Слово и книга

с кой культуре отношение к труду переписывателя книги и чтеца книги. Историограф египетского монашества Палла­дий замечает о знаменитом Евагрии: «он преизящно писал оксиринхеким пошибом» ⁹⁶. Евагрий, положим, зарабаты­вал переписыванием свой хлеб; но ведь дело не только в этом. Мы не ожидаем встретить у биографа Якоба Беме похвалы качеству обуви, сработанной сапожником из Гер-лица; труд сапожника— «низкий» труд. Переписывание книг тоже было в античном мире «низким» трудом, пре­зренным занятием для рабов; но в глазах Палладия оно воз­высилось настолько, что такого видного теолога, как Еваг­рий, ничуть не стыдно и не смешно похвалить за его кал­лиграфическое искусство. Умение красиво писать хоть ко­му сделает честь! В истории античной культуры у Евагрия-переписчика нет предшественников: вспомним, с каким безразличием относился к записи собственных сочинений Плотин ⁹⁷, — да ведь и Либаний, умевший любоваться пло­дами чужого мастерства, сам ни за что не засел бы за труд каллиграфа. Пожалуй, предшественников Евагрия можно искать среди египетских «священнокнижников» (уроженец Малой Азии, Евагрий стал аскетом, но также и переписчи­ком на земле Египта; «оксиринхекий» пошиб письма полу­чил свое наименование от египетского города Оксиринха). С еще большей уверенностью предшественниками Евагрия можно назвать кумранских ессеев, прилежно переписы­вавших священные книги ⁹⁸. У Евагрия общее с ессеями от­ношение к письму, потому что у него общее с ними отно­шение к «Писанию»; первое обусловлено вторым. Что каса­ется преемников Евагрия, то они весьма многочисленны. К ним принадлежат средневековые иерархи, настоятели мо­настырей, церковные деятели, мыслители и писатели, в благочестивом усердии бравшие на себя труд переписчика (вплоть до Сергия Радонежского и Нила Сорского на Ру­си ⁹⁹ и Фомы Кемпийского на Западе ¹⁰°). К ним принадле­жат работники средневековых скрипториев, которых поу­чал Алкуин:

...Пусть берегутся они предерзко вносить добавлены, Дерзкой небрежностью пусть не погрешает рука;

215

С. С. Аверинцев. Поэтика раннсвизантийской литературы

В ерную рукопись пусть поищут себе поприлежней,

Где по неложной тропе шло неизменно перо,

Точкою иль запятой пусть смысл пояснят без ошибки,

Знак препинанья любой ставят на месте своем,

Чтобы чтецу не пришлось сбиваться иль смолкнуть нежданно,

Братье читая честной или толпе прихожан... ^1<и.

В стихах Алкуина возникает, как мы видим, не только фигура писца, но также не менее важная фигура чтеца — человека, читающего книгу вслух другим людям. И его труд получает в христианскую эпоху более почетный ста­тус. Прежде «чтецом» (по-гречески «анагностом») называ­ли, как правило, раба, занимающего господ своим чтением на пиру или в иной обстановке ¹⁰². Теперь это самое слово становится обозначением одной из низших ступеней по­священия церковнослужителей. В этом — тоже знамение времени.

Если вера в святость «Писания» делала все атрибуты книжности почтенными, вера в магию алфавита делала их таинственными.

В иудейском мистическом трактате «Буквы рабби Аки-бы» речь идет о сокровенном значении каждой буквы ев­рейского алфавита от алефа до тава. Трактат открывается словами: «Сказал рабби Акиба: "Алеф, что значит алеф?.."» Оказывается, имена букв надо читать как аббревиатуры, образованные первыми буквами слов, которые в совокуп­ности составляют ту или иную назидательную фразу. Кста­ти говоря, такая операция называлась «нотарикон» и была в большом ходу; наиболее известный случай применения принципа «нотарикона» — обычай ранних христиан толко­вать слово IX0TZ («рыба») как аббревиатуру священной формулы 'Irysovq Xpiatoq Geou Tioq ZcoTtjp («Иисус Хрис­тос, Сын Божий, Спаситель») ¹⁰³. Византийцы тоже любили «нотарикон» и охотно интерпретировали имя праотца Ада­ма (АДАМ) как хитроумно сокращенное перечисление стран света ('AvaxoXfi Дгхтц "Аркто<; МестецРргт! — «Восток, За­пад, Север, Юг»), делая из этого вывод, что человек есть малая вселенная . Мы живем в век аббревиатур и не ви­дим в них ничего сакраментального, поскольку не видим

216