2.1.2. Полномочия регионального представительства цензурного ведомства

Во исполнение статьи 25 цензурного Устава «во время занятий сей должности они [цензоры – Е.К.] не должны вместе с оною нести никаких других обязанностей, ниже принимать участие в редакции периодических изданий». По букве закона претендент на должность цензора, являясь представителем университетской среды, был вынужден выбирать: служить по Министерству просвещения или в ведомстве Министерства внутренних дел. Так, в ответе канцелярии попечителя Казанского учебного округа казанскому губернатору от 5 декабря 1902 г. значилось: «Как по закону, так и по существу своих обязанностей помощник инспектора студентов не может состоять на какой-либо посторонней – казенной или частной – службе, а потому Его Превосходительство [попечитель Казанского учебного округа – Е.К.] не признает возможным удовлетворить прошение помощника инспектора студентов казанского университета статского советника Державина о разрешении ему заниматься в вечернее время цензурою при казанском отдельном цензоре»³⁴⁶.

Однако в практике регионального применения в этом вопросе высшая инстанция подчас вынуждена была разрешать отступления от законодательства: исполняющий обязанности начальника ГУДП В.В. Григорьев в обращении к казанскому губернатору от 13 марта 1875 г. писал, что «со стороны Главного Управления по делам печати не встретилось бы препятствий к соединению в одном лице должности цензора с какою-либо другою»³⁴⁷.

До вступления в силу закона от 24 ноября 1905 г. будучи подчинена предварительной цензуре, провинциальная пресса была зависима от губернского цензора³⁴⁸ или губернского Комитета по делам печати³⁴⁹. По именным указам от 24 ноября 1905 г. и 26 апреля 1906 г., явившимся следствием провозглашенных в «Манифесте об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября 1905 г. свобод слова, печати, собраний, союзов, предварительная цензура отменялась и вступало в силу судебное разбирательство³⁵⁰. Но цензурные комитеты не были расформированы и губернские инспекторы по делам печати (цензоры) не потеряли своей работы. Инициируя возбуждение судебных процессов в отношении редакторов и издателей тех периодических изданий, на страницах которых были допущены нарушения оставшихся в силе (по указам от 24 ноября 1905 г. и 26 апреля 1906 г.) отдельных статей «Устава о цензуре и печати», «Уголовного Уложения» и «Уложения о наказаниях», цензоры были призваны предотвращать распространение изданий, содержащих «признаки преступных деяний»³⁵¹.

Сложность деятельности цензора весьма обстоятельно изложил П.А. Валуев в своей Всеподданнейшей записке еще в сентябре 1868 г.: «Цензор должен учитывать и соображения, основанные на внутренних мотивах совершенного преступления, на современном состоянии умов и политических отношений страны и, наконец, на заботе, чтобы вчиняемое преследование, с одной стороны, не было признано несостоятельным судебными учреждениями, что может повести к поколебанию правительственного авторитета, а с другой стороны, не получило бы для виновных, нередко ими самими избираемым, способа для приобретения незаслуженной популярности или для косвенной пропаганды посредством более общего оглашения преследуемого факта. Одно сличение с текстом закона не может посему привести к цели. На обязанность цензора возлагается не только подвести закон, но и сообразить в полном объеме средства к его применению».

По Уголовному Уложению 1903 г.³⁵² в отношении печати наиболее применимы были статья 126 (посеять смуту) и статья 129 (деяния, носящие характер возбуждения массы или отдельных лиц к неповиновению закону, т.е. преступная пропаганда).

Полномочия цензора (инспектора по делам печати или члена губернского цензурного Комитета) были весьма значительными. Среди них на начальном этапе – обязанность осуществлять предварительную цензуру. Условия деятельности цензора: объем цензируемых материалов, их разноплановость, необходимость согласования условий и обстоятельств момента с требованиями закона – обусловливали роль личностного фактора. Являясь региональным представителем ГУДП и посредником в отношениях журналистов к закону, губернский цензор был обязан оповещать редакторов газет о существе циркулярных предписаний ГУДП МВД³⁵³.

Мнение цензора было влиятельным. Так, из формулировки служебного письма начальника ГУДП казанскому губернатору, в котором «Камско-Волжская Газета» названа газетой, «отличающейся крайне вредным направлением и особенно затруднявшей местного цензора»³⁵⁴, следует, что о характере «затруднений» в ГУДП докладывал сам цензор, статский советник Готвальд, «вошедший в Главное Управление по делам печати с ходатайством об освобождении его от занятий по цензуре».

ГУДП осознавало роль личностного фактора и было заинтересовано в том, чтобы в должности губернского инспектора выступал компетентный специалист. Так, в ответ на ходатайство профессора Казанского университета А.И. Осипова «об увольнении его от должности отдельного цензора ввиду необходимости, главным образом, воспользоваться на летнее время отпуском для поправления здоровья», начальник ГУДП Е. Феоктистов в ответе губернатору А.П. Полторацкому от 20 февраля 1892 г. сообщил, что «оставление Осипова при исполнении обязанностей цензора ввиду служебной опытности представляется весьма полезным и желательным» и предложил «указать на лицо, которое могло бы с успехом выполнять обязанности» помощника цензора и заменять А.И. Осипова на время его отпусков. Судя по тому, что с 20 мая 1892 г. к ведению дел по цензуре в Казанской губернии приступает М.Н. Пинегин, впоследствии получивший полномочия председателя казанского губернского Комитета по делам печати, А.И. Осипова не устроили условия, предложенные губернатором и ГУДП.

Как правило, губернатор придавал мнению цензора большой вес. Когда на прошение Н.А. Ильяшенко издавать «Биржевую и сельскохозяйственную газету Камско-Волжского края» и последовавший за этим вопрос губернатора казанский инспектор по делам печати дал положительный ответ³⁵⁵, в своем ответе ГУДП губернатор не просто использовал аргументацию цензора, но, соглашаясь на издание газеты, категорично заострил его мысль: «Для города Казани вполне достаточно двух газет с общим содержанием»³⁵⁶, но в интересах торгово-промышленных и землевладельческих классов имеет смысл разрешить издание новой газеты.

Губернатор Полторацкий последовал совету Пинегина и в деле, связанном с инициативой П.И. Кидалинского о расширении программы его газеты «Листок объявлений покупки, продажи имений, земель, заводов по всей России» в связи с переименованием издания в «Камско-Волжский корреспондент для деловых людей»³⁵⁷. Черновик обращения губернатора в ГУДП³⁵⁸ полностью состоит из формулировок Пинегина.

Однако иначе отреагировал губернатор на подобного же рода предостережения Пинегина в связи с делом по ходатайству М.А. Констанского о разрешении издавать в Казани бесплатную газету «Реклама, листок объявлений Волжско-Камского края». На поступившее в ГУДП прошение Констанского начальник ГУДП 25 июня 1899 г. направил казанскому губернатору запрос. Губернатор, в свою очередь, 6 июля адресовал вопрос цензору. Ответ Пинегина от 7 июля содержал привычные формулировки: «Я полагал бы излишним помещение в «Листке объявлений» беллетристических произведений, которые придадут этому справочному изданию уже характер обще-литературной газеты»³⁵⁹. Получив 15 июля рапорт казанского полицмейстера, 23 июля губернатор писал в ГУДП: «к удовлетворению ходатайства о разрешении издавать названную газету с помещением в ней торгово-промышленных объявлений и перепечаток из подцензурных изданий беллетристического содержания препятствий не встречается»³⁶⁰. Однако биография «названной газеты» на этом завершилась - газета М.А. Констанского в свет не выходила.

Губернатор не всегда был согласен с цензором и в вопросах наложения ареста на конкретные номера местных изданий. Так, казанский губернатор М.В. Стрижевский выразил цензору А.В. Фролову свое несогласие по поводу ареста им номера «Волжского Курьера»³⁶¹ за критику губернаторских распоряжений: «Против газетной критики моих распоряжений я ничего не имел ранее, ничего не имею и в настоящее время, если критика производится в выражениях приличных и вообще допустимых. Скажу даже более, если бы подобная критика была даже допущена в выражениях оскорбительных для должностного лица, то я воспользовался бы принадлежащим мне правом привлечения за это виновного к судебной ответственности, но ни в каком случае не считал бы допустимым наложение за это на газету ареста. Задача администрации заключается в борьбе с революционным направлением газет и с попытками их возбудить в населении неуважение к Верховной власти и восстановить население против правительственных властей, против войсковых частей и против одной части населения на другую»³⁶².

Как показывает региональная практика применения закона о печати, принимаемые цензором решения ставились на обсуждение в заседаниях губернского Комитета по делам печати. Так, по случаям запрета перепечатывания в «Камско-Волжской Речи» статьи «День гнева» из журнала «Современный Мир» и исключения из текста статьи той же газеты от 19 декабря (№ 642) характеристик членов общеземского съезда «на полноправных и бесправных»³⁶³, Комитетом было постановлено: «Исключение из газет одобрить».

Нередкими были случаи апелляции к цензору должностных лиц различных ведомств губернии с инициацией запретов для выхода в печать материалов, несмотря на то, что сам цензор не нашел в них «состава преступления». Так, директор казанской учительской семинарии писал попечителю Казанского учебного округа о «возбуждении», произошедшем по прочтении статьи г. Глебского «Татарское счастие» («КТ», 1906, № 4128, нояб.) в среде «разноплеменного состава воспитанников семинарии»³⁶⁴. Директор отметил: «Статьи полны полемического задора, неправильно и односторонне передают факты с произвольным освещением их». Основной посыл обращения директора состоял в аргументации просьбы о запрещении подобного рода публикаций: «Имею честь почтительнейше ходатайствовать, не признаете ли целесообразным через губернское начальство прекратить временно газетную полемику по инородческим вопросам как вносящую племенной раздор и вражду среди населения»³⁶⁵.

В своем обращении к М.Н. Пинегину от 15 марта 1907 г. профессор Третьяков писал: «в № 153 «Дневника Казани» помещена клеветническая заметка по поводу женской гимназии. Помогите мне Вашим авторитетом восстановить истину и распорядитесь о напечатании в этой газете прилагаемого при сем опровержения»³⁶⁶.

С целью предусмотреть возможные эксцессы цензор регулярно направлял запрос о целесообразности помещения журналистских материалов по конкретным информационным поводам в адрес попечителя Казанского учебного округа. Так на обращения от 17 и 19 января³⁶⁷, 3,7 марта, 11 апреля, 28 июля 1905 г. цензор не только не получил согласия попечителя, но и - в отличие от ответов на подобные запросы, данных цензору в 1901 г., - не получил и убедительной аргументации отказа³⁶⁸.

Возникали случаи обратного характера: когда совершенно «благонамеренные» материалы не допускались цензором в печать лишь «по нежеланию давать другим газетам материал для полемики»³⁶⁹.

Нередко цензоры, сообразуя свои решения со статьями цензурного Устава³⁷⁰, сокращали проектируемый для прессы текст выступлений представительных органов местной власти или перечень вопросов повестки дня их заседаний. В данном и подобных случаях нередким был конфликт выборной (органов самоуправления) и административной (представителей цензурного ведомства) властей.

Обратив внимание на то, что из 11 дел, принятых и обсужденных на последнем заседании городской Думы, решения по которым направлены для напечатания в местных газетах, в «Волжско-Камском Слове» поименованы лишь 10 дел (одно, именно восьмое по порядку, предполагавшееся к обсуждению при закрытых дверях, выпущено), Городской Голова Казани обратился с вопросом к редактору газеты. Редакция в своем ответе уведомила, что «означенный параграф извещения не дозволен к напечатанию г. отдельным цензором». Высказав свое удивление тем, что «г. отдельный цензор контролирует действия Городского Головы, как какие-нибудь стишки»³⁷¹, г. Городской Голова предложил «принести на г. отдельного цензора жалобу».

Так, была сокращена статья «О спуске грязных вод в Булак», о содержании которой казанский инспектор докладывал губернатору: «Имею честь препроводить для сведения Вашего Превосходительства сообщение в «Казанском Телеграфе» о заявлении гласного Д.И. Образцова городской Управе по поводу спуска грязных вод в Булак из клиник и бактериологического института, [в коем (сообщении) – Е.К.] было исключено окончание, в котором говорится, что в случае устройства упомянутых спусков грязной воды при появлении в Казани какой-либо эпидемической и заразительной болезни население будет винить не только означенные заведения (клинику и бактериологический институт), но и Думу. К этому считаю нужным присовокупить, что, по моему глубокому убеждению, при изложенных обстоятельствах простой народ не только будет «обвинять» клинику и институт в распространении той или другой заразной болезни, но и могут произойти серьезные беспорядки и волнения, как с нанесением вреда названным учреждениям, так и с причинением насилия служащим и заведующим ими лицам. Считаю своим долгом сообщить о сем Вашему Превосходительству на предмет обсуждения этого вопроса в Думе, откуда при публичности ее заседаний высказываемые мнения могут распространиться в население в измененном и преувеличенном виде и послужить источником для нежелательных толков и слухов в малокультурной массе»³⁷².

После сокращения цензором текста «Протоколов общего собрания земских гласных Казанской губернии», опубликованных на страницах «Казанской Газеты»³⁷³, председатель губернской земской Управы П.И. Геркен настаивал на разрешении публикации полного текста протоколов в готовящейся к изданию отдельной брошюре по итогам деятельности Управы. М.Н. Пинегин дал свое согласие лишь после вмешательства губернатора А.А. Рейнбота, который по телефону уведомил цензора, что «он разрешает печатать протоколы собрания земских гласных без цензурных сокращений»³⁷⁴.

В связи с предписаниями относительно соблюдения статьи 73 (обнародование сведений о представителях императорской семьи)³⁷⁵ в деятельности цензоров возникали трудности особого рода. Так, по поводу публикации в «Нижегородском Листке» заметки о предстоящем путешествии по Волге Высочайших особ³⁷⁶ ГУДП адресовало нижегородскому инспектору Н.И. Левитскому вопрос: «Было ли Вами возбуждено против редактора газеты «Нижегородский Листок» за помещение указанной заметки судебное преследование»³⁷⁷. В своем обращении в ГУДП от 18 мая 1913 г. цензор отметил: «Эта статья своевременно была мною доложена г. нижегородскому губернатору, по распоряжению которого вместо наложения на этот номер ареста были вызваны все редакторы нижегородских газет и предупреждены, что они не имеют права печатать подобные сообщения [без разрешения министра Императорского двора – Е.К.], а редактору «Нижегородского Листка» был объявлен строгий выговор. Ввиду изложенного: обязан ли я возбудить судебное преследование против редактора «Нижегородского Листка»?»³⁷⁸. В ответе начальника ГУДП С.С. Татищева от 27 мая значилось: «Ввиду сообщенных Вами сведений Управление не усматривает в настоящее время оснований для привлечения редактора газеты «Нижегородский Листок» к судебной ответственности с нарушением статьи 73».