные и глиняные печати⁴⁰. И хотя вопрос об их происхождении остается предметом дискуссии, несомненно, что на каком бы материале ни стави­лись оттиски печатей, изображение было всем понятным знаком принад­лежности данной вещи лицу, поставившему печать. Такой вьюод подтверж­дается глиняной печатью в могиле усуня⁴¹. Находка усуньской печати - не неожиданность. По сведениям древних хроник известно, что некоторые усуньские военачальники и чиновники обладали золотыми и медными пе­чатями⁴².

Глиняная же печать, обнаруженная в рядовом погребении, свидетель­ствует, что в усуньском обществе владельцами печатей был более широ­кий круг людей, чем одна знать. У знати печати являлись символом власти должностных лиц при дворе гуньмо⁴³, примитивные же — каменные и гли­няные, вероятно, использовались для разграничения собственности раз­ных владельцев.

Так, по процарапанным на тулове сосудов знакам, знакам-меткам на ушах лошадей, тамгам и таврению лошадей по печатям индивидуального использования можно проследить этапы формирования собственности: от родовой общинной до частновладельческой.

Письменные источники также сообщают о частной собственности. Сы­ма Цянь в своих «Исторических записках» («Шицзи») впервые приводит сведения, что у усуней «богатые люди имеют от четырех до пяти тысяч го­лов» лошадей⁴⁴. Другой источник — «Цян ханьшу» (I в. н. э.) повторяет этот факт в несколько иной редакции: «богатые содержат их от 4000 до 5000 голов»⁴⁵.

Н. В. Кюнер заново перевел 123-ю главу «Шинцзи», в которой содер­жится это сведение, и восстановил по оригиналу пропущенные места. В его переводе отрывок звучит так: «В Усунь много лошадей. Их самые бога­тые люди имеют четыре-пять тысяч голов лошадей»⁴⁶. Из этого небольшо­го, но ценного сообщения следуют выводы: бесспорно существование част­ной собственности на лошадей, причем, на большие табуны; понятно, что раз были богатые скотом семьи, то имелись и бедные, так как степень их богатства могла быть сопоставлена лишь с теми, кто не имел таких табу­нов. Не случаен акцент на «самых» богатых, по-видимому, среди усуней были просто богатые. И, наконец, очевидно, что основным критерием бо­гатства было число имевшихся в хозяйстве лошадей.

Однако лошади были, конечно, не единственным видом домашних жи­вотных, находившихся в частной собственности у древних усуней. Ohi i были

лишь мерилом богатства. По костным остаткам, обнаруженным при рас­копках усуньских памятников, установлено, что в составе стада усуней преобладали овцы, но имелись также коровы, мулы, козы. Есть основания полагать, что и эти животные находились в собственности крупных и мел­ких владельцев.

Все это полностью соответствует известному положению К. Маркса, что кочевые скотоводческие племена и народы раньше, чем земледельчес­кие, развивают отношения собственности, обмен и формы денег⁴⁷.

Как известно, общественное богатство можно расчленить на движимое и недвижимое имущество, к первому из них относят: скот, продукты ре­месла и жилшце, ко второму — землю. Движимое имущество рано стало предметом частной собственности, ибо оно могло быть отчуждено в обме­не. Кочевые племена, у которых основой хозяйства было скотоводство, в результате подвижного образа жизни вступали в постоянное соприкосно­вение с другими народами. Это способствовало относительно более ран­нему, чем у оседлых народов, возникновению обмена, а, тем самым, содей­ствовало и накоплению богатства и возникновению имущественного не­равенства. Именно такой процесс происходит у древних усуней Семиречья.

Земля же, как продукт природы и как недвижимое богатство, будучи объектом пользования и владения, еще оставалась неотчуждаемой. Одна­ко поскольку у усуней существовала частная собственность на скот, то не могло быть абсолютно равного пользования землей, как единственной формы поземельных отношений. Есть основания полагать, что поземель­ные отношения здесь могли иметь формы частного и даже наследственно­го владения. Известный принцип: земля, где прах моих прежов или где мое зимнее жилище — моя земля — был известен с глубокой древности, со времени деления земельных площадей на сезонные пастбища, что нередко фактически означало их закрепление в монопольное и наследственное вла­дение.

Формирование частного землевладения находит подтверждение в све­дениях письменных источников. Значительный интерес в этом отношении представляет сообщение Бань-Гу в «Цзяньханьшу»: «В то время великий гуньмо Цылими (держал) власть и все лин-хоу ( вассальные князья — К. А.) из боязни подчинялись ему. Он объявил, чтобы население, пася лошадей и скот, не выходило на пастбище»⁴⁸. Примечательно и далеко не случайно, что обнародование произошло именно в то время, когда он как гуньмо «твердо держат власть» в своих руках.

Такая интерпретация подтверждается комментаторами сочинения Бань-Гу. Так, Янь Ши-Гу (VII в.) говорит, что «не выходило на пастби­ще» надо понимать как «на пастбище гуньми», а Сюй Су (XIX в.) и Хэ Цю-таю (XIX в.) склонны объяснять еще более решительно: «не выхо­дить на пастбище» и даже «вход на пастбище облагать налогом»⁴⁹. По- видимому, уже в I в. н. э. в древнеусуньском обществе начался процесс захвата лучших пастбищ. Неписанный закон, бытовавший во всех кочевых обществах: кто владел скотом, тот был на земле хозяином земли — отражал реальную социальную жизнь и у усуней. Если самые богатые из усуней имели четыре-пять тысяч лошадей (а для прокормления од­ной головы скота в зимнее время требуется, примерно, 8-10 га естест­венного пастбища среднего качества⁵⁰) , то нетрудно установить, что для прокормления такого поголовья лошадей требовалось примерно 30—50 тысяч га естественных пастбищ.

По-видимому, в частном владении находились только зимние пастби­ща, как наиболее необходимые для сохранения и умножения основного богатства - поголовья скота. Находившиеся здесь зимние постройки и могилы предков фактически закрепляли земельные участки, в сущности, в наследственное владение.

В дальнейшем, в первые века н. э. накопление движимого имущества в руках усуньской верхушки продолжалось, имущественное неравенство усиливало господство и зависимость угнетателей и угнетенных. Таким об­разом, складывались отношения, характерные для переходного этапа от доклассового к классовому обществу, оно еще не достигло законченных форм ни рабовладельческой, ни феодальной формации и носило своеоб­разный характер, связанный со спицификой типа хозяйства и еще весьма сильных патриархально-родовых институтов, с существованием пастбищ­но-кочевой общины и кровно родственных связей.

Рабство и социальные отношения. В древнеусуньском обществе труд раба не стал основой производства, хотя рабство и существовало. Одним из источников рабства у усуней, как и у многих народов мира, в то время были военнопленные. Письменные источники приводят, например, такой факт, когда в I в. до н. э. гуньмо Вэн Гуйми (Фэй-ван), внезапно напав на хунну, захватил 40 ООО человек в плен⁵¹ и увел их с собой при возвращении. Не исключены и другие источники, такие как обращение должников в ра­бов, возможно, в отдельных случаях, превращение в рабов своих сороди­чей. Но эти источники, очевидно, были весьма ограничены, так как в об­ществе, где были стойки патриархально-родовые реликты, обращение в рабство свободного мелкого производителя происходило очень редко. Как правило, рабы использовались как слуги, обслуживающие господина и членов его семьи. Но были, видимо, и рабы-ремесленники, рабы-скотово­ды или земледельцы.

Письменные источники и археологический материал дают возможность не только отметить факт социального неравенства в усуньском обществе, но и условно расчленить его на главные социальные группы. Приведем археологические обоснования этого вопроса. Тысячи курганов усуньского времени, имеющихся на территории Семиречья, четко делятся на три типа. Первый из них - большие земляные курганы диаметром 50-80 м и высотой 8-10—12 м. Под насыпью обычно две-три могилы, содержащие мужские и женские погребения.

В кургане Тенлик (Восточное Семиречье) в одной из могил была захо­ронена знатная женщина. Ее одежда была украшена золотыми художест­венными бляхами и бляшками, на ушах — золотые серьги с зернью, при­ческу или головной убор венчала массивная, искусно обтянутая золотом булавка. Здесь же рядом поставлены туалетные принадлежности (бронзо­вое зеркало и деревянная шкатулка, орнаментированная полосками листо­вого железа).

Богаты захоронения под большими курганами в Западном Семиречье (Каракольские и Буранинские курганы), в которых также обнаружены зо­лотые фигурные бляшки, нашивные бляхи греко-бактрийского происхож­дения, остатки лаковых изделий, предметы украшения в зверином стиле,

оружие, глиняная и деревянная посуда⁵². Размеры курганов второго типа, на примере могильника Каратома (р. Чарын), варьируют в пределах 15-20 м диаметром и до 1 м высотой. Под насыпью — одна-две могилы, иногда в одной могиле - два костяка. Инвентарь: три-четыре глиняных и деревян­ных сосуда, мелкие бронзовые, иногда золотые украшения (серьги, перст­ни, булавки, браслеты), бронзовые ременные подвески, выполненные в стиле’ «скифского» искусства, оружие - железные кинжалы и мели, трех­гранные и плоские наконечники стрел. Такие курганы группируются в могильники до сотни насыпей.

И, наконец, наиболее многочислен третий тип курганов в виде неболь­ших насыпей в 5—10 м диаметром и 30-50 см высотой. Погребальны» ин­вентарь однообразен и беден: один-два сосуда, железные ножи и булавки, изредка бронзовые серьги и бусы, оружия нет.

Есть все основания считать, что в больших курганах были захоронены знатные люди - крупные собственники и га жены или наложницы. В сред­них курганах покоились свободные рядовые общинники, ведущие само- ятоятельное хозяйство, составляющие большую часть населения, в мелких - зависимые мелкие производители и рабы.

Древнеусуньское общество, судя по сообщениям источников, не раз потрясали народные волнения. Они принимали различные формы: откры­тый бунт, откочевки, убийства гуньмо. Так, источники сообщают, что в 50- х годах I в. до н. э. гуньмо Ними (Куан-ван) сильно притеснял народ, «бу­дучи зол и порочен», а потому «потерял доверие народа», что явилось при­чиной «беспокойства и горя усунь». В 40—30 гг. народ «снова взбунтовался» и бежал.

Весьма характерно, как отмечено выше, что значительная часть населе­ния была лишена оружия. По-видимому, вместо вооруженного народа по­явились дружины великого и малого гуньмо. Эти дружины служили опо­рою их власти не только при внешних войнах, но и при народных волне­ниях. А это уже свидетельство элементов государственной власти.

В пользу такого предположения говорит и то, что в источниках везде, где речь идет об усунях, употребляются термины «Усунь-го» — усуньское государство и «син-го» - кочевое государство и редко - «бу-цзу» — племя, племенной союз. Это не случайность или неосведомленность ханьских чиновников. Кроме великого и малого гуньми имелись следующие чины и должности: Сян-да-лу; Цзо-да-лу; Ю-да-лу; Хоу; Да-гян; левый гян; пра­вый гян; левый ду-юй; правый ду-юй; левый да-цзянь; правый да-цзянь; да-ли; левый шечжун-да-ли; правый шечжун-дали; ци-цзюнь.

Все должностные лица и чиновники, бесспорно, относились к социаль­ной верхушке. Низшие среди них - Дин-хоу — зависимые (вассальные) князья, но были еще более мелкие⁵³.

Взаимоотношения с соседними народами. Усуни считались одним из значительных этнополитических объединений в Центральной Азии в древ­ности⁵⁴. Памятники усуньской культуры распространены на огромной тер­ритории Семиречья, Ферганы (частично) и, по-видимому, северной части Восточного Туркестана. Имея во II в. до н. э. население в 630 тысяч чело­век, усуни могли выставить большое войско из конницы и пеших лучни­ков. Дружина гуньми и двух наследников престола состояла из 30 тысяч конницы, у каждого по 10 тысяч. Еще до 73 г. до н. э. территория усуней была разделена на три части: левая (восточная), правая (западная) и цент­ральная, принадлежащая самому гуньмо, но все они находились под «вер­ховною зависимостью от Гуньмо». Его резиденция находилась в городе Чигу, отстоящем от Чанань в 8900 ли или от Вынсу (Аксу) на север в 610 ли55, на южном берегу р. Или.

Между 64—51 годами, в связи с усиливающимся недовольством народа вмешательством империи Хань в престолонаследие и его явной симпатией к наследникам гуньмо по хуннской линии, народ и территория усуней была разделена на две части: великий и малый гуньмо, а на границе при­надлежащих им земель поставлены межи^56.

Позже история усуней полна междоусобной борьбы малых гуньмо с великими за господство, между сторонниками прохуннской и проханьской политики. Так, где-то в конце 60-х годов Уцзюту - сын умершего гуньмо Унгуйми от хуннской царевны убил царствующего гуньмо Ними (Куан- ван) и узурпировал власть, объявив себя гуньмо при поддержке народа. В 14 г. до н. э. великий гуньмо Цылими был убиг по заданию малого гуньмо Мочжэнньцзян. Источники прямо указывают, что Мочжэнньцзян убил его, «опасаясь быть покоренным» Цылими. Время правления Цылими — между 45-14 годами, видимо, было временем расцвета государства Усунь, так как он «твердо держал власть» и в его владениях «настала... глубокая тишина и мир»⁵⁷.

Есть основания предполагать, что под властью или под влиянием усу­ней находился ряд владений или племен. Например, в «Цяньханьшу» ука­зывается, что усунь «подчинил себе многие другие владения», в «Давань- чжуань» — «напал на соседние малые владения», а Янь Ши-гу уточняет: «как только подчинит, то превращает в вассалов»⁵⁸. Вероятно, такими пле­менами и владениями были хюсюнь, гюаньду (цзюаньду), юйту или уш. Все они по обычаям и одежде племена, близкие усуням. В I в. до н. э. во владении Согюй или Яркян по просьбе местных старейшин и повелителя, дабы «приобрести доброе расположение усуньцев» сын гуньмо Ван-Гуй- ми Ваньнянь стал повелителем⁵⁹.

Усуни устанавливали союзнические отношения с другими государства­ми посредством заключения брачных союзов. Так, в 69 г. до н. э. тот же Вэн-Гуйми выдал свою дочь Диши за повелителя Кучи Гянбини⁶⁰. Ханьская империя и Хунну, заинтересованные в союзе с усунями, выдавали за­муж ханьских и хуннских принцесс за усуньских гуньмо.

Некоторые владетели сопредельных территорий при нападении против­ника искали защиты у усуней. Сошлемся на пребывание с 68 по 62 гг. вла­детеля северных чешей Угуя у усуней после его бегства от хуннов⁶¹.

В династийных хрониках эпохи Хань изложение фактов из политичес­кой истории усуней доведено примерно до III в. до н. э. Отрывочные сведе­ния имеются и в некоторых письменных источниках поздних периодов Срединной империи. В «Бэйшу» (История династии Юаньвэй), есть со­общение о том, что в 437 г. н. э. - усуни отправили к ханьскому двору послов^62.

Археологический материал, особенно полученный за последние годы с территории Восточного Семиречья (поселение Актас-2, могильники: Ак- тасты 1,4-6, Сары-тау), свидетельствует, что в предтюркское время усуни продолжали жить на обширной территории. Более того, по этим же данным (могильники Акшокы-III, Отеген-1) культура древних усуней продол­жала развиваться на прежних землях обитания, хотя они и были поставле­ны под контроль тюркских каганатов. Даже в X в. н. э. на страницах источ­ников вновь появляется имя усунь. Так, в «Ляоши», в хронике императора Тайцзуна имеется запись 938 г. о тугухунь, усунь и мохэ. Из «Винвэйчжи» известно, что во времена империи Ляо, существовало «девять усуньских объединений»⁶³.

Так что есть основание говорить о генетической преемственной связи древних усуней с уйсунами и уйшунами, вошедшими в состав казахского и киргизского народов.