204 Тема 14. Развитие личности

ства, а греки называли это в более широком смысле «техносами». Это машины, внутри которых мы рождаемся, поскольку они содержат в себе символический элемент немыслимого, который не может быть психоло­гическим состоянием человека. Но именно потому, что мы сопряжены с этим, мы можем быть людьми, моральными существами.

<...> Я зацеплюсь за слово «произведение» и свяжу его со словом «понимание», в смысле — «нужно понимать, чтобы пережить». Или, точ­нее, нужно создать, чтобы испытать. <...> Мое утверждение состоит в том, что мы в действительности не можем испытать и пережить то, что мы видим, что на нас воздействует, на что мы реагируем, если относительно предмета нашего переживания мы не создали чего-то. <...> И посредст­вом созданного (назовем это условно конструкцией) мы можем наконец испытать.

А теперь я соединю то, что сейчас сказал, с предшествующей мыс­лью. <...> Символы — это язык особого рода конструкций, который по­зволяет нам продолжить наше переживание за точкой, где мы не могли бы его иметь. Мысль как таковая есть <...> возможность мыслей, и соот­ветствующий ей язык есть способ испытать то, чего мы не могли бы ис­пытать естественным образом. Например, я могу утверждать, что естест­венным образом мы не могли бы испытать даже простейшего человечес­кого чувства любви (в его, так сказать, нечистом, смешанном виде), если у нас не было бы каких-то пространств, в которых происходят синтезы нашей сознательной жизни и могут рождаться состояния, называемые человеческими, — мысль, любовь и т.д.

Приведу пример. <...> Декарт отличал любовь от желания по одно­му очень интересному <...> признаку — временному. А именно: жела­ние есть вещь, существующая во времени. Скажем, я имею желание здесь и в следующей точке его удовлетворяю. <...> В желании я проецирован во времени. Любовь же, согласно Декарту, есть согласие, посредством ко­торого мы уже сейчас, с данного момента, рассматриваем себя соединен­ными с тем, кого любим. Здесь декартовские слова — des a present — отличают любовь от желания, которое во времени.

<...> Декарт приводил этот пример, когда ему нужно было пояснить природу мысли, а не природу любви. <...> Он показывал, что <...> акт мыс­ли целиком расположен в мгновении и в этом смысле он не есть вре­менной процесс. Это философский язык <...> — слово «мгновение» не надо понимать здесь в буквальном смысле. Такое мгновение может занимать целую вечность. Не случайно <...> датский философ Киркегор как-то ска­зал, что «мгновение — это атом вечности». <...> Этим никак не определена метрика мгновения, того, что оно мало. Когда-то еще Платон говорил, что мгновение меньше самого малого, что мы можем себе вообразить. В каком смысле? А в том, что мы не можем его искусственно повторить <...> и про­длить. <...> Мы говорим <...> о том, что вертикально по отношению ко

Мамардашвили М.К. А. [Понимание морального закона...] 205

времени как длительности. <...> Абсолютное время, или время как таковое, проявляет для нас себя как миг, как мгновение.

<...> Декарт был умный человек и считал, что все наши состояния являются смешанными, в том числе и любовь, которая содержит в себе любовь-любовь и любовь-желание. Ибо есть акты, и есть passions — ис­пытания, страсти. Все наши страсти являются одновременно актами, но акт есть нечто, отличное от страсти. Так вот, любовь-акт — раз и навсег­да в данный момент, а момент не определен по длительности, это — миг, который может быть равен вечности, и именно поэтому я не завишу от того, кого я люблю. Не раздираю свою душу. Это истинная, чистая, беско­рыстная любовь. Она сама себя исполняет некоторым видом согласия, которое нерасторжимо соединяет меня с тем, кого я люблю, или, перенося на мысль, с предметом моей мысли. И это же <...> может быть определе­нием мысли как одного из ряда чистых актов, а не претерпеваний. Мы забыли, что и в грузинском, и в русском языках слово «страсть» сохра­няет в себе отзвук библейского смысла, т.е. Страстей Христа. А <...> это не акты <...>. Это — мучения Христа, <...> и в нас есть сторона акта, в котором есть независимость, и есть сторона пассивная, претерпевание. И если разделять это, тогда Бог есть чистый акт, в нем нет претерпеваний, а мы — смешанные существа, так как наши состояния представляют со­бой смесь актов и претерпеваний, или страстей.

<...> Есть еще одно отличие желания от той любви, которую я опре­делил, следуя за Декартом. Желание самоудовлетворяется и исчерпывает­ся в своем исполнении. Повторное испытание желания не зависит от на­шей воли, а зависит от степени насыщаемости наших органов чувств. <...> Повториться желание может только природным путем, а следовательно, может и не повториться. После того как я удовлетворил свое желание, ни­какой моралистикой, никакой гуманистикой я не могу его воссоздать — если желание есть любовь, а органы моих чувств пресыщены. В этом слу­чае моя возлюбленная может вызывать во мне только скуку или, как воз­вышенно выражались на латыни <...> — посткоитальную тоску. А вот то, о чем я говорил выше, содержит одну интересную особенность. Там внутри самого явления, называемого «любовь», в самом его составе вос­производится причина, чтобы это явление происходило. <...> В нем и оживляется причина <...> самого состояния независимо от природных процессов. Т.е. в такого рода состояниях мы независимы от того, какую шутку сыграет с нами наша чувственность — чисто физиологическая спо­собность к вниманию или невниманию, связанная с порогами раздражи­мости и возбудимости наших нервов, и прочее.

Сошлюсь на определение поэзии. Современный французский поэт Рене Шар как-то сказал, что поэма — это любовь к реализованному же­ланию, оставшемуся желанием, <...> что природным образом невозмож­но. <...> А что такое поэма? Поэма — это искусный продукт человеческих