2.1.4. «Соглашение сторон» против свободы прессы

По Именным Высочайшим Указам от 24 ноября 1905 г. и 26 апреля 1906 г. отменялась предварительная цензура. Таким образом, губернские цензоры были не только освобождены от деятельности по предварительному просмотру изданий, он им был законодательно запрещен. Однако в Казани предварительная цензура просуществовала до марта 1914 г. В столичной газете «Русское Слово» 16 апреля 1914 г. появилась небольшая заметка с названием «Опоздание на 9 лет». В этой заметке повествуется о том, что в Казани отмена предварительной цензуры произошла лишь при губернаторе П.М. Боярском. Т.е. «свобода» казанской прессе была дарована не с ноября 1905 г., а с марта 1914 г. Многие документы 1906-1914 гг., сохранившиеся в НАРТ, являют свидетельства наличия предварительной цензуры в отношении «свободной» с 1905 г. казанской прессы⁴⁰⁶.

Эта примечательная история имела несколько этапов.

1. Владелец казанской типографии И.С. Перов⁴⁰⁷ в письме от 20 декабря 1907 г. обратился к М.Н. Пинегину с «благодарностью за спокойствие, которое крайне необходимо для здоровья, за возможность иметь заработок и быть спокойным насчет арестов» и с просьбой оставить в силе предварительную цензуру: «Еще в 1906 г. после многочисленных арестов газеты «Вечернее Эхо» и после ее прекращения судом я обратился к Вам со словесной просьбой о предварительном просмотре новой газеты «Казанский Вечер», которую я брался печатать только при том непременном условии, если корректурные оттиски статей будут просматриваться инспектором печати и если все статьи, за которые, по Вашему указанию, газета может быть арестована, будут исключаться беспрекословно со стороны редакции»⁴⁰⁸.

2. В письме от 9 февраля 1908 г. М.Н. Пинегин адресовал губернатору «объяснение» сложившейся ситуации: к нему с настойчивой просьбой обратились владельцы типографий и редакторы казанских газет, «указывая на то, что если я не соглашусь предварительно просматривать корректурные оттиски газет, то Казань может остаться совершенно без частных периодических изданий»⁴⁰⁹.

3. В марте 1914 г. «Дело по ходатайствам редакторов местных газет о сохранении установившегося порядка предварительного просмотра газет и журналов» возникло вновь, видимо, по причине интереса ГУДП к сложившейся в Казани противозаконной практике. М.А. Семенов, владелец типографии после И.С. Перова, писал М.Н. Пинегину: «В ответ на личный Ваш запрос нахожу предварительный просмотр вполне удобным»⁴¹⁰. Подобным образом к предварительной цензуре относился издатель газеты «Город Казань»: «Позволяю себе обратиться к Вам с покорной просьбой не отказать, как прежде, указывать моему редактору Скворцову на нежелательность той или иной статьи, не отвечающей положению вещей»⁴¹¹. Издатель и редактор газеты «Казанский Телеграф» Н.А. Ильяшенко писал: «Многоуважаемый Михаил Николаевич! Я слышал, что существует намерение прекратить предварительный просмотр газет. Весьма и весьма огорчен этим слухом. Существующий до сих пор порядок был выработан при покойном губернаторе Стрижевском по взаимному соглашению и дал превосходные результаты. Я был бы очень благодарен Вам, если бы Вы нашли возможным предпринять шаги в пользу сохранения доброго старого порядка вещей»⁴¹². М.Н. Пинегин представил губернатору все эти обстоятельные обращения в своем письме от 15 марта, но предварительный просмотр казанской прессы с марта 1914 г. был прекращен⁴¹³.

Данный эпизод в истории казанской периодики свидетельствует об осуществляемом с ведома губернатора нарушении российского законодательства о печати. Местная власть преследовала вполне определенную цель: в интересах «общественного спокойствия» сохранить контроль за тиражируемым печатным словом. Не менее очевидна причина заинтересованности в согласии на предварительную цензуру журналистов и владельцев типографий: стремление к прогнозируемому развитию издательского бизнеса.

В данной ситуации не был принят в расчет лишь один «интерес»: проявленная Николаем II в его Манифесте заинтересованность в росте гражданского самосознания россиян и в будущем процветании страны. Представители журналистского цеха и владельцы казанских типографий не ставили задачу позиционирования идей свободы и ответственности ни со страниц своих изданий, ни в своей «свободной» деятельности. Ими был предпочтен «добрый старый порядок вещей», при котором ответственность за принимаемые решения удобнее делить с чиновником, так или иначе (до или после того, как номер будет отпечатан) по роду деятельности обязанным знакомиться с вышедшими в свет публикациями.

Передав свои права должностному лицу, осуществляющему контроль за соблюдением законодательства в области прессы, представители печатного слова утеряли свои функции. Масштабу свободы, дарованной Манифестом, был предпочтен масштаб апелляции к цензору как «посреднику». Результатом явился привычный формат административного влияния на прессу: в течение нескольких лет принятие решений по допуску журналистских материалов в губернскую печать было доверено одному-двум чиновным лицам, а в качестве «противовеса» «послушной» прессе стали появляться «свободные» нелегальные «Листки» и листовки.

На первый взгляд, «соглашение» является очередным подтверждением наличия в дореволюционной России «жестких рамок царской цензуры», «ограничений свободы слова», «административного произвола» и т.д. Однако проявленная представителями журналистского цеха беспрекословная⁴¹⁴ заинтересованность в «соглашении» с властью свидетельствует о незрелости тех, кто призван формировать общественное мнение.

Казанская газета «Волжский Листок» в августе 1907 г. писала: «Современное политическое положение не дает отрадных перспектив в ближайшем будущем. Ни журавля в небе, ни синицы в руках… По всей линии торжествует реакция… У прогрессивных органов печати пессимизм и уныние. Одни из них наложили невольную печать молчания на свои страницы, другие уныло причитают на развалинах свободы печати. Но правы ли они, политические скорбники? Следует ли сидеть в бездействии, посыпавши пеплом главу?»⁴¹⁵. Как показывает анализ документов 1906-1914 гг., не жесткость российского законодательства и не отсутствие веры в справедливость судебных решений⁴¹⁶ побуждали прессу желать зависимости от власти. Основным фактором являлась неготовность журналистского корпуса к ведению самостоятельной конструктивной работы по преобразованию российской реальности.