«Околоструктуралистические» и неструктуралистические концепции XX века

   Как уже неоднократно отмечалось выше, среди европейских языковедов XX в. были и такие ученые, которых нельзя причислить ни к «основным», ни к «индивидуальным» структуралистам, но идеи которых оказали заметное влияние на развитие лингвистической мысли.    В первую очередь здесь можно назвать имя датского языковеда Отто Есперсена (1860–1943). Сформировавшись как ученый еще в XIX в. и сохраняя понимание языкознания в первую очередь как исторической науки (что вызвало, в частности, возражения со стороны Дж. Ферса), Есперсен вместе с тем много занимался проблемами грамматики^[96], указывая, что языковые факты можно рассматривать с двух точек зрения: от формы к значению (позиция слушающего), которая присуща морфологии, и от значения к форме (позиция говорящего), которая образует синтаксис. По функциональному (т. е. синтаксическому) признаку все единицы в составе предложения делятся на три ранга: первого (традиционные подлежащие и дополнения), второго (сказуемые и определения) и третьего (различные обстоятельства). Та же система применима и к сложному предложению при рассмотрении взаимоотношения между главными и придаточными его частями. Различаются два типа синтаксической связи: юнкция — тесная атрибутивная связь (красный цветок) и нексус — свободная предикативная или полупредикативная связь (я заставил его уйти). При этом Есперсен указывает, что, с одной стороны, тот или иной тип связи возможен не только между элементами словосочетания и предложения, но и между частями производного слова, а с другой – что в языке есть средства превращения одного типа связи в другой (пес лает яростно – яростно лающий пес).    Особое значение, однако имело предложенное Есперсеном учение о понятийных категориях (термин был впервые использован им в 1924 г.). Они, по мысли ученого, представляют собой универсальные категории, существующие в любом языке независимо от конкретного способа их выражения. Поэтому в разных языках такие категории, как темпоральность, модальность, пол, персональность и т. д., могут выражаться разными средствами. Аналогично обстоит дело и в пределах одного языка (ср. возможность в русском языке выразить разницу между категориями актива и пассива при помощи залога (любить – быть любимым) и посредством суффикса (любитель – любимец). Эти идеи, в какой-то степени продолжавшие традицию рациональных грамматик XVII–XVIII вв. нашли продолжение и в лингвистике XX в., где в качестве самостоятельной дисциплины выделилось изучение языковых универсалий.    В 20—30-х гг. XX в. широкой популярностью среди языковедов самых разных направлений пользовались труды немецкого психолога Карла Бюлера (1879–1963)^[97]. В 1934 г. появилась его книга «Теория языка», в которой, со ссылкой на свои более ранние труды, ученый предложил получившую широкую известность схему, согласно которой язык находится в центре некоего условного пространства, а с трех сторон от него располагаются предметы и материальное содержание, отправитель (говорящий) и получатель (слушащий). Соответственно языковой знак имеет три семантические функции: сообщение (репрезентацию), выражение(экспрессию) и обращение (аппеляцию). При этом разные знаки нацелены преимущественно на разные функции (в научных текстах – на репрезентацию, в командах – на аппеляцию и т. п.), хотя обычно в каждом знаке, хотя и в разной степени, присутствуют все три функции. Кроме того, уточняя предложенное Соссюром разграничение языка и речи, Бюлер предложил выделять четыре понятия: речевое действие, языковое произведение, речевой акт и языковую структуру, хотя конкретное объяснение специфики последних (прежде всего речевого акта) осталось не вполне ясным. Тем не менее концепция Бюлера нашла отклик у многих представителей структурной лингвистики (на его разграничение функций языка ссылался, в частности, Н.С. Трубецкой, считавший, что «схема Бюлера сохраняет свое значение и для звуковой стороны языка»).    Проблемой разграничения языка и речи занимался также упомянутый выше английский языковед Алан Гардинер (1879–1963), посвятивший ей специальную книгу «Теория речи и языка» (1932) и ряд статей. В отличие от Соссюра он считал речь не менее важной, чем язык. Она состоит из трех компонентов: говорящего, слушающего и предмета, о котором идет речь, к которым следует добавить и относящееся к языку слово, обозначающее вещь. Поскольку в акте речи участвуют как минимум двое, постольку речь следует признавать социальным явлением. Сам язык содержится в речи и может быть вычленен из нее, после чего получается чисто речевой остаток. Например, к речи относятся предложения, а к языку – слова, из которых они строятся (включая и фразеологические единицы, представляющие собой устойчивые сочетания) и общие схемы, или лингвистические модели.    Взгляды Гардинера оказали некоторое влияние на современников (в том числе и на Бюлера), однако определяющей роли в развитии лингвистической мысли они не сыграли.    Наконец, ярким и своеобразным, хотя и спорным явлением в европейской науке XX в. стало так называемоенеогумбольдтианство. Начав формироваться в Германии в 20-х гг. XX в. (т. е. почти одновременно со структурализмом), оно также представляло собой реакцию на идеи младограмматизма, ставя целью возвращение к «подлинному» сравнительному языкознанию в духе идей В. фон Гумбольдта. Особую популярность названное течение приобрело уже в послевоенные годы в ФРГ, что в определенной степени могло быть связано с последовавшим после 1945 г. расколом Германии, продолжавшимся около сорока лет. Виднейшим представителем данного направления являлся профессор Боннского университета Лео Вайсгербер (1899–1985); к нему принадлежали также Иост Трир (1894–1970), Гюнтер Ипсен (1899–1984) и др. Хотя в отдельных моментах своей концепции (признание системно-структурного характера языка, примат синхронного анализа, знаковость языка и др.) представители указанного направления проявляли определенное сходство со структуралистами, основные принципы его весьма отличаются от структуралистических.    Исходным положением неогумбольдтианства признается тезис, согласно которому язык воплощает духовную силу народа и, претворяя окружающий мир в мир идей, «вербализует» его, превращая «вещи в себе» в содержание человеческого сознания. При этом – в соответствии с идеями самого Гумбольдта – подчеркивается активная роль языка, не столько отражающего объективную реальность, сколько классифицирующего и упорядочивающего материал, добытый в результате воздействия внешнего мира на органы чувств, которые сами по себе не способны дать адекватное представление о нем. Поэтому язык, являясь «ключом к миру», представляет собой сетку, которую человек набрасывает на внешний мир в процессе познания. Так, например, звездное небо по-разному группируется и обозначается в разных языках, что свидетельствует о разном его восприятии разными народами – носителями соответствующих языков. Таким образом, познать можно только то, что создает язык.    В основе подобной силы языка лежит присущая ему знаковость. Отсутствие специального обозначения, следовательно, означает и отсутствие соответствующего содержания. Например: строение человеческого тела по-разному членится в германских и славянских языках (ср. русское нога в соотношении с немецкимиBein и Fuss), что свидетельствует о разной картине мира у этих народов. Таким образом, язык, определяя мышление и познание человека, с одной стороны, не только обусловливает, но и ограничивает его познавательные возможности, а с другой – определяет разницу в логике и типе мышления.    Наиболее полным выражением взглядов представителей неогумбольдтианства считается четырехтомный труд Вайсгербера «Немецкий язык», где особое внимание уделено понятию родного языка. Последний трактуется как своего рода «субъект истории», не столько отражающий историю общества, сколько творящий ее, а сам языковой коллектив определяется как объединенный общей картиной мира родного языка. При этом языковые социумы, как «естественные» образования противопоставляются государствам, носящим искусственный характер.    В связи с изложенными выше установками основное внимание сторонники неогумбольдтианства уделяли проблемам семантики. В качестве метода ее изучения И. Триром и Г. Ипсеном была предложена теориясемантического поля, согласно которой у всех образующих его единиц должен быть некий общий (интегральный) признак, обычно выражаемый словом с обобщенным значением. Например, глаголы движения «идти», «бежать», «плыть», «лететь» и т. п. имеют признак «перемещение в пространстве», противопоставляясь друг другу частными (дифференциальными) признаками («скорость», «способ», «среда» и другие характеристики передвижения). Причем, интегральные семантические признаки в определенных условиях могут выступать как дифференциальные. Например, признак «отношение родства», объединяющий слова «отец», «мать», «сын», «дочь» и др., выступает в качестве дифференциального при переходе к семантическому полю, включающему другие отношения между людьми («однокашник», «начальник», «коллега» и др.). Отсюда следует, что семантические поля в лексике связаны иерархическими отношениями; об их взаимосвязи в пределах всего словаря свидетельствует тот факт, что многозначное слово может относиться к различным семантическим полям. Таким образом между семантическими полями наличествует системная связь.    Несмотря на довольно серьезную критику неогумбольдтианства (зачастую не ограничивавшуюся сугубо лингвистическими моментами)^[98], многие работы его представителей, особенно в сфере изучения семантики, получили признание в науке о языке, а сам метод семантических полей стал широко применяться в лингвистике.    В последние десятилетия XX в. в европейском языкознании продолжалась разработка кардинальных вопросов общей лингвистики, в том числе и в новых областях. Для примера можно назвать лингвистику текста, объектом которой являются правила построения связного текста и его смысловые категории, выражаемые по этим правилам, и центром изучения которой стала именно европейская (Германия, Австрия, Чехословакия) наука. Однако начиная с 50-х гг. XX в. явно замечается выдвижение на первый план американской лингвистики, рассмотрению которой будет посвящен следующий раздел.