§ 3. Истина и формы ее инобытия

необоснованное и крайне проблематичное знание. Мнение же, пере­ шедшее из ранга истины в себе в ранг истины для нас, представляет со­ бой знание доказанное, т.е. удостоверенное в качестве независимого от наших субъективно-психологических особенностей и домыслов.

Мир мнений — это мир толпы, мир общественных химер, где благо­ даря современным средствам массовой информации доказательство подменено психологическим убеждением и даже целенаправленным внушением. Мир скачущих политических рейтингов, искусственно вздутых кумиров, мгновенного изменения общественных вкусов и при­ страстий — все это даже не «удовлетворение щекочущего влечения вы­ сказать свое мнение», как высказался о прессе еще Гегель в своей «Фи­ лософии-права»1, а форма культивирования перманентного сотмнения со всеми угрозами возникновения индивидуальных душевных расстройств

и массовых психозов, которыми гак богата история ушедшего XX века. Миру мнений противостоят доказательные истины науки и фило­ софского знания. Сфера научной мысли и функционирования науч­ ных сообществ — по крайней мере в своем идеальном предназначе­ нии — есть сфера непредвзятой аргументации, разумного смирения своего суетного тщеславия и бескорыстного поиска истины вопреки

безумствам общественного мнения.

«Чем хуже мнение, — проницательно замечал тот же Гегель, — тем оно своеобразнее, ибо дурное есть совершенно особенное и своеоб­ разное в своем содержании, разумное, напротив, есть само по себе всеобщее»2. Ученый тем самым воплощает критическое и рациональ­ ное начало в культуре — ту самую ориентацию на со-знание, без кото­ рой невозможно существование человека как мыслящего существа. Конечно, такого рода понимание науки, как показывают современ­ ные исследования, остается в значительной степени идеальным по­ ниманием. Даже в логике и математике личностное начало (факты биографии ученого, его национальная принадлежность и т.д.), а так­ же всякого рода культурно-исторические установки и предрассудки полностью не устранимы из ткани научной деятельности. Однако в любом случае наука — это область существования доказательного зна­ ния и логически аргументированного мышления.

Истина и ложь, истина и заблуждение. Поиск истины неотделим от заблуждений и появления разного рода ложных представлений. О крайних позициях (К. Поппер, М. Фуко), абсолютизирующих зна­ чимость заблуждений и избавления от лжи в познании, мы упомина-

1 ГегельГ.В.Ф. Соч.Т. VII. М.; Л., 1934. С. 339.

2 Там же. С. 337.

ли выше. Афористичное выражение подобной позиции можно найти у русского писателя Л. Андреева, обронившего фразу, что «истина — это ложь, которую еще не успели доказать». Однако между ложью и заблуждением существует фундаментальная разница.

Ложь представляет собой преднамеренное возведение неверных пред­ ставлений в ранг истинных или преднамеренное сокрытие истины от других людей. В основе лжи всегда лежит субъективный и корыстный расчет, связанный с прагматичным использованием (сокрытием) зна­ ния в собственных целях. Социально-политической формой существо­ вания лжи является целенаправленная дезинформация, когда для обма­ на отдельного человека, какойгто социальной группы (например, конкурирующей фирмы) или даже правительства враждебного государ­ ства используется специальный набор знаний и технических средств.

Крайней и, пожалуй, наиболее опасной для общества формой дез­ информации являются попытки манипулировать общественным со­ знанием за счет специальных визуальных и речевых методик в СМИ. Психологические и социальные последствия такого рода манипуляций (по причине их новизны) стали объектом повышенного научного вни­ мания лишь в последние 30—40 лет. Возникновение феномена вирту­ альной компьютерной реальности еще более обостряет эту проблему1.

От лжи и дезинформации следует отличать заблуждение. Под за­ блуждением можно понимать непреднамеренную трактовку истинного знания как ложного, а ложного — как истинного, что вытекает из сложности и неисчерпаемости объекта, а также из исторической огра­ ниченности субъекта познавательной деятельности. Ложь следует не­ примиримо дезавуировать, а от заблуждений терпеливо и методично избавляться, зная, что они воспроизведутся вновь.

Без заблуждений невозможно нахождение истины и ее кристалли­ зация. Недаром крупнейший поэт Индии Рабиндранат Тагор написал:

Перед ошибками мы закрываем дверь. В смятенье Истина:

«Как мне войти теперь?»

В науке может даже сложиться ситуация, когда ученый всю жизнь разрабатывает и защищает ошибочную гипотезу. Это может привести к тяжелому душевному кризису и даже самоубийству (такие трагические

1 См. о механизмах ма] шпуляции сознанием и методах дезинформации в до сих пор не устаревшей книге: Техника дезинформации и обмана. М, 1978. О гносеологических последствиях глобальной компьютеризации см.: Философия техники: история и совре­ менность. М., 1997.

28-7712

обнаруживается по крайней мере в трех планах: историческом, логиче­ ском и экзистенциальном.

Висторическом плане это постепенная кристаллизация истинного знания в истории, когда неполное и фрагментарное знание какого-либо предмета на эмпирической стадии познания сменяется построением его «теоретического образа», обеспечивающего целостное понимание и предсказание. Чтобы сложилась современная хромосомная теория на­ следственности, должен был пройти почти век после знаменитых экспе­ риментов Г. Менделя. Законы классического европейского капитализма были установлены К. Марксом много десятилетий спустя после трудов классиков английской политической экономии А Смита и Д. Рикардо.

Влогическом плане истинное знание, которое призвано стать до­ стоянием научного или философского сообщества, никогда не дается сразу и целиком, а требует логико-процессуальных усилий мысли по своему изложению и, соответственно, усвоению. Чтобы более или ме­ нее ясно понять, что такое капитал, нужно прочитать по крайней ме­ ре первый том Марксова одноименного труда. Дабы сделать истину своего мистического опыта явственной для остального мира, Я. Бёме был вынужден логически развернуть его почти на трехстах страницах своей знаменитой книги «Аврора, или Утренняя заря в восхождении».

Истинное знание требует для своего усвоения определенной подго­ товки личности, а иногда и экзистенциальной зрелости. Ко многим важным истинам и ценностям бытия человек приходит отнюдь не сразу, а путем мучительных борений и раздумий. Нужно время и для усвоения профессиональных знаний, ибо невозможно химику-первокурснику поведать о всех тайнах будущей профессии. Он как личность попросту не готов к этому. Особую роль экзистенциальность личности играет в философии. Мудрость и жизненный опыт необходимы для становления подлинного философа. Мало кому из великих мыслителей прошлого удавалось создать свои наиболее выдающиеся произведения в молодом возрасте. Яркое исключение здесь составляет, пожалуй, лишь Шеллинг.

Процессуальность истины, диалектика абсолютных и относитель­ ных, субъективных и объективных компонентов в ней так или иначе вы­ водят нас на центральную проблему: а на основе каких критериев мы во­ обще расцениваем одно знание как истинное, а другое — как ложное?

§ 4. Критерии истины

Под критерием истины понимается разрешающая процедура, позво­ ляющая оценивать знание либо как истинное, либо как ложное. Если

28*

436 Раздал П. Теория познания

пытаться искать такую процедуру исключительно внутри самого зна­ ния, то возникает парадокс, схваченный в свое время еще Секстом Эмпириком: для нахождения такого критерия нужен, в свою очередь, критерий, и такдо бесконечности.

Практика как критерий истины. Безусловной заслугой марксизма является то, что он в ясной и недвусмысленной форме постарался найти критерий истины не внутри системы знания, а вне ее — в обще­ ственно-исторической практике человека. «В практике, — писал К. Маркс, — должен доказать человек истинность, т.е. действитель­ ность и мощь, посюсторонность своего мышления»1. В самом деле, наиболее действенная проверка объективной укорененности наших идей и теоретических моделей в структурах мирового бытия возмож­ на в том случае, если нечто практически (телесно) созданное на их идеальной основе проходит испытание на свою функциональную пригодность в рамках этого мирового целого. Успешная объективация (или, грубо говоря, материализация) наших знаний в технических ус­ тройствах, хозяйственной и социальной деятельности — серьезное свидетельство в пользу того, что мы ничего субъективно не измысли­ ли, а познали нечто объективно сущее и значимое. Так, если ракета не падает, а взлетает в небо — это практическое свидетельство истинно­ сти наших физических представлений о законах гравитации; если стиральный порошок отстирывает грязь, — значит, наши сведения о протекании химических реакций в природе правильны; если мы ве­ дем успешную социальную политику, избегая конфронтации в обще­ стве и способствуя росту его духовных запросов, значит, наши социо­ логические представления верны.

Эмпирические критерии истины. Формой научного проявления критерия практики является эксперимент, т.е. строго описанная и же­ лательно техническая воспроизводимая процедура проверки опытных (эмпирических) следствий, выводимых из какой-либо теории.

Одним из таких эмпирических критериев (разрешающих проце­ дур) служит верифицируемость теории, т.е. заключение об ее истин­ ности на основании практического подтверждения вьшеденных из нее опытных следствий. Процедура верификации была детально ме­ тодологически осмыслена в неопозитивистской традиции и даже ква­ лифицировалась как универсальный критерий научности знания. Од­ нако со времен Д. Юма известно, что любой индуктивный вывод носит вероятностный характер (за исключением случаев полной ин­ дукции), а потому никакая верифицируемость не может считаться на-

МарксК., ЭнгельсФ. Соч. Т. 3. С. 1-2.

речивости имеют актуальное значение в основном для аксиоматичес­ ки построенных теорий в логике и математике.

Специфицированные теоретические критерии. В естественных и об­ ществоведческих, а отчасти и гуманитарных, науках используется це­ лый спектр собственно теоретических критериев истины.

Одним из них является критерий внутренней и внешней когерент­ ности знания, т.е. требование системной упорядоченности и взаимо­ согласованности положений внутри самой теории (гипотезы)1, а также желательность ее согласования с фундаментальным и непроблематизируемым знанием в науке. Так, если какая-то теоретическая гипотеза в физике противоречит закону сохранения энергии, то это — веское основание для констатации ее ложности.

Другим важным теоретическим критерием истины является прин­ цип простоты теории. Он означает, в частности, что из двух конкури­ рующих в науке гипотез скорее всего будет избрана та, которая решает проблему наиболее экономным и рациональным способом: использу­ ет меньшее количество исходных аксиом при том же объяснительном и предсказательном потенциале; опирается на более простой матема­ тический аппарат; не привлекает сложной терминологии и т.д.

Например, в истории квантовой механики при описании поведе­ ния элементарной частицы конкурировали подходы В. Гейзенберга и Э. Шредингера. Победу одержали идеи Шредингера именно по кри­ терию простоты: его математическое уравнение волновой функции было намного проще сложнейшего математического аппарата, при­ влеченного Гейзенбергом.

Красота как критерий истины. Наконец, в науке используется и этот критерий, пожалуй наименее прозрачный и рациональный, но часто оказывающийся решающим в ситуации выбора.

Данный критерий, несмотря на кажущуюся его отдаленность от науки и вообще рационального познания, на самом деле присущ лю­ бому виду деятельности людей и носит фундаментальный характер. Это было глубоко понято уже в античности. Античная культура не только в искусстве, но также в науке и философии была ориентирова­ на на незаинтересованное эстетическое наслаждение. Эстетическое наслаждение — это особого рода чувствительность к красоте, пре­ красному, изначально заложенная в каждом человеке. Эта чувстви­ тельность, по мысли древнего грека, распространяется на все формы

1 Образно говоря, если какое-то понятие введено в теорию, оно должно бьпь в ней использовано; случайных суждений, не связанных с другими, в теоретической модели быть не должно.

человеческого бытия и творчества. Отсюда становится понятным и название грандиозного замысла лосевской «Истории античной эсте­ тики», которая представляет собой не просто историко-эмпиричес- кий анализ всего многообразия эстетических концепций античности, а историко-теоретическое осмысление античной философии и куль­ туры в целом, взятой в ее самом существенном аспекте.

Красота для древнего грека — это универсальная характеристика вза­ имоотношений между человеком и миром. Человек не только ищет свое место в структуре бытия, чем занимается онтология. Он не только позна­ ет мир, чем занимается гносеология. Он этим миром и добытым знани­ ем о нем способен искренне восхищаться и наслаждаться. Бытие и зна­

ние изначально эстетичны, а стало быть, и истина, и сам ее поиск должны быть прекрасными. Об этом четко говорил уже Платон. Закон, открывае­ мый математикой или философией, — это одно из проявлений мировой гармонии, а поэтому и познание этих законов есть действо эстетическое. Для человека античной культуры нет ничего особенного в выражениях типа «эта теория прекрасна» или «я наслаждался его аргументацией».

Отсюда и несколько иное понятие искусства, а точнее, искусства как части общего предмета эстетики. Это не просто некая совокуп­ ность знаний об искусстве и его видах, а искусство как деятельность, как Тесппё, т.е. скорее ремесло, умение. Речь идет об умении так ис­ пользовать наши знания, так владеть ими, что этим также можно на­ слаждаться и восхищаться. Это умение, доведенное до высшей степе­ ни совершенства. Отсюда и диалектика как искусство спора и геометрия как искусство измерения земли, и эристика как искусство спора. Поэтому «подлинное искусство для Платона — это сама жизнь, но жизнь методически устроенная и научно организованная»1.

Это, восходящее к античности, органичное сближение искусства и научного творчества никогда не умирает в последующей культуре. Многие крупные ученые в первую очередь ориентировались и ориен­ тируются именно на эстетический критерий красоты теории.

Вот что писал П. Дирак о создании общей теории относительнос­ ти А. Эйнштейном: «Основной прием, которым он руководствовался, было стремление выразить закон тяготения в наиболее изящной мате­ матической форме. Именно это стремление и привело его к понятию о кривизне пространства...Основная мощь теории тяготения Эйн­ штейна заключается в ее исключительной внутренней математичес­ кой красоте»2.

См.: Лосев А.Ф. История античной эстетики. Высокая классика. М., 1974. С. 21. Пит. по: КилантарА.Л. Красота истины. Ереван, 19S0. С. 29—30.