Естественные и искусственные языки в лингво-философских концепциях XVII–XVIII веков

   Обращаясь к изучению человеческой коммуникации, ученые Нового времени неоднократно отмечали, что существующее в мире многоязычие представляет собой большое неудобство, преодоление которого будет в значительной степени способствовать прогрессу человечества и установлению «мировой гармонии». С другой стороны, во всех реально существующих языках имеются всякого рода исключения, нарушения «правильности» и т. д., что затрудняет пользование ими и делает их достаточно несовершенным средством общения и мышления. Поэтому настала пора освободить человечество от проклятия «вавилонского столпотворения» и вновь объединить его неким общим, отвечающим требованиям науки языком, причем наметились различные пути его создания.    Чисто эмпирический подход предлагал один из основоположников науки Нового времени Френсис Бэкон(1561–1626). По его мнению, было бы целесообразно создать нечто вроде общей сравнительной грамматики наиболее распространенных европейских языков, отражающей их достоинства и недостатки, а затем выработать на этой базе путем согласования общий и единый язык для всего человечества, свободный от недостатков и впитавший в себя преимущества каждого, что позволит ему стать идеальным вместилищем человеческих мыслей и чувств. С другой стороны, Бэкон указывает, что наряду с естественным языком в функциях последнего можно использовать и другие средства, которые воспринимаются органами чувств и обладают достаточным количеством различительных признаков. Таким образом, языковые знаки (слова) подобны монетам, которые способны сохранять основную функцию платежного средства даже независимо от металла, из которого они сделаны, т. е. обладают условным характером.    Рассматриваемую проблематику затрагивал и крупнейший французский философ Рене Декарт (1590–1650)^[22], взгляды которого сыграли особенно большую роль в развитии лингвистических идей рассматриваемой эпохи. Свои взгляды Декарт изложил в письме к аббату Мерсенну (1629), приславшему ему проект неизвестного автора, касавшийся универсального языка. Критикуя последний, Декарт отмечает, что основное внимание следует уделять грамматике, в которой будет господствовать единообразие склонения, спряжения и словообразования, записанных в словаре, при помощи которого даже не слишком образованные люди смогут научиться пользоваться им за шесть месяцев. Однако не довольствуясь чисто практическими аспектами создания всеобщего языка, Декарт выдвигает идею о том, что он должен быть основан на философском фундаменте. А именно: он должен обладать такой суммой исходных понятий и отношений между ними, которые позволили бы в результате формальных операций получать истинное знание. Иначе говоря, необходимо найти и исчислить те исходные неразложимые идеи, из которых складывается все богатство человеческих мыслей. «Этому языку, – пишет Декарт, – можно было бы обучаться за весьма короткое время благодаря порядку, т. е. установив порядок между всеми мыслями, которые могут быть в человеческом уме, подобно тому как имеется порядок в числах… Изобретение такого языка зависит от истинной философии, ибо иначе невозможно исчислить все мысли людей, расположить их в порядке или хотя бы только разметить их, чтобы они предстали ясными и простыми… Такой язык возможен и… можно открыть науку, от которой он зависит, и тогда посредством этого языка крестьяне могли бы лучше судить об истине вещей, чем теперь это делают философы».    Пожалуй, наибольшей широтой лингвистических интересов среди философов рассматриваемой эпохи обладал Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716), занимавшийся как изучением взаимоотношений между языками (эта сторона его наследия будет рассмотрена ниже), так и философской проблематикой, связанной с языком.    Среди вопросов, занимавших Лейбница, было и искусство пазиграфии – возможности посредством общих письменных знаков вступать в контакт со всеми народами, говорящими на разных языках, если только они знают эти знаки. Сам же искусственный язык, по мысли ученого, должен быть орудием разума, способным не только передавать идеи, но и делать популярными существующие между ними отношения. Подобно Декарту, Лейбниц исходил из аксиомы, согласно которой все сложные идеи являются комбинацией простых идей, подобно тому как все делимые числа являются произведениями неделимых. Сам процесс разложения строится на правилах комбинаторики, в результате чего выделяются термины первого порядка, состоящие из простых понятий, термины второго порядка, представляющие два простых понятия, термины третьего порядка, которые можно разложить либо на три термина первого порядка, либо на комбинацию двух терминов первого порядка с одним термином второго порядка. Соответственно рассуждения можно заменить вычислениями, используя естественные символы, которые, выступая в качестве международного вспомогательного языка, смогут выражать все существующее или возможное значение и служить благодаря использованию определенных формальных правил орудием открытия новых истин из уже известных.    Сам формализованный язык в проекте Лейбница выглядит следующим образом. Девять последовательных цифр обозначают первые девять согласных латинского алфавита (1 = b, 2 = c и т. п.), десятичные разряды соответствуют пяти гласным (10 = а, 100 = e и т. п), а единицы более высоких разрядов могут быть обозначены двугласными сочетаниями (например, 1000000 = au). Эти идеи Лейбница впоследствии получили развитие в символической логике.    Не остались в стороне от указанной проблематики и английские ученые, среди которых называют имена первого председателя лондонского Королевского общества Джона Уилкинса (1614–1672) и особенно знаменитого Исаака Ньютона (1643–1727), написавшего свой труд в 1661 г., когда ему было 18 лет. Согласно Ньютону, на каждом языке должен быть составлен алфавитный список всех «субстанций», после чего каждой единице списка должен быть поставлен в соответствие элемент универсального языка, причем в тех случаях, когда в естественном (английском) языке «субстанции» могут быть выражены словосочетаниями, в «идеальном» языке им обязательно соответствует одно слово. Сами слова выступали как имена, а обозначение действий или состояний производилось путем присоединения словообразовательных элементов.    Если рассмотренные выше философско-лингвистические концепции за редким исключением относительно мало пересекались с нормативно-практической работой грамматистов и лингвистов, то несколько по-иному обстояло дело со знаменитой «Грамматикой Пор-Рояля», авторы которой стремились синтезировать собственно лингвистическое описание с философскими осмыслением языка как феномена, что и дало повод многим историкам науки считать ее первым опытом создания общелингвистической теории. Ввиду той роли, которую сыграла названная работа в развитии нашей науки, она требует отдельного рассмотрения.