2. Сферы-мишени метафорической экспансии

В риторическом подходе одним из оснований для классификации лексических единиц служит то, к какой семантической (тематической) группе принадлежит слово при его метафорическом использовании. Соответственно при изучении политической коммуникации выделяются группы слов, которые метафорически обозначают политических лидеров, политическую деятельность, органы власти, политические партии, военные действия, социальные столкновения и т. п. Подобная классификация также широко представлена и в когнитивных исследованиях политической метафоры, однако при названном подходе рассматриваются понятийные сферы-мише­ни метафорической экспансии.

При ориентации на сферу-мишень нередко выстраиваются целые ряды метафорических обозначений. Например, политики могут представляться как представители животного мира (медведи, волки, львы, крокодилы, бараны и т. п.), спортсмены (боксеры, шахматисты, лидеры, аутсайдеры, тренеры, команды и т. п.), военнослужащие и их объединения (рядовые и генералы, разведчики; армия, имеющая главнокомандующего, штаб и другие структуры), преступники (паханы, шестерки, авторитеты, киллеры) или представители мира искусства (дирижеры, режиссеры, суфлеры, марионетки, кукловоды). Соотношение подобных обозначений в значительной степени зависит от конкретных дискурсивных характеристик. Так, М. Франковска [Frankowska 1994], рассмотрев ведущие польские политические метафоры, выявила, что для осмысления государства очень распространены метафоры транспортного средства (автомобиль, корабль, повозка) и строения, а для представителей власти – метафорические образы кормчего, шофера или архитектора.

В монографии О. Санта Аны [Santa Ana 2002] рассматривается метафорическое представление иммиграции из Латинской Америки по материалам калифорнийской газеты «The Los Angeles Times». Автор подразделяет выявленные метафорические модели (исследователь называет их метафорическими системами – metaphoric systems) на три группы: окказиональные (загрязнение среды, огонь), вторичные (вторжение, болезнь, бремя) и доминантные (опасные водные потоки, животные). Применяя подобную методику, исследователи рассмотрели сферы-мишени «мировая экономика после терактов 11 сентября» [Holmgreen 2003], «расовая сегрегация» [Durrheim, Dixon 2001], «международные отношения» [Chilton, Lakoff 2004; Jewell 1999; Lakoff 2001; Скребцова 2002].

Особенно часто исследователи обращаются к изучению метафорического представления военных конфликтов. Отправной точкой и своеобразным образцом для подобных работ стала Интернет-публикация Дж. Лакоффа о метафорическом оправдании первой войны в Персидском заливе [Lakoff 1991]. Впоследствии исследователи обнаруживали, что набор концептуальных метафор, выявленных Дж. Лакоффом в американском политическом дискурсе (персонификация, бизнес, спорт, игра, сказка о справедливой войне), с некоторыми изменениями воспроизводится в политическом дискурсе других государств для оправдания новых военных операций НАТО в Югославии и Ираке.

Детальный анализ «метафорической войны» по косовской проблеме в американском политическом дискурсе представлен в работе Р. Пэриса [Paris 2002]. Как показывает автор, в выступлениях администрации Б. Клинтона и дебатах членов Конгресса доминировали четыре группы исторических метафор: «Вьетнам», «Холокост», «Мюнхен» и «балканская пороховая бочка». Р. Пэрис выделяет два уровня метафорического противостояния политических мнений. Участники дебатов спорили не только об уместности исторических метафор применительно к ситуации в Косово (первый уровень), но и об оценочных смыслах используемых метафор (второй уровень). Например, если мюнхенское соглашение в большинстве случаев рассматривалось как пример нежелания остановить агрессора, то на уроки вьетнамских событий ссылались как противники, так и сторонники военного вмешательства. Противники говорили о невинных жертвах и других ужасах войны, а сторонники считали, что во Вьетнаме американская армия воевала «со связанной рукой за спиной», поэтому не следует повторять вьетнамских ошибок в Косово.

Повышенное внимание специалистов вызвал политический нарратив «Вторая война в Персидском заливе». Первое исследование этого нарратива было опубликовано Дж. Лакоффом [Lakoff 2003] еще до начала военных действий. Анализируя метафоры, используемые администрацией и СМИ США для оправдания второй войны в Персидском заливе, Дж. Лакофф выделяет базовые метафорические (метонимические) модели, которые, дополняя друг друга, занимают центральное место в осмыслении внешней политики в американском сознании (государство – это индивид, модель рациональной личности, сказка о справедливой войне).

Дж. Льюл [Lule 2004] на материале дискурса новостей NBC рассмотрел базовые метафоры, актуализированные для осмысления отношений Ирака и США в преддверии второй войны в Персидском заливе (игра, расписание, персонификация, торговля). Метафорическому представлению второй войны в Персидском заливе посвящена публикация Дж. Андерхилла [Underhill 2003], в которой автор выявляет 13 метафорических моделей в британской прессе. Дж. Гуднайт [Goodnight 2004] анализирует метафоры Ирак – это Вьетнам Буша, вьетнамское болото в американских политических дебатах.

Особую группу составляют исследования, авторы которых стремятся понять, какие метафоры актуализируются для осмысления определенной понятийной сферы-мишени в разных национальных дискурсах. Например, Е. Семино [Semino 2002] исследует метафорическую репрезентацию евро в итальянской и британской прессе и показывает, как метафоры в дискурсе этих двух стран отображают противоположные оценочные смыслы.

В публикации Р. Кусисто [Kuusisto 1998] проведен анализ американских, британских и французских метафор, связанных с войнами в Ираке и Боснии. Набор метафор оказался довольно традиционен: сказка о справедливой войне, игра, бизнес.

Сопоставление американских и сербских метафор в политическом нарративе «Война в Косово» проведено словенским исследователем В. Кеннеди [Kennedy 2000]. Ученый выявил, что американские метафоры мало изменились со времен первой войны в Персидском заливе. Новая война по-прежнему осмыслялась в понятиях игры и бизнеса, в сказке о справедливой войне С. Хусейна заменил Злодей С. Милошевич, албанцы выступили в роли «невинной жертвы», а США в качестве героя. Сербская интерпретация событий оказалась прямо противоположной и совпала с мнением итальянских и греческих СМИ. Примечательно, что и сербы, и американцы апеллировали к историческим событиям Второй мировой войны. Американские СМИ называли С. Милошевича Адольфом Гитлером, которого необходимо вовремя остановить, в то время как сербы использовали метафору НАТО – это нацисты (соответственно сербы должны выступить в качестве югославских партизан). Вместе с тем для каждого дискурса были характерны национально специфические метафоры. Как отмечает исследователь, понимание метафор во многом определяется фоновыми знаниями адресата. Например, апелляция сербских СМИ к битве на Косовом поле мало о чем говорила жителям США и Западной Европы, а связанное с историей США метафорическое выражение сенатора Б. Доула «Милошевич снова вышел на тропу войны» может по-разному восприниматься в американском обществе.

В рамках нарративного исследования возможно сопоставление метафорической репрезентации не одного нарратива в дискурсах разных стран, а однотипных политических нарративов. Примером исследования такого типа является диссертация А. А. Касловой [2003], в которой показано, что столь типичное для России метафорическое представление президента и его приближенных как монарха (царя) и его двор совершенно нехарактерно для США, где президент представляется не монархом, а нанятым народом менеджером.

Как показывает анализ, точкой отсчета для изучения метафорики может служить и сфера-мишень, и сфера-источник метафорической экспансии. В некоторых исследованиях ограничивается и сфера-источник и сфера-мишень. Так, В. Коллер выбрала для своего исследования метафоры родства и войны (по сфере-источнику), а в качестве сферы-мишени – поглощение и слияние экономических компаний [Koller 2002]. Иногда в рамках одного исследования используются по очереди оба подхода. В монографии А. П. Чудинова [2003] представлено описание, с одной стороны, политических метафор, объединяемых сферой-источником экономика, а с другой – метафор со сферой-мишенью экономика.