7. Триумф позитивного мышления: одномерная философия

Но независимо от того, интегрируются они наукой

или нет, философские понятия остаются антагонистич-

ными царству обыденного дискурса, ибо они сохраняют

в себе содержание, которое не реализуется ни в слове

разговора, ни в публичном поведении, ни в могущих

быть воспринятыми условиях или преобладающих при-

вычках. Философский универсум, таким образом, по-

прежнему включает в себя <призраки>, <фикции> и

<иллюзии>, которые могут быть более рациональными,

чем их отрицание, поскольку они являются понятиями,

распознающими ограниченность и обманчивость господ-

ствующей рациональности. Они выражают опыт, отвер-

гаемый Витгенштейном,- а именно, то, что <вопреки

нашим предвзятым идеям, вполне допустимо мыслить

"такой-то" (such-and-such), что бы это ни значило>'.

Пренебрежение или устранение этого специфическо-

го философского измерения привело современный по-

зитивизм в синтетически обедненный мир академичес-

кой конкретности, к созданию еще более иллюзорных

проблем, чем те, которые он разрушил. Философия

редко демонстрирует более неискренний esprit de se-

rieux*, чем обнаруживаемый в анализах вроде интерпре-

тации <Трех слепых мышек> в исследовании <Метафи-

зического и идеографического языка>, с его обсуждением

<искусственной Троичной ассиметричной последователь-

ности принципа-Слепоты-Мышиности, сконструирован-

ной в соответствии с чистым принципом идеографии>^

1 Witgenstein, foe. dt., p. 47.

2 Margaret Mastennan, in: British Philosophy in the Mid-Century, ed.

C. A. Mace (London, Alien and Unwin, 1957), p. 323.

* Дух серьезности (фр.).

245

II. Одномерное мышление

Возможно, этот пример несправедлив. Но вполне

справедливым будет указание на то, что самая заумная

метафизика не демонстрировала таких искусственных

хлопот с жаргоном, вроде тех, которые возникли в

связи с проблемами редукции, перевода, описания, озна-

чивания, имен собственных и т.д. Причем в примерах

искусно сбалансированы серьезное и смешное: разница

между Скоттом и автором <Уэверли>; лысина нынеш-

него короля Франции; состоявшаяся или не состояв-

шаяся встреча Джо Доу с <рядовым налогоплатель-

щиком> Ричардом Роу на улице; поиск мною здесь и

теперь кусочка красного и высказывание <это красное>;

или обнаружение того факта, что люди часто описывают

чувства как дрожь, приступы боли, угрызения совести,

лихорадку, тоску, зуд, озноб, жар, тяжесть, тошноту,

страстное желание, оцепенение, слабость, давление, тер-

зание и шок'*.

Этот вид эмпиризма взамен ненавистного мира при-

зраков, мифов, легенд и иллюзий преподносит мир

умозрительных или чувственных осколков, слов и вы-

ражений, которые впоследствии организуются в фило-

софию. И все это не только легитимно, но, пожалуй,

даже правильно, поскольку обнаруживает то, насколько

I Gilbert Ryle, The Concept of Mind, loc.cit., p. 83 f.

* В английском языке эти слова <thrills> (дрожь, волнение), <twinges>,

<pangs>, <qualms> (угрызения совести), <wrenches> (щемящая тоска),

<itches> (зуд), <prickings> (покалывание), <chills> (озноб, лихорадка),

<glows> (жар), <loads> (бремя, тяжесть), <curdlings> (ужас, тошнота),

<hankerings> (страстное желание), <sinkings> (слабость), <tensions> (на-

пряжение), <gnawings> (терзание), <shocks> (шок) описывают душевные

движения через описание физических явлений. В данном случае они

все стоят во множественном числе, что свидетельствует об их употреб-

лении в переносном смысле.

246