550 Тема 14. Развитие личности

тать, должны быть конструкты, задача терапевта сделать свои собствен­ные конструкты достаточно гибкими, чтобы он мог слушать в терминах пациента и слышать на языке пациента. <...>

Разрешите мне предложить далее несколько принципов, которые, как мне кажется, необходимо включить в науку как руководящие и как осно­ву в психотерапию. Во-первых, наука должна быть релевантна к различ­ным характеристикам того, что мы пытаемся понять, в данном случае — человеческое бытие. Она должна быть релевантна, таким образом, тем от­личительным качествам и характеристикам, которые и составляют чело­веческое бытие именно как человеческое, составляют самость именно как самость, характеристикам, без которых бытие не будет тем, каковым оно на самом деле является, а именно, человеческим бытием.

Второй руководящий принцип находится в оппозиции к предположе­нию, господствующему в традиционной науке, что мы объясняем более комплексные вещи через более простые. Это в основном взято из модели эволюции: строение и деятельность организмов, находящихся выше на эво­люционной шкале, объясняется по этим законам. Но это только половина истины. Такая же истина в том, что, когда появляются новые уровни комп­лекса (такие, как самосознание у человека), они становятся решающими для нашего понимания всех предыдущих. В этом смысле простое может быть понято и объяснено только в терминах более общего. Этот момент чрезвычайно важен для психологии и обсуждается ниже более подробно вместе с темой самосознания.

Третий фундаментальный принцип состоит в том, что основная еди­ница изучения в психотерапии — не «проблема», с которой пришел паци­ент, например, импотенция; или паттерн, например, невротический паттерн садомазохизма; или диагностическая категория заболевания, например, истерия или фобия и т. д. Наша единица изучения скорее — существо-вание-двух-личностей-в-мире, в мире, представленным в данный момент комнатой терапевта. Это позволяет быть уверенным в том, что пациент принес с собой все свои проблемы, «болезни», свою историю и все остальное, потому что все это составляет неотделимую его часть; но важно ясно пони­мать, что только один факт реален в данный момент, что он создает в каби­нете консультанта некий мир, и в контексте этого мира может возникнуть понимание его бытия-в-собственном-мире. Этот мир и его понимание есть именно то, в чем соединяются две личности, пациента и терапевта. <...>

Существует несколько областей, в которых экзистенциальный под­ход добавил новые измерения в обычные психологические исследования, о которых я упомяну не только в качестве иллюстрации того, что этот подход пытается сделать, но в качестве тем, которые могут заинтересовать студентов при дальнейшем изучении и исследовании.

Прежде всего экзистенциалисты делают акцент на волю и решение. Одним из основных вкладов Фрейда является прорыв сквозь тщетность и самообман викторианской «силы воли» как способности, благодаря ко-

Мэй Р. [Экзистенциальный подход в психологии и психотерапии] 551

торой наши предки «принимали решения» и подсознательно направляли свою жизнь по пути, который им предлагала культура. Фрейд открыл обширные области, в которых поведение и мотивы детерминируются бес­сознательными убеждениями, драйвами, страхами, прошлым опытом и так далее. Он был совершенно точен в диагностике болезненной стороны викторианской «силы воли».

Но наряду с этими акцентами происходил неизбежный подрыв авто­ритета функций воли и решения как таковых, и также неизбежное появ­ление акцента на понимании человека как детерминированного, ведомого, «живущего бессознательным», как Фрейд, соглашаясь со словами Гродека, излагал это. Это стало некой всеобъемлющей тенденцией, почти болезнью в середине XX века, видеть себя пассивным, считать себя продуктом сокру­шительного воздействия экономических сил (как это параллельно Фрейду продемонстрировал Маркс с помощью блестящего анализа на социально-экономическом уровне). В последние годы эта тенденция получила под­крепление в форме убеждения человека в том, что он беспомощная жертва науки в виде атомной бомбы, относительно использования которой обыч­ный человек чувствует себя неспособным что-либо сделать. Основная суть «невроза» современного человека в том, что он не чувствует себя в полной мере ответственным, в истощении его воли и решимости. И этот недостаток воли больше, чем просто этическая проблема: современный человек убеж­ден в том, что, даже если он действительно напряжет свою «волю», это ничего не изменит.

Такой взгляд противоречит тем тенденциям, которые экзистенци­алисты, подобные Кьеркегору и Ницше, сделали своей сильнейшей и наи­более убежденной позицией. В свете такой ситуации, характеризуемой сломленной волей современного человека, становятся понятны экзистен­циальные акценты Шопенгауэра с его миром как «волей и представле­нием», Бергсона с его «elan vital» (сила жизни), Уильяма Джеймса с его «волей к вере».

Протест экзистенциалистов был сильным, временами отчаянным (как у Ницше), временами благородным и очень смелым (как в движе­нии сопротивления Камю и Сартра), даже если многим наблюдателям он казался неэффективным против надвигающейся лавы конформизма, кол­лективизма и роботизации человека. Основная декламация экзистенци­алистов такова: независимо от того, насколько могущественные силы влияют на человеческое существование, человек способен узнать, что его жизнь детерминирована, и тем самым изменить свое отношение к соб­ственной судьбе. Важно не упустить, что сила человека в способности занять определенную позицию, принять конкретное решение, не важно, каким бы незначительным оно ни было. Поэтому они придерживаются мнения, что человеческое существование состоит в конечном итоге из свободы. Хайдеггер идет еще дальше (в одном очаровательном эссе) — он определяет истину как свободу. Тиллих красиво выразил это следую-