Раздел 5. Проблемы человеческого бытия

Глава 1. Человек

§ 1. Проблема человека и философская антропология

Человек всегда является проблемой для самого себя. Между тем в обыденной жизни мы можем с уверенностью выделить человека из окружающего мира. Во многом подобный выбор становится возможным благодаря привычке, здравому смыслу, который незаметно сформировался в нас и определяет наше мышление и поведение. Но если встать на философскую точку зрения, то вещи, казалось бы, само собой разумеющиеся утратят свою очевидность. Отсутствие ясности и достоверности, казалось бы, не несет ничего хорошего. Однако, если мы благодаря мышлению оказались перед лицом неизвестного и находимся в ситуации растерянности, то мы обретаем способность, во-первых, осознать явления, дистанцироваться от них и, во-вторых, по-новому осмыслить и оценить действительность, в том числе самих себя. Благодаря новому взгляду на мир, благодаря осознанию того, что мы не запрограммированы на совершение каких-либо действий, мы можем выбрать самих себя, то есть определить, кем нам быть, и исходя из этого принимать различные, в том числе нестандартные решения. С момента выбора человек уже не может рассматриваться лишь как природное существо, обусловленное исключительно внешними обстоятельствами, природной или социальной средой, естественной или исторической необходимостью. С этого момента человек становится свободным.

Ф.М. Достоевский писал, что человек есть тайна: «Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». Поэтому проблема человека является не только чисто теоретической проблемой. Это жизненная, практическая проблема. Жить, согласно испанскому философу Х. Ортеге-и-Гассету, означает иметь дело с миром, обращаться к нему, действовать и заботиться о нем. Для этого нам необходима система целей, по которым мы выстраиваем наше поведение, формируем свое окружение, свой жизненный мир. Наши стремления, идеалы связаны с пониманием собственной природы. Как мы себя понимаем, к тому и стремимся. Следовательно, очень важно осознавать, почему человек является тайной для самого себя, почему эта тайна требует своего разрешения и в то же время она неразрешима.

Философская антропология, в отличие от прочих наук, изучает не конкретные характеристики человека, а пытается выявить его природу и сущность. В ней ставится под вопрос именно то, что в других науках о человеке предполагается как само собой разумеющееся.

Однако в настоящее время очевидность в понимании того, что есть человек, отсутствует. К ХХ веку более-менее единое миропонимание утрачивается. «Человек Запада претерпевает полную дезориентацию, ибо он утратил путеводные звезды своей жизни», — констатирует симптомы 20-х годов ХХ века Х. Ортега-и-Гассет.

М. Шелер, один из основателей философской антропологии, отмечает, что в сознании образованного европейца присутствуют три несовместимых между собой круга идей о человеке. Первый круг представлений принадлежит иудео-христианской религиозной традиции, второй — греко-античной философской, третий — естественно-научной. Он отмечает, что между этими тремя кругами идей нет никакого единства. Человек стал в нашу эпоху для себя полностью проблематичным, т. к. уже не знает, кто он есть, но вместе с тем знает то, что он этого не знает.

Э. Кассирер вслед за М. Шелером в своем блестящем «Опыте о человеке» говорит об отсутствии регулирующей идеи, которая направляла бы все индивидуальные поиски определения человеческой природы. Каждый отдельный мыслитель, заявляющий, что основывает свои выводы лишь на фактах, на деле с самого начала допускает их произвольное истолкование. В результате исследователи дают свою собственную картину человеческой природы. Одни провозглашают волю к власти (Ницше), другие подчеркивают роль сексуального инстинкта (Фрейд), третьи возводят на пьедестал экономический инстинкт (Маркс). Хотя во все времена существовал плюрализм мнений относительно антропологических вопросов, «но оставалась, по крайней мере, общая ориентация, точка отсчета, референциальная рамка, с которой могли быть соотнесены все индивидуальные различия», — пишет Э. Кассирер.

Обилие фактов, которыми мы располагаем, не помогает, а мешает разобраться в сложившейся ситуации. Европеец оказался неподготовленным к открытиям и переменам, которые сам же и осуществил. Единая картина мира отсутствует. Каждая из областей человеческой деятельности претендует на свою исключительность. Неевропейские культуры, выйдя на мировую арену, заявляют о своей значимости. Мир стал подобен времени Вавилонского столпотворения. Его отличительной чертой является и отсутствие единства в понимании человеком самого себя, и вытекающие отсюда проблемы, связанные с взаимопониманием. Можно лишь присоединиться к словам древнегреческого поэта Феогнида, жившего, как и мы, в переходную эпоху, который выразил подобное состояние неопределенности в следующих пессимистических стихах:

В жизни бессмертными нам ничего не указано точно,

И неизвестен нам путь, как божеству угодить.

В этих строках отражена вечная тоска человечества по незыблемым законам, идеалам, ориентируясь на которые, можно достичь успеха, счастья. Однако сама необычайность жизни показывает, что не существует точных, однозначных предписаний, гарантирующих правильное поведение, жизненное благополучие или подлинное существование. Поэтому человек для того, чтобы понять самого себя, окружающую действительность, свое существование и т.п., вынужден вести диалог с другими людьми, с самим собой, с миром трансцендентного. Ведь огромный фактический материал, который нам предоставляют психология, история, социология, этнография и другие дисциплины, требует специфической философской интерпретации, позволяющей понять, что есть человек. В противном случае мы можем лишиться правильного понимания самих себя, а, следовательно, наша индивидуальная и общественная жизнь будет либо невозможной, либо неподлинной. Например, этнографический и статистический материал относительно человеческих нравов может расшатать фундаментальные верования любого общества. По мнению Ж. Маритена, именно при помощи философии возможно отличать то, каким образом люди ведут себя в большинстве случаев, от того, какие способы поведения действительно нормальны. Напомним, что предмет науки, как правило, можно непосредственно наблюдать. Он существует в пространстве и времени. Предмет же философии нельзя ни измерить, ни ощутить при помощи органов чувств, можно только подумать о нем. Между тем наша жизнь невозможна без сверхчувственных реалий. К последним мы можем отнести и нравственность, и свободу, и право, и, конечно же, сущность человека.

Итак, история, этнология снабжают нас эмпирическим материалом относительно того, как понимал человек себя в различных эпохах и культурах. Многообразие самопонимания позволяет сделать вывод об относительной недетерминированности нашего естества и сущности внешними факторами. Человек не есть нечто заданное исключительно природным, социальным или духовным мирами. В различные исторические эпохи перед людьми вставала задача создавать себя заново. Это связано, в частности, с тем, что как существа, живущие во времени, мы вынуждены постоянно принимать какие-либо решения, совершать поступки. Каждый раз, особенно в критической ситуации, мы вынуждены выбирать себя. В зависимости от того, как мы поступим, тем мы и будем. Таким образом, размышляя о человеке, мы находимся не в сфере сущего, то есть того, что уже есть, а в сфере должного, то есть того, чего еще нет, но что требует постоянного возобновления и творения. Эта связка истории и человека, по словам М.К. Мамардашвили, в результате которой человек вынужден идти на тяжелый и никогда не гарантированный в смысле успеха труд души, на внутреннюю работу, выявляются, с одной стороны, философией, а с другой стороны, мировыми религиями. Они создают смысловое поле, помещая себя в которое, человек не порождается природой, которую мы можем изучать объективированно, а оказывается в ситуации постоянного «зановорождения».

Из этого явствует, что, исследуя человека, мы сталкиваемся со следующей особенностью: человека невозможно понять, изучить как вещь, объект. Новоевропейский рационализм, опирающийся на субъектно-объектную парадигму, никогда не сможет до конца постичь тайну человека, так как действительность разнообразнее, богаче и шире того, что укладывается в систему, что может преподноситься в виде научной теории. М.М. Бахтин в своих работах указывал, что для гносеологического отношения характерна доминанта вещности, а не личности. Гносеологическое сознание — это «монологическая форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней». Здесь человек выступает субъектом, которому противостоит объект — безгласный, вещный мир. Рациональный метод, ограниченный рамками субъектно-объектных отношений, малоэффективен в области, где участвуют равноправные субъекты. Разум соединяет индивидуальности объективными неодушевленными связями, но по-человечески понять не способен. Нерационального, неповторимого, необычайного в человеке, пожалуй, намного больше, чем рационального, познанного. В этом заключается еще одна из причин, по которой на человека нельзя переносить категории вещного познания, а, следовательно, и познать его. По словам Бахтина, это область открытий, откровений, узнаваний, сообщений. Мы можем понимать друг друга, открываясь, сообщаясь друг с другом в диалоге. Но это знание не рациональное. Его трудно передать другому, сделать всеобщим.

В связи с тем, что человек является уникальным, неповторимым существом, нам чрезвычайно трудно, даже невозможно определить самих себя, задать себе критерии, границы.

Невыразимость человека рациональными, логическими средствами хорошо иллюстрирует философия неоплатонизма. В ней сущность человека усматривается в разуме, благодаря которому каждый может понять и пережить наличие сверхразумного начала — Единого. Это первоначало порождает разум, а через него и все бытие. Благодаря присутствию Единого в мире, в каждой отдельной вещи, все то, что существует, сохраняет свое единство. Таким образом, предполагается, что верховное непознаваемое первоначало присутствует и в человеке. В нем постоянная эманация Единого проявляется в форме творчества, наиболее полно представленного, с точки зрения ряда современных философов, в искусстве. Искусство, по выражению Х.-Г. Гадамера, — это приращение бытия, появление нового без убыли старого. Художественное творение, как и любое явление, рождающееся из сверхразумного источника и содержащее в себе непостижимое первоначало, не может до конца быть постигнуто разумом. Поэтому, в частности, нельзя предсказать рождение шедевра, нельзя создать алгоритм, с помощью которому можно было бы производить уникальные творения. Поэтому нельзя до конца предсказать и поведение человека, искусственно создать человека нового типа.

Согласно этой древней традиции, человек вынужден опираться на это всесоздающее, всепроникающее и всепоглощающее начало, чтобы осуществить себя в бытии, познании и других видах деятельности. В связи с тем, что Единое выше всего, о чем может подумать разум, несравненно больше всех вещей, совершенно отлично от всего, что есть, его можно назвать Абсолютным Ничто. Это начало называется Ничто не потому, что оно есть скудость, лишенность, но совершенно по другой причине. Великое Ничто стоит выше всякого определенного «что», являясь невыразимой в мысли и слове полнотой «сверх-бытия», «сверх-разума», «сверх-чтойности». Оно не было и его не будет, но оно есть всегда. И философию, изучающую человека, также, по словам М.К. Мамардашвили, интересует не наличный человек, а тот возможный человек, который никогда не есть какое-то предшествующее или будущее состояние, а всегда актуальное состояние, хотя и несводимое ни к какому из сущих.

Для уяснения специфики философствования вообще очень важно правильно понять эти слова. М.К. Мамардашвили не отрицает необходимости осмысления эмпирической действительности, изучения наличного бытия. Он заостряет наше внимание на главной цели такого осмысления и изучения, которую порой забывают и философы. В конце ХIХ — начале ХХ века отечественные дореволюционные мыслители (Н.А. Бердяев, Л. Шестов, С.Л. Франк), а позднее и западные (Э. Гуссерль, М. Шелер, М. Хайдеггер, Ж.П. Сартр), обратили внимание на невозможность сведения человека к имманентному, социальному или материальному бытию. В философии произошел «поворот» к древней онтологии. Согласно древнейшей философско-религиозной традиции, главная цель любого философского акта заключается в необходимости быть человеком, осуществлять свою человечность, свое бытие именно здесь и сейчас. Как бы мы не изучали человека, в нем всегда будет присутствовать метафизический «остаток», который нельзя наблюдать во времени и пространстве материального бытия, но можно только в пространстве своего мышления, шире — духа. Только здесь и сейчас, в современности своего мышления, открывается истинное бытие, существующее само из себя и дающее существование всему сущему. Когда мы знаем о наличии в нас сверхприродного начала, делающего нас людьми, то у нас появляется возможность посредством духа находиться в бытии, быть осененными бытием. Тогда мы становимся самобытными, начинаем жить относительно свободно, черпая свое бытие из себя.

Если человек не причастен метафизическому, не помнит о своей несводимости к материальному и социальному, то он живет неосмысленно, всецело подчиняясь материальному и социальному миру, перекладывает ответственность за свои поступки на внешние обстоятельства. А в этом есть что-то мертвящее, механическое. Живое же никогда автоматически не подчиняется всецело внешнему, не определяется вчерашним, мертвым. Поэтому для того, чтобы быть живым, быть человеком, необходимо осуществлять определенное интеллектуальное усилие, заключающееся в том, чтобы нацелить свою мысль на такое понимание происходящего и внутри себя, и вне, которое приближало бы к бытию, к непреходящей современности. В противном случае человек будет много знать, будет существовать, как существуют материальные предметы или животные, но не будет свободным человеком, не будет быть.

Выше говорилось, что в различные эпохи человеку приходилось заново создавать себя. Однако эта задача ставится перед каждым из нас. Находясь в критической ситуации неизвестности или в пограничной ситуации, перед лицом Великого Ничто, мы вынуждены заново творить, рождать самих себя. Поэтому с точки зрения экзистенциально-феноменологического подхода, все философские утверждения, содержащие термин «человек», никогда не разрешимы на каких-либо антропологических свойствах, на каком-либо конкретном образе человека. Многогранность, разносторонность человека в своих мыслях, делах и свершениях делают невозможным его окончательное определение. Вследствие этого современные мыслители, тонко чувствующие особенности и глубины человеческого бытия (феноменологи, герменевты, экзистенциалисты и др.), пытаясь сказать, что есть человек, прибегают к помощи негативной онтологии. Они говорят не о том, чем человек является, а наоборот, считают, что наиболее верными и точными будут отрицательные определения, говорящие, чем человек не является. Определяя человека таким образом, называют такие качества, которые несут в себе отрицание: несводимость, неопределенность, незаменимость, неповторимость, невыразимость. Негативная, апофатическая онтология еще раз демонстрирует, почему естественно-экспериментальная наука, добывающая положительное знание, может в лучшем случае снабдить нас эмпирическим материалом, который необходимо надлежащим образом осмыслить, но бессильна изучить человека во всей его полноте. Ведь наука не в состоянии сказать о том, что невыразимо в позитивных понятиях, что не наблюдаемо напрямую или опосредованно в природной или социальной действительности.

Даже если бы мы могли более-менее изучить позитивные качества конкретного человека или сущность человека той или иной культуры, этого было бы недостаточно, чтобы понять, что такое человек вообще. Нам необходимо не только синтезировать все формы человеческого существования в пространстве и времени, но, что самое сложное, вернуться к самим себе. В противном случае человек предстанет не личностью, а машиной, автоматом, лишенным души, свободы и творчества. А без последних объяснить специфику человека практически невозможно.

Таким образом, в философской антропологии тот, кто познает, то есть субъект, является не только субъектом, но и тем, что познается, то есть объектом рефлексии. Здесь объект не существует вне нашей субъективности. Философское постижение человека невозможно без самосознания, обращения исследователя к самому себе, понимания себя как личности.

Итак, в связи с тем, что человек не является лишь объектом, не есть нечто постоянное и заданное исключительно природой, обществом, Богом, то философская антропология задается вопросами о природе, существовании и сущности человека, адаптирующихся ко времени и пространству, и о том, какой должны быть эта природа, существование и сущность, существующие через субъективность человека, его духовно-практическую активность.