10. Философия жизни. От Кьеркегора к Сартру через Ницше

Реакцией на абстракционизм и гегелевское идеалистическое умозрение явилась философия Серена Кьеркегора (1813_1855). Важная роль Кьеркегора в антропологии определяется тем, что он придал новую ценность человеческому индивиду и жизненно-эмоциональным реальностям человека, которыми Гегель пренебрегал или которые полагал возможным рационализировать. Будучи врагом всяческой логической систематизации, Кьеркегор считал существующего человека уникальным и неповторимым, не поддающимся какой-либо классификации. В том числе мышление абсолютно субъективно; Кьеркегор лишает значимости чистое, абстрактное, объективно-идеали стическое мышление. Субъективное мышление исполнено страстности, вовлечённости, ибо истинное человеческое мышление — это мышление нравственно-религиозное. Подлинная субъективность заключается в том, чтобы войти в личное отношение только с Богом, всё соотносить только с Ним. «Речь идёт о том, чтобы трудиться в качестве индивида, быть принесенным в жертву в качестве индивида. Поистине, единственно необходимая для христианства задача — это задача интериоризации, так как вероучение уже известно всем»⁴⁰. Истина — это субъективность. Кьеркегор не отвергает возможности объективного познания, но стремится показать бесплодность чисто объективного познания (в первую очередь религиозного) для самореализации человека.

Человек находит себя только в экзистенции и вынужден произвольно выбирать собственный образ жизни. Есть три модуса, или стадии жизненного пути: эстетический, этический и религиозный. Первый модус — гедонистический: это путь чувственного и созерцательного наслаждения, который приводит к пресыщенности и отчаянию. На этической стадии человек живёт исполнением норм и обязанностей, но отчуждается во всеобщее, не имея возможности полностью осуществить свою субъективность. Наиболее совершенна религиозно-христианская стадия. На ней человек живёт субъективной верой в Бога, с которым связан лично, как Авраам, без какого-либо посредничества. Переход с одной стадии на другую не может быть логическим, но только жизненным и свободным. Когда человек испытывает тревожный страх перед лицом греха и перед Ничто своего существования, он оказывается перед альтернативой: выбрать жизнь в вере и доверии к Богу или же оставаться во грехе. Субъективная вера есть мучение для разума и источник непонимания со стороны других людей. Поэтому Кьеркегор считает, что жизнь «рыцаря веры» полна страданий. Такой была жизнь Авраама⁴¹.

Так под влиянием протестантской теологии Кьеркегор сводит человека к религиозному переживанию в одиночестве и страдании. В то же время Кьеркегору принадлежит несомненная заслуга защиты значимости индивида, а также эмоциональных и волевых компонентов личности перед лицом гегелевского абстракционизма. Его позднейшее влияние оказалось весьма велико.

Наиболее выдающимся выразителем виталистского течения, противоположного гегелевскому интеллектуализму, явился, несомненно, Фридрих Ницше (1844_1900). Экстремальный и агрессивный витализм Ницше толковался различным образом⁴². Но как бы то ни было, не подлежит сомнению, что Ницше превозносит жизнь в качестве высшей человеческой ценности и что под жизнью он понимает инстинкт и волю к власти как господству над другими, презрение к истине и, в первую очередь, превознесение морали господ над христианской моралью — моралью рабов. Маниакальная ненависть к христианской этике пронизывает все его труды. Ницше ощущает себя призванным к тому, чтобы разбить скрижали христианской нравственности: милосердие, сострадание, любовь, скромность, целомудрие, смирение — и заменить их гордостью, насилием, войной, господством, инстинктами. Разумение должно быть орудием, поставленным на службу жизни. Демократия и социализм — секулярные и упадочнические формы христианских ценностей. Под влиянием дарвиновского эволюционизма Ницше заявляет, что как обезьяны сумели породить человека, так люди должны произвести сверхчеловека. Сверхчеловек будущего будет свободным, то есть освободится от ценностей толпы, и явится творцом, поскольку сам установит для себя все ценности. Он будет законодателем для людского стада, его хозяином и тираном, гордым и воинственным. Он будет нуждаться в войне для того, чтобы побеждать. Он суров и непреклонен, одинок, ибо держится над толпой, неуязвим для страданий. Короче говоря, он явится творцом добра и зла. И даже смерть не победит его, ибо Ницше воскрешает греческий миф о вечном возвращении.

Ницше называет себя аморалистом и нигилистом: «Я — первый аморалист, и поэтому я — уничтожитель по преимуществу» ⁴³. Возникает неизбежный вопрос: каким образом эта оголтелая антрополо гия могла оказаться столь влиятельной, что сегодня, можно сказать, мы переживаемaetas nietzscheana (ницшеанский век)? Хайдеггер был прав, интерпретируя Ницше как окончательного ниспровергателя метафизики, то есть всех начал истины и блага. Для него Ницше — пророк, предвестник аморализма нашей эпохи и её воли к власти, получившей актуальное выражение в технике. Философия и литература послужили проводниками влияния Ницше, особенно в том, что касается превознесения инстинктивного дионисийского начала в сравнении с началом уравновешенным, аполлоновским и христианским.

От Кьеркегора и Ницше как от главных, но не единственных источников берёт начало так называемое экзистенциалистское движение, весьма распространённое и влиятельное в 20-е годы нашего столетия. К нему обычно приписывают очень разных мыслителей, таких, как Мартин Хайдеггер, Карл Ясперс и Жан-Поль Сартр. Мы коротко остановимся на учении последнего. Сартр явился наиболее ярким выразителем духовной атмосферы Европы в эпоху диктатур и великих войн. Затем скажем несколько слов о Хайдеггере и Ясперсе.

Итак, Европа Нового времени переживает тяжелейший кризис. Рационализм, идеализм, эмпиризм, позитивизм, разрушение метафизики, дикий капитализм и не менее дикий марксизм порождают релятивизм, субъективизм, моральный хаос. Их конечным следствием стала воля к власти, которая осуществляется сильнейшим в абсолютном пренебрежении к отдельной личности. Раса или бесклассовое общество важнее отдельной личности; триумф и власть — превыше всего, даже если ради них нужно принести массовые человеческие жертвы. Жизнь человека теряет смысл и ценность; он страдает оттого, что не понимает ни причины, ни цели собственного бытия. Над ним властвуют безличные силы, подчинить которые он не в состоянии. Свобода человека и все его права попираются во имя бесчеловечных утопий.

Жан-Поль Сартр (1905_1980) под влиянием семейных обстоятельств и социальных трагедий, которые довелось ему пережить, пришёл к выводу, что человеческая жизнь — это бесполезное и бессмысленное страдание, non-sens, абсурд. Нет ни сущности, ни «проекта» человека, ибо «существование предшествует сущности». Это значит, что мы вброшены в этот мир наугад: никто не планирует нашу жизнь, каждый должен сам создавать себе истины и ценности. Каждый человек, коль скоро он существует, выбирает собственную сущность. Быть свободным для него значит быть полностью автономным и самополагаемым. Бога нет, ибо, если бы он существовал, человек не был бы свободным. Фундаментальный философский опыт человека — опыттошноты, абсурдности бытия. Человек есть вещь среди вещей: своим телом, своим свершившимся и непоправимым прошлым, своей ситуацией, ограничивающей свободу, и самой смертью — этим высшим проявлением абсурдности жизни и её краха. Даже общество других людей не может утешить нас, ибо другие — это «ад»: они ограничивают мою свободу и не позволяют мне реализовать мою сущность. Таким образом, тоска оказывается перманентной структурой человеческого бытия. Люди пытаются бежать от неё, конструируя утешительные мифы, вроде прав человека, правил поведения или нравственных норм. Тем самым они бегут от собственной свободы и от радикального одиночества, которое человек должен принять.

Как видим, экзистенциализм Сартра — отнюдь не гуманизм. Скорее он есть отрицание всякого гуманизма, ещё более радикальный нигилизм, чем нигилизм Ницше. Ведь для Ницше существуют хоть какие-то ценности, и жизнь может иметь смысл, хотя бы и такой вызывающий, как утверждение сверхчеловека. Для Сартра же нет ничего, кроме абсурда и бессмысленности. Критики отмечали, что утверждение абсурдности человека подразумевает осознание этим абсурдным человеком своей абсурдности. Но для того, чтобы это сознавать, нужно обладать неким (хотя бы имплицитным) знанием не-абсурдного, то есть «осмысленного», благодаря чему возможно квалифицировать своё собственное бытие как абсурдное. Таково необходимое следствие того факта, что человек способен констатиро вать присутствие абсурдности в самом себе. Может ли быть более осмысленная способность, большая не-абсурдность в человеке, чем способность обнаруживать собственную «бессмысленность»? Значит, способность человека открывать в себе собственную абсурдность предстаёт как очевиднейший знак «не-абсурдности» человека ⁴⁴.