6. Рациональное познание

Теперь мы должны обратиться к другой познавательной способности человека, которую называют разумом (ratio). Не всегда легко установить границу между актами разумения, или интеллектуаль ными актами, и актами рациональными; и в действительности у многих авторов и школ встречаются самые разные определения и атрибуции. Отсюда огромное разнообразие теорий о том, что есть разумение, и что есть разум, и каковы их специфические функции⁴³.

Вообще говоря, термин «разум» обозначает высшую интеллектуальную деятельность, направленную на связывание и окончательное объединение знания и действования. Поэтому под разумом часто понимают также «способность к постижению начал», в смысле фундаментальных и последних суждений. Но и здесь мы хотим не столько дать определение разума, как бы противопоставляя его разумению, сколько попытаться приблизиться к познавательным функциям человеческого субъекта, которые лучше будет назвать не высшими, а последними. Ибо они опираются на уже рассмотренные нами формы интеллектуального познания и направлены на проникновение в самые глубокие структуры бытия.

Как мы уже говорили, Субири справедливо замечает: то, что мы зовем разумом, есть способ интеллигирования, то есть способ приближения к реальности. Самым характерным для этого нового модуса приближения является то, что он предполагает более глубокое постижение реальности. Если бы реальность полностью и целиком постигалась в первичном схватывании, то не было бы нужды в рациональном мышлении. Но реальности обладают глубиной, которая не раскрывается перед нами в первый же момент, как они предстают перед разумением. В этом смысле обычно говорят, что разум есть intellectusquaerens(вопрошающий интеллект) — интеллект, который ищет большего. Ищет большего, потому что реальность предлагает всё больше и таким образом влечет ум ко всё большему знанию и большей истине. Ум — это не столько орудие констатации абсолютных очевидностей, как утверждали Декарт и картезианцы, сколько орудие непрестанного продвижения к более глубокому постижению и синтезированию уже схваченной разумением реальности. Рациональное мышление не сводится к спекулятивной трехфазовой диалектике в гегелевском смысле: утверждение, отрицание и отрицание отрицания. Не является оно и организацией опыта в три тотальности, или идеи, — мир, Я и Бог, как учил Кант, — умозрительные идеи, нереальные и непознаваемые .Ratioне есть ни генератор чистых идей, ни комбинация предварительных актов разумения, но присутствие или осознание большей реальности. Рациональное мышление не успокаивается в самом себе, но ищет последнего осмысления реальности ⁴⁴.

Верно, что рациональное мышление может быть творческим и свободно организует свой материал. Во-первых, оно способно создавать модели, или парадигмы, призванные организовать и систематизировать данные реальности, например, модель атома, подобную миниатюрной солнечной системе, с положительно заряженным центральным ядром и несколькими электронами, вращающимися вокруг ядра по эллиптическим орбитам: именно такую модель предложил в 1913 году Резерфорд. Во-вторых, разум способен выстраивать рациональные гипотезы, гомологичные другим областям реальности, например, когда он пытается объяснить социальную реальность как гомологичную живым организмам. В-третьих, разум способен создавать целые науки о реальности, например, науку геометрии. Она состоит из системы рациональных общих постулатов и аксиом, интерпретирующих пространственность. Есть разные геометрические системы, в основании которых лежат разные постулаты; но все они опираются на структуру протяженных тел. Другой пример — физика: одно время она была механистичной, потому что считалось, что все движения регулируются строго необходимыми математичес кими законами; сегодня же она склоняется к индетерминизму, или непредсказуемости. Но математика по-прежнему рассматривается как рациональная конструкция, которая служит основанием и объяснени ем всякого знания о мире⁴⁵.

Разум способен также создавать метаэмпирические науки, например, юридические науки, где рациональная, систематическая, общая и глубокая структура сообщается правам и обязанностям человеческих личностей. Гуманитарные науки — право, политология, метафизика и т. д. — показывают со всей очевидностью, что глубины реального, достигаемые разумом, не всегда телесны и материальны. Права человека, или политическая теория, реально представляющая государство, или другие научные теории о человеческих феноменах несомненно реальны. Однако столь же несомненно они нематериальны: разве их можно измерить, взвесить или сформулировать в математических формулах, как это возможно в отношении материального? Быть личностью — значит быть реальностью, но не вещью. Таким образом, научное познание есть ре-презентация — в том смысле, что оно рационально, методично, обобщенно и глубоко излагает и актуализирует знание реальности, как материальной, так и нематериальной, предварительно обретенное в разумении.

Дальнейшее проникновение в реальность, уже данную в разумении, человеческий разум осуществляет путем дедукции ииндукции. Эти процессы рационального мышления неоднократно служили предметом дискуссий в истории мысли, но их гносеологическую значимость невозможно отрицать. Ум человека способендедуцировать илииндуцироватьнеизвестные истины, исходя из известных истин.

Эмпиристы, позитивисты и номиналисты всех эпох, отрицая объективную значимость общих понятий, отрицают и значимость дедукции: ведь в дедуктивном выводе хотя бы одна из посылок должна быть общей. Многие отрицают также ценность индукции — формы рационального мышления, в которой от единичных, или частных, истин мы переходим ко всеобщей истине. Тем не менее, оба процесса служат надежным и законным способом приближения к реальности.

Предлагалось много определений того, что есть дедукция. В целом, дедукцией может быть названо рассуждение, идущее от общего к менее общему, к частному, — а в некоторых случаях от известного общего к неизвестному общему. Самый распространенный вид дедукции — силлогизм. Начиная с Бэкона Верулемского (1561_1626), против дедуктивного рассуждения всегда выдвигается одно и то же возражение: либо нам известно, что большая посылка содержит частное, либо неизвестно. Если известно, то вывод тоже известен уже из этой посылки. Если неизвестно, то вывод не может быть достоверным, ибо мы не знаем, обладает ли большая посылка значением всеобщности ⁴⁶. Это возражение не учитывает того, что общее понятие, которое используется в большей посылке, включает в себя только общую природу всех подпадающих под него объектов, но не указывает, каковы эти объекты. О природе определенного объекта информирует меньшая посылка; только так устанавливается рациональное соотношение между большей и меньшей посылками и открывается возможность получить новый достоверный вывод. Верно, что выводвиртуальносодержался в посылках; ноформальноон раскрывается и высказывается в выводе. Виртуальное знание — простоне-знание. Формальное знание —знание. Различие между этими двумя способами знать — то же самое, что между незнанием и знанием. Знать имплицитно — значит вовсе не знать. Следовательно, формальное знание означает некотороеокончательноедобавление к виртуальному знанию.

Дедукция подразумевает рациональный процесс. Она отправляется от некоторых суждений и приводит к новому суждению. К этому выводному процессу мы то и дело прибегаем в жизни, и он же часто используется в естественных и гуманитарных науках. Мы не можем обойтись без этой формы рационального мышления. Дедуктивное мышление отвечает сущностной структуре человеческого духа и раскрывает ее нам. Но логические законы дедуктивного мышления не являются субъективными законами разумной человеческой души. В первую очередь они опираются на некую изначальную и очевидную интуицию реальности, которая служит нормой для всего нашего последующего дедуктивного мышления. Мы обладаем некоторым изначальным знанием действительности, которое предшествует любому частичному знанию этой действительности. Очевидно, что дедукция есть форма опосредованного и рефлективного знания. Она предполагает наличие прямого и непосредственного знания, которое нельзя и не нужно доказывать. Процесс доказательства не может уходить в бесконечность; мы неизбежно приходим к первым реальностям, которые самоочевидны и служат для нас исходным пунктом. Принципы тождества, исключенного третьего, достаточного основания, противоречия и т.д. самоочевидны и потому недоказуемы. Мы обладаем изначальным и непосредственным знанием фундаментальных структур и законов бытия, с необходимостью действительных для всякого сущего, поскольку оно существует. На эти законы опираются в конечном счете законы дедуктивного мышления ⁴⁷.

Логические позитивисты и так называемая аналитическая философия сегодняшнего дня занимаются только логической и дедуктивной формализацией предложений, но не их реальным содержанием. Они утверждают, что одни высказывания логически выводятся из других чисто формальным образом, в силу одной лишь формы (логики) самих этих высказываний или правил вывода. Поэтому они используют дедукцию — порой весьма сложным образом — в формальных науках, таких, как логика, математика или теоретическая физика. Их не интересует реальность. Такой ориентации придерживаются Г. Фреге, Г. Кантор, Л. Кутура, Л. Витгенштейн, Я. Лукасевич, А. Уайтхед, Б. Рассел, Г. Гентцен и другие⁴⁸.

Большие трудности обычно вызывает процесс индукции, потому что он состоит в переходе от экспериментального наблюдения отдельных единичных фактов к общим структурным законам или ненаблюдаемым актам материальных сущих. Вопрос заключается в ле гитимности или нелегитимности такого перехода от единичных данных к общему закону, приложимому к ненаблюдаемым случаям. Это действительно важная проблема: ведь естественные науки очень часто основываются на индукции, выводя именно индуктивным путем свои законы. За последнее столетие множество раз предпринимались попытки создать теорию, способную объяснить и оценить индукцию. Всякого рода позитивисты, эмпиристы и прагматисты, отрицающие значимость общих понятий, считают индуктивное рассуждение методом, позволяющим достигать вероятности, но не достоверности.

В индуктивном процессе рационального мышления нужно различать три момента: 1) внимательное, тщательное и многократное эмпирическое наблюдение постоянства и регулярностисвязи, существующей между определенными характеристиками, или природами, и определенными внешними свойствами, или феноменами; 2) вопрошание одостаточном основаниитакого постоянства и регулярности и размышление, приводящее нас к выводу о том, что единственным достаточным основанием следует признать причинную связь между вот этой природой в данных обстоятельствах и вот этими феноменами; 3) вывод, который делает разум (опираясь на принцип постоянства природных актов и структур и напринцип физической причинности) о том, что всегда и везде, где присутствует данная природа в данных обстоятельствах, присутствуют и данные феномены. Разум познал реальность и теперь может на законном основании обобщить ее.

Очевидно, что внимательное и многократное наблюдение способно убедить нас в наличии связи между определенными природами и определенными актами. Фактически именно так обстоит дело в науке. Если затем мы спросим себя о достаточном основании такой постоянной связи— а мы не можем не спрашивать о нем, — наш ум обнаружит, чтоединственным достаточным основанием является причинность, то есть причинное воздействие природы А на феномен В. Что еще могло бы послужить достаточным основанием? Случайность? Случайность по определению есть нечто непредсказуемое, непостоянное. Но принцип постоянства и физической причинности гласит, что «одна и та же необходимая причина в одних и тех же обстоятельствах производит одни и те же следствия». И этот принцип остается в силе, несмотря на возражения со стороны современной физики, и прежде всего, квантовой механики и принципа неопределенности (Unbestimmheitsprinzip) Вернера Гейзенберга. А коль скоро так, обобщающее расширение и формулирование общего закона вполне легитимно ⁴⁹.

Так, опираясь на принципы постоянства, достаточного основания и физической причинности, мы обосновываем процесс легитимного перехода от единичных наблюдений к универсальным высказываниям. Конечно, индуктивные выводы не всегда достигают одинакового уровня достоверности. Это зависит, прежде всего, от числа экспериментов, от обстоятельств, от надежности и корректности эмпирических наблюдений и от правильности приложения названных принципов ⁵⁰.

Путем индукции и дедукции человеческий разум выстраивает науку— одно из самых замечательных творений человека. Понятие науки было и остается спорным, как мы уже предупреждали; так что сегодня существует не одна, а множество теорий или философий науки или наук⁵¹. Если отвлечься от специфических характеристик отдельных школ, можно выделить следующие существенные элементы всякой подлинной науки: 1) совокупность знаний в их системати ческой взаимосвязи; 2) относящихся к одному и тому же объекту; 3) объект этих знаний реален и потому способен порождать подлинные и достоверные высказывания; 4) универсализация знаний; 5) этиологичность знания, то есть достоверность, которая достигается через познание причин, лежащих в основании знания; 6) строгий терминологический язык.

Очевидно, что наука включает также более или менее гипотетические высказывания, так как разум может знать или предполагать, что еще не обладает искомой достоверностью знания.

То, что человеческий разум не знает покоя в исследовании бытия, побуждаемый неуемной любознательностью, помогает объяснить сегодняшний феномен непрестанного расщепления объектов познания и, как следствие, прогрессирующей специализации наук с их невероятно громоздкой классификацией. Такая специализация, или аналитизм, грозит сужением поля зрения до некоторой узкотехни ческой области и упущением из вида крупных взаимосвязей и синтетических знаний, которые только и могут дать реальное представление о мире, человеке и Боге. Существует также опасность (затронувшая многих узких специалистов) экстраполировать метод одной конкретной науки на другие области знания. Именно это произошло, например, в XVII веке, когда была предпринята попытка применить математический метод к исследованию философских проблем (Декарт, Спиноза), как если бы объект философии — сущее — был чем-то количественно измеримым. Другой пример — заблуждение многих врачей и биологов как прошлого, так и настоящего, применяющих методы своих наук для объяснения высших реальностей человеческой жизни.

В конце прошлого века существовало убеждение в том, что физические науки (в греческом смысле термина) сумеют объяснить все человеческие тайны. Такое убеждение характерно для сциентизма. Сегодня уже никто не верит в то, что науки о природе могут прояснить, почему у нас есть права и обязанности, что такое верность ценностям и каков последний смысл жизни⁵². Кроме того, понятие науки — понятие не однозначное, но аналогическое: его нельзя прилагать абсолютно одинаковым образом к математике и философии, физике и истории, биологии и метафизике. Каждая наука имеет свой собственный специфический объект и, следовательно, свой собственный метод, адекватный объекту.

Несмотря на путаницу, которая была и есть, несомненно, что рациональная наука дает нам много надежных ориентиров как в области природы, так и в отношении человека. Несомненно также, что научное рациональное мышление демифологизировало примитивные фантастические интерпретации реальности и предоставило более реальное, а значит, более истинное объяснение. Наука в некотором смысле пре-творяет реальность, выражая заключенную в реальности внутреннюю рациональность и упорядоченное единообразие ее законов. Поэтому верно, что наука, вернее, науки представляют собой одно из наиболее высоких и значимых творений человека разумного. Благодаря им жизнь стала более гуманной, а природа начала служить человеку. В самом деле, человеческий разум все глубже проникает в реальность, достигая всё большей истины, а тем самым и все большего блага, ибо реальность, истина и благо — одно и то же. Человеческая личность именно в силу своей разумности и рациональности по самой сути своего существа тяготеет к истине и благу.

Нужно также сказать, что познавательная способность разума тоже погружена в чувственность и потому фактически имеет определенные границы. Более того, будучи предоставлена самой себе, она может сбиться с пути и окончить иррационализмом — особенно тогда, когда разум пытается проникнуть в тайны человека и Бога. Философы Франкфуртской школы: Макс Хоркхаймер (1895_1973) и Теодор Адорно (1903_1963) — в работе «Диалектика Просвещения» (1947), а также в очерке Хоркхаймера «Критика инструментального разума» (1967) выявили те аберрации, которые претерпевает разум, когда его превращают в субъективное орудие господства или в генератор идеологий, оправдывающих существующую политическую и социальную ситуацию. Надежное свидетельство тому — войны и диктатуры нашего столетия. Но и в господствующем капитализме совершается множество иррациональностей, которые пытаются выдать за нормальные, естественные, и даже рациональные, поступки: добровольные аборты, полигамия, внебрачные сексуальные отношения, обогащение любым путем, роскошь, эксплуатация человека человеком и т. д. Всё это указывает на то, что человеческий разум, дойдя до определенного предела, нуждается в помощи свыше, чтобы не заблудиться. Только получая помощь от Откровения Божьего, человек становится вполне рациональным. Как сказал Карл Ранер, человек есть «тот, кто слушает Слово». Мечтать, что разум один сможет предоставить нам модели правильного поведения и мы единодушно примем их, как мечтают об этом и сегодня запоздалые наследники Просвещения, — фантастическая наивность.