Натуралистическое направление (концепция а. Шлейхера)

   Середина XIX в. была отмечена бурным развитием естественных наук, огромное влияние на которые оказала эволюционная теория Ч. Дарвина, появившаяся в 50-е годы XIX в. Указанное обстоятельство привело к усилению тенденции применить к изучению языка методы и принципы естествознания, в какой-то степени, как мы видели выше, проявившейся уже в терминологии первых компаративистов. Указанное направление, получившее название «натуралистического», в той или иной мере было представлено в трудах ряда авторов: М. Раппа в Германии, М. Мюллера в Англии, А. Овелака во Франции и др. Но свое наиболее полное выражение оно нашло в концепции немецкого языковеда Августа Шлейхера (1821–1868), которая традиционно рассматривалась как завершение первого этапа развития компаративистики. Начав с исследований балто-славянских языков («Морфология церковнославянского языка», 1852 г.; «Руководство по изучению литовского языка», 1856–1857), Шлейхер в 1861 г. выпустил первое издание своего основного труда в области сравнительно-исторического языкознания – «Компендий сравнительной грамматики индоевропейских языков»^[34], а в 1869 г. примыкающую к нему «Индоевропейскую хрестоматию», в составлении которой принимали участие и его ученики. Общетеоретические взгляды немецкого лингвиста^[35] наиболее отчетливо изложены в работах «Немецкий язык» (первое издание —1860 г.), «Теория Дарвина в применении к науке о языке» (1863) и «Значение языка для естественной истории человека» (1865).    Общелингвистические взгляды Шлейхера представляли собой довольно своеобразное сочетание некоторых положений немецкой классической философии (прежде всего, концепции Гегеля), отдельных идей В. Гумбольдта, а также эволюционной теории Дарвина. От Гегеля Шлейхер взял понимание языкового развития как результата отчуждения бытия абсолютного духа. По Гегелю, пока дух пребывал в природе (представлявшей собой, таким образом, ее инобытие) последняя развивалась; с прекращением инобытия духа ее развитие прекращается.    То же самое, согласно Шлейхеру, происходит и с языком: «В языке дух человечества в целом, как и каждого народа, является нам в своем инобытии… Точно так же всемирный дух является нам в природе в своем инобытии. Поэтому, когда дух возвращается к себе, начинается бытие для себя, исчезает его инобытие… То, чем является дочеловеческий период в истории земли, тем же является доисторический период в истории человека… В первом периоде дух был связан в природе, в последнем – в звуке: отсюда – там творчество в царстве природы, здесь – в царстве звука… Природа, преисполненная творческой потенции в предыдущий период, в наши дни не создает уже ничего нового, после того как всемирный дух в человеке вернулся в себя из инобытия; с тех пор как дух человеческий… вернулся к себе в истории, пресеклась плодотворность бессознательного созидания его конкретного вида, языка. Чем свободнее развертывается дух в истории, тем больше он высвобождается из языка. Поэтому звуки языка изнашиваются, язык утрачивает богатство форм. Исчезает все, без чего может обойтись язык; всюду выявляется тенденция к упрощению».    Этим объясняется и наличие двух периодов существования языка, о которых говорили и предшественники Шлейхера: «история развития языка (доисторический период) и история распада языковых форм (исторический период)». Здесь же Шлейхер проводит весьма любимую им аналогию языка с другими живыми организмами, у которых также имеются период роста и период старения^[36].    Именно в доисторический период, согласно Шлейхеру, возникли три основных языковых типа, различающихся тем, как выражается в них значение, имеющееся в корне, и отношение, представленное аффиксальными элементами (положение, которое занимают относительно друг друга выражение того и другого, Шлейхер называет формой). В отличие от В. Гумбольдта, выделявшего четыре типа, Шлейхер возвращается к трехчленной классификации А. Шлегеля – как предполагают, опять-таки под влиянием Гегеля, согласно которому процесс развития сводится к трем этапам: исходному пункту (тезису), его отрицанию (антитезису) и отрицанию отрицания (синтезу), при котором происходит как бы возврат к первому этапу, но на качественно новой основе. Соответственно, к первому типу относятся корневые, или изолирующие языки, где выражено только значение (китайский и бирманский). Ко второму – агглютинирующие, где выражено и значение, и отношение, но части, на которые распадается слово, не образуют тесно спаянного единства (тюркские и финно-угорские языки), к третьему – флективные, где слово, передавая и значение и отношение, представляет собой единство в многообразии составных элементов. К этому высшему типу относятся индоевропейские языки. Что же касается инкорпорирующих языков, то Шлейхер рассматривал их как разновидность второго типа. Здесь опять-таки, согласно Шлейхеру, можно увидеть аналогию с природой, в которой представлены три этапа развития – кристаллы, растения и животные, которым и можно уподобить указанные выше языковые типы. При этом в доисторический период все высшие формы языка возникают из низших, а как только народ «вступает в историю» и развитие прекращается, «язык застывает на той ступени, на какой его застает этот процесс»: дальше возможна только утрата «звуковой целостности» (например, присущий древним индоевропейским языкам синтетический строй во многих новых языках сменился аналитическим). При этом доисторический период, согласно Шлейхеру, охватывает гораздо более длительное время, чем исторический (возможно, до нескольких десятков тысячелетий). Поэтому, несмотря на процессы распада праязыков, о которых речь пойдет ниже, в ту эпоху «исчезло, вероятно, более родов языков, нежели сколько их существует в настоящее время».    Считая, что язык не зависит от отдельного лица и развивается по объективным законам, не зависящим от человеческой воли, Шлейхер относит языкознание (в отличие от филологии)^[37] к естественным наукам. Поэтому если филолога, анализирующего литературные тексты, можно уподобить садовнику, то языковед подобен ботанику, которого интересует не эстетическая ценность растения, а его строение и развитие. Следовательно, для лингвиста крайне важно изучение бесписьменных языков, а также диалектов, которые «представляются научному наблюдению как выше стоящие по развитию языка, более закономерные организмы, чем письменный язык».    «Биологизм» Шлейхера и уподобление языка живому организму привели его к вполне естественному выводу, что «законы, установленные Дарвином для видов животных и растений, применимы, по крайней мере, в главных чертах своих и к организмам языков». В частности, здесь существуют такие же разделения и подразделения (вид – язык, подвид – диалект и т. п.); как органический мир развивался из одноклеточных организмов, так и все языки мира развивались из простейших корневых языков, однако по звуковому материалу и выражаемому смыслу они были различны у людей, живущих в разных природных условиях. Этим и объясняются различия языков. Причем первоначально языки народов, живших по соседству, должны были обладать большим сходством, нежели отдаленные друг от друга, однако вследствие многочисленных переселений, приводивших к изменению климатических и жизненных условий, языки все более отклонялись от первоначального состояния. Здесь также наблюдается аналогия с природой – в различных частях света представлены специфические виды флоры и фауны.    Разделяет он и выдвинутое Дарвином положение о борьбе за существование: для современного состояния характерно преобладание и распространение «индогерманских» языков, вытеснивших многие другие. Причем судьба языков определяется прежде всего тем, что в них «с самого начала существуют разные потенции развития; одни языки обладают большей способностью к более высокому развитию, чем другие, хотя первоначально форма всех языков должна быть одинаковой. Подобным образом происходит развитие органической жизни вообще. Первичные клеточки, например, различных животных в семени совершенно одинаковы по форме и материи… и тем не менее в этих, казалось бы, абсолютно одинаковых объектах содержится все будущее особое развитие. Это же имеет место и в царстве языков». Эти общетеоретические установки Шлейхер стремился применять и в сфере собственно сравнительно-исторического изучения языков. «Те языки, которые, по выражению ботаников и зоологов, следовало бы обозначить видами одного рода, мы считаем за детей одного общего основного языка, из которого они произошли путем постепенного изменения. Из племен языков, нам хорошо известных, мы точно так же составляем родословные, как это старался сделать Дарвин для видов растений и животных». Причем общий праязык всех языков земного шара установить невозможно; скорее всего, их было несколько: праиндоевропейский («индогерманский»), прасемитский и т. п. Все языки, происходящие из одного праязыка, образуют языковой род или языковое древо, которое делится на языковые ветви. Согласно Шлейхеру, основная задача языкознания как раз и состоит в том, чтобы «восстанавливать на основе доступных нам более поздних форм существовавшие в прошлом формы языка – основы семейства или же праязыка всего рода», т. е. реконструировать праязык^[38]. Будучи убежден в том, что применительно к индоевропейскому праязыку такая реконструкция абсолютно возможна (Шлейхер даже употребляет выражение «праотец индогерманского племени, нам совершенно известный»), немецкий языковед даже написал на нем басню, причем структура восстановленного праязыка напоминала идеализированный санскрит, хотя, в отличие от Ф. Шлегеля, Шлейхер не отождествлял их друг с другом.    Языки, первыми выделившиеся из праязыка, Шлейхер назвал языками-основами; они могут распадаться на отдельные языки, языки – на диалекты, а последние – на поддиалекты. В результате процесса обособления диалекты и поддиалекты могут с течением времени превращаться в самостоятельные языки, которые, в свою очередь, опять будут дробиться на диалекты и поддиалекты. Применительно к индоевропейским языкам Шлейхер предложил отражающую их отношения друг к другу схему так называемого «родословного древа».    Согласно Шлейхеру, образование новых языков происходит исключительно путем дифференциации; какое-либо перекрестное скрещивание ветвей родословного древа друг с другом отсутствует. Отсюда Шлейхер делает следующие выводы:    • языки, принадлежащие к одной ветви, ближе друг к другу, чем языки, принадлежащие к разным ветвям; у последних совпадают только черты, существовавшие в праязыке;    • чем восточнее живет индоевропейский народ, тем более древний уровень отражает его язык, а чем западнее – тем больше в языке новообразований. Поэтому в исторический период наибольшую близость к индоевропейскому праязыку сохранил древнеиндийский (отсюда опора на санскрит при его реконструкции), а наиболее удалились от него германские и балтославянские языки.    Концепция Августа Шлейхера – как в ее общелингвистической, так и в собственно компаративистской части – стала объектом критики уже во второй половине XIX в. Но если многие ее конкретные положения довольно быстро стали представлять лишь исторический интерес, то сформулированные им принципы сравнительно-исторического исследования, и в первую очередь сама методика реконструкции, остались в своих основных чертах достоянием лингвистической науки. Практически без изменений сохранился в последующей компаративистике и сформулированный немецким ученым критерий языкового родства: «Если два или несколько языков употребляют для выражения значения и отношения настолько близкие звуки, что мысль о случайном совпадении оказывается совершенно неправомерной, и если, далее, совпадения проходят через весь язык и обладают таким характером, что их нельзя объяснить заимствованием слов, то подобного рода тождественные языки, несомненно, происходят из общего языка-основы, они являются родственными. Верным критерием родства является прежде всего происходящее в каждом языке особым образом изменение общей с другими языками звуковой материи, посредством которой он отделяется как особый язык от других языков. Эту свойственную каждому языку и диалекту форму проявления общей для родственных языков звуковой материи мы называем звуковыми законами данного языка».