Хрестоматия по синтаксису

а именно действие, в том числе и непереходное, но сопряженное с развитием, с изменениями состояний, ср.: Холодает), предполагает нечто, совершающее это действие, то есть осложнен проекцией на субъекта, «внутренней потребностью» в нем, тогда как признак, выраженный формой хотя и предикативной, но с адъективным «уклоном», рассматриваемый в плоскости его отношения к внешней среде (ср. Сухо; Пустынно), проецирует свою предикатную функцию не на «производителя» как частную разновидность носителей предикативного признака, а на «недеятельных» в своем отношении к такому предикату «носителей» соответствующих признаков. По логике «грамматического мышления» можно поставить вопрос Что светает (рассветает, моросит, дождит, гремит)?, и иногда — при «личном глаголе в безличном употреблении»1 — можно даже получить ответ на этот вопрос: Гром гремит, но нельзя тот же смысл придать вопросу: Что сухо (пустынно, холодно)? Смысл последнего по логике «грамматического мышления» можно искусственно, но содержательно точно перифразировать в Что есть сухо? Грамматическая форма обусловливает это представление действительных отношений безличным предикативом — с семантикой состояния — вообще, не исключая предикативов (в роли предложений) типа Тоскливо; Радостно; Хорошо (на душе); Грустно и тех же предикативов в предложениях, где они сопровождаются личным дательным падежом (в том числе и предикативов первой группы, если и когда они вовлекаются в аналогичные построения, ср.: Мне холодно).

Здесь в части случаев возникает резкий конфликт между денота- тивно-семантической («онтологической») и грамматико-семантиче- ской сторонами познавательного образа. В денотате невозможно отыскать объективного «носителя предикативного признака», принадлежащего внешней среде, Когда обозначается внутреннее состояние человека, его тела, его психики, эмоций и т. д. Денотативное содержание может входить в сознание «в борьбе» с языковыми значениями и все же через них; это вновь противоречие<…>. Стремление уйти от этого противоречия склоняет многих лингвистов к тому, чтобы функционально приравнивать имя (или местоимение) в (личном) дательном падеже к подлежащему. Это означает полное выведение предложений типа Ей тоскливо из разряда безличных. <…> Грамматическая схема безличного предложения Ей тоскливо вряд ли навязывает сознанию формально-грамматическую связь предикативного признака типа тоскливо с каким-либо «носителем» во внешней среде — это слишком очевидная фикция, очевидная настолько, что такая «связь» даже не может проникнуть в образную ткань «поверхностного» семантического слоя. Однако эта схема все же, обозначая состояние так, как если бы оно было признаком чегото во внешней среде, создает один из важнейших семантических

1 Русская грамматика. М., 1980. Т. 1. С. 639.

281

эффектов безличности: безличный предикатив, являясь формальным центром, главой односоставного предложения, вводит выражаемый признак в «образ образа» как признак независимый. Отсутствие у человеческих состояний, передаваемых безличными предикативами, «источников» во внешней среде согласуется с этой одновременно формально-грамматической и образной независимостью и поддерживает ее. <…> «Приписывание» состояния его онтологическому источнику и носителю осуществляется формой безличного предложения Ей тоскливо так, как если бы «без источника» независимо существующее «здесь и теперь» состояние было обращено к объекту «адресатного» (бенефактивного или не бенефактивного) воздействия. Безличность не дезавуируется.

Г. А. Золотова уделяет большое внимание понятию «субъекта предложения» и в связи с ним безличным предложениям1 <…>. Подвергается критике тенденция к анализу и описанию формально-граммати- ческих признаков предложения на соответствующем уровне абстракции и обобщения в виде «структурных схем», которым затем сопоставляются «семантические структуры». Последние выводятся из анализа «ситуаций», с которыми в речевой практике коррелируют типовые «структурные схемы» словосочетаний и предложении. Г. А. Золотова ориентирует синтаксическую теорию на формирование таких понятий о языковых образованиях, вовлекаемых в синтаксическое построение, которые отражали бы единство формальных и содержательных характеристик этих образований — комплексы признаков, совместно и внутренне гармонично определяющие их синтаксические свойства. Элементарная «клеточка» реального синтаксиса и синтаксической теории, имеющая комплекс признаков — морфологических и категориальных лексико-семантических, отчасти также позиционных, <…> обобщается в понятии «синтаксической формы слова»2, позже переименованной в «синтаксему»3. Традиционная модель структуры предложения в терминах «членов предложения» решительно отбрасывается, поскольку в ней в одних случаях преувеличивается значимость морфологических различий, прежде всего падежных и предложнопадежных различий в сфере имен существительных, что, с точки зрения Г. А. Золотовой, влечет за собой излишнюю дифференциацию, не оправдываемую сущностными свойствами синтаксических явлений, тогда как в других случаях существенные для синтаксических элементов (синтаксем) морфологические различия растворяются в обобщениях, которые базируются не на лингвистических признаках,

ана логическом осмыслении связей.

1 Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973; Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982; Синтаксический словарь (репертуар элементарных единиц русского синтаксиса). М., 1988.

2 Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса …

3 Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты …

282

По Г. А. Золотовой, предикативную основу предложения образуют не подлежащее и сказуемое (вместе с оформляющим их связь морфологическим согласованием), а главный член, выражающий носителя предикативного признака, и другой главный член, обозначающий предицируемый первому признак, ограничение же формы выражения носителя предикативного признака именительным падежом снимается1. Предложения Ей тоскливо и Она тоскует представляют синонимические модели с общим типовым значением «субъект и его состояние»; «типовое значение» — это «общее значение нескольких синонимичных, моделей, сопрягающих равнозначные, но разнооформленные компоненты». Понимаемый так компонентный состав предикативного минимума предложения является его существенным признаком, по сравнению с которым наличие подлежащего в именительном падеже — признак несущественный <…>.

<…> Особого внимания заслуживают <…> некоторые фундаментальные теоретические предпосылки подхода Г. А. Золотовой к разрабатываемой синтаксической проблематике. К таким предпосылкам относится прежде всего убеждение в том, что языковое значение есть «выражение внеязыкового содержания»2. Отсюда «субъект» — это обозначаемый определенными синтаксическими формами слова реальный носитель действия, состояния, признака в денотативной ситуации, «объект» — предмет, подвергающийся действию в денотативной ситуации («и др. под.»)3. И хотя признается, что «структуру ситуации… мы представляем лишь так, как она отражена в нашем языковом сознании»4 (а многие лингвисты еще и полагают, что предложения Они веселятся и Им весело не отражают одну и ту же структуру одной и той же ситуации), Г. А. Золотова считает тем не менее, что «перечень основных типов субъектных синтаксем подтверждает» «прямую зависимость конструктивной роли субъекта от субъектной роли его референта но внеязыковой действительности» (с. 138).

Мы видим, что единение синтаксиса и семантики достигается здесь за счет исключения из «игры» факторов, замешанных во взаимодействии языка — сознания (мышления) — действительности, а именно значений морфологических форм имени в их различиях и противопоставлениях. А это значения относительно автономные, имеющие свою собственную «субсистемную» историю развития и полевую формально-функциональную организацию, значения, содержание которых не может ни прямолинейно, ни исчерпывающим образом истолковываться через «значения» соответствующих «ре-

1 Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса … С. 102–103.

2 Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса … С. 8; Коммуникативные аспекты … С. 204.

3 Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса…С. 27.

4 Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты… С. 17.

283

ферентов». В концепции Г. А. Золотовой морфологические значения не соопределяют способы репрезентации сознанию как таковому отражений объективных ситуаций «языковым сознанием» в образах <…>. Морфологические формы имен легко уподобить в этом представлении пластичным сосудам без собственного цвета и запаха, приобретающим тот или иной вид лишь при их заполнении разными «внеязыковыми содержаниями», в которые они, таким образом, ничего не вносят от себя. Это сравнение, конечно, несколько огрубляет позицию Г. А. Золотовой, но огрубление не очень значительно. «Равнозначность» разнооформленных компонентов в рядах синонимически соотносительных моделей предложения определяется общностью инвариантного, типового значения вариативного ряда моделей, последние же имеют свои «оттенки значения», и взаимозаменяемость синонимических моделей связана «с соответствующими смысловыми и стилистически-ситуационными ограничениями»1. Важна, однако, расстановка акцентов. Сведение основы определения качества синтаксического элемента к роли его «референта» во внеязыковой действительности низводит функциональную нагрузку морфологических способов представления этих «ролей» на уровень «смысловых оттенков», которым отказывается в существенности с точки зрения синтаксической проблематики… <…>

Равенство «бесподлежащность = бессубъектность» Г. А. Золотова отрицает и по отношению к предложениям типа Морозит; Светает; Морозно; Светло. Сначала они выделяются из массы предложений, традиционно относимых к безличным, в качестве собственно безличных, однако сразу же вслед за этим на том основании, что носителем предикативного признака в подобных случаях не просто является среда («здесь и теперь»), но что он регулярно получает и эксплицитное выражение «в локативных формах» <…>, обозначение таких предложений как «собственно безличных» помещается в кавычки2. Их обособление от прочих безличных предложений устраняется: «бессубъектность не свойственна русскому предложению вообще»3. Вместе с утверждением всеобщей субъектности простых предложений, включая разнообразие предложений безличных, в работах Г. А. Золотовой оказывается снятым вопрос об «источнике» предикативного признака, он нигде не упоминается. Термину «безличность» все же придается категориально-грамматический смысл: он указывает не только на своеобразное морфологическое устройство определенной разновидности «двусоставных личных моделей» (с. 118), но и на

1 Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса…С. 231–233; см. также: Коммуникативные аспекты… С. 207.

2 Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты… С. 112–113.

3 Там же. С. 118. Непонятно указание на «русское предложение»: если принят постулат о не знающей исключений обусловленности членения предложения («мысли — предложения») на два состава всегда двучленным актом мышлении (Там же. С. 24), то здесь следовало бы говорить о предложения вообще.

284

некоторое обобщенное значение этой разновидности моделей предложения. С содержательной стороны «безличность» определяется как «значение непроизвольности действия или состояния, независимости его от воли субъекта» (с. 120); сопоставления типа Он тоскует — Ему тоскливо составляют основание для уточнения: в безличном предложении признак независимости от воли субъекта выступает как маркированный (с. 106). Положение о непроизвольном характере выражаемого в безличном предложении действия или состояния (разделяемое многими авторитетными языковедами) само по себе не вызывает возражений <…>. Серьезное возражение вызывает <…> то, что в системе понятий синтаксической теории особое значение безличных предложений, признанное грамматическим и в одном случае даже названное «специальным семантико-грамматическим» <…>, числится тем не менее в несущественных с точки зрении синтаксической семантики «смысловых оттенках», значимых только в коммуникативно-стилистическом плане. Это тем более неубедительно, что разные степени непроизвольности или произвольности в осуществлении субъектом того или иного его, этого субъекта, процессуального состояния, разные меры проявляемой им активности или неактивности, находящие выражение в оппозиции соотносительных моделей типа Они веселятся — Им весело и т. п., вполне могут вызывать сомнение в обоснованности исключительно такого уровня абстракции, на котором эти модели отождествляются как репрезентирующие одно и то же типовое значение <…>. Неубедительность частных «увязываний» теории с эмпирическим материалом — это плата за ту внешнюю стройность теоретических рассуждений, которая достигается односторонним «коротким замыканием» компонентного состава предложения на внеязыковых реалиях и исключением из этого «двойственного союза» опосредующего самое его осуществление слоя собственно языковых значений форм <…>.

Г. А. Золотова лишь констатирует, что безличные предложения являются средством маркированного выражения непроизвольности действия или состояния в его отношении к «субъекту предложения». Обосновать это положение, вывести его невозможно, не принимая в расчет морфологическое устройство безличного предложения, репрезентирующее субъект в косвенно-падежной (или предложно-па- дежной) форме и «блокирующее» появление номинативного подлежащего особой формой выражения предикативного признака. <…>

<…> Опасность кроется в таком размежевании аспектов анализа, когда тот из них, в котором выявляется «онтологическое» содержание познавательного образа, передаваемого безличным предложением, был бы просто объявлен «внеязыковым» и на этом основании не имеющим отношения к языковой (синтаксической) семантике. Дискуссия, в которой одна из спорящих сторон придает существенное значение исключительно корреляциям компонентов предложения с ролями их «референтов во внеязыковой действительности», а другая,

285

напротив, столь же односторонне акцентирует формально-граммати- ческие значения как носителей единственно релевантной структурносемантической информации, исчерпала себя и к настоящему времени полностью доказала свою бесперспективность. Центр тяжести проблемной ситуации решительно смещается в направлении синтеза обоих подходов. <…> В кругу явлений, охватываемых понятием «семантики», особое место занимают феномены отражательной деятельности, которые следует характеризовать как производные от этого взаимодействия, представляющие его итоговый совокупный семантический эффект. В рассматриваемом случае это эффект репрезентации предмета (лица), являющегося субъектом — носителем выражаемого предикатом признака, таким образом, как если бы соответствующее состояние или действие, имея свой источник вне субъекта, было из этого «извне», из далее по конкретизируемой среды обращено к субъекту или на него. Опосредованное конкретно-языковыми средствами сознавание фрагмента действительности осуществляется здесь через отражательный синкрет, в котором репрезентируемое и репрезентирующее смысловые содержания даны в сцеплении, взаимосвязи, единстве, включающем в себя противоречие. <…>

<…> Приведем показательный пример: «В классе предложений с неличным субъектом (лексически ограниченным названиями явлений природы и технических сил) наблюдается и вариативность моделей с субъектом в именительном и субъектом-орудием в творительном: Град побил посевы — Градом побило посевы, противопоставленных по семантико-стилистическому признаку большей — меньшей стихийности действия, большей—меньшей независимости его от производителя»1. <…> Характеристика формы градом во втором предложении как «субъекта-орудия» не может представлять собой объединения семантически равноправных сторон первичного «онтологического» образа фрагмента действительности: в отношении

кнему эти два определения исключают друг друга, ибо орудие объективно предполагает «отдельного» от него деятеля, который его использует. Орудийная часть комплексного определения «субъекторудие» вклинивается в него со стороны морфологического (морфо- лого-синтаксического, если учитывать все предложение) способа изображения субъекта действия, а этот способ соопределяет передаваемое предложением мыслительное содержание, занимая в итоговом совокупном семантическом эффекте положение его содержательной формы. Г. А. Золотова признает de facto существенность этого — отнюдь не сводимого к «внеязыковым реалиям» — компонента синтаксической семантики предложения самим применением

ктворительному градом в Градом побило посевы составного термина «субъект-орудие», но оставляет отношение между частями этого термина непроанализированным.

1 Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса… С. 167.

286

<…> Все эти признаки, не позволяющие отождествлять соответствующие компоненты предложения с обычными объектными дательным и винительным не подлежат сомнению. Сомнению подлежит положение о том, что «обусловленные» формы (как и «свободные» и в отличие от «связанных») «не зависят от какого-либо слова, не заданы словом» (С. 53). <…>

<…> Противоречие формально-грамматической односоставности и, так сказать, «глубинной» семантической двусоставности — это тоже объективное противоречие, принадлежащее языку и речемыслительной деятельности, и оно подлежит не устранению из лингвистической теории, а отображению в ней. Обе стороны единого целого структурированы, момент их раздвоенности предполагает вместе с их (относительной) автономностью возможность расходящихся ориентаций предикативного признака к его «носителям». Не менее существенный момент единства, преодолевающего собственную раздвоенность <…> находит прямое грамматическое воплощение в том, что обе линии предикативной связи в репрезентируемой и репрезентирующей сторонах семантического комплекса объединяются общим выражением базовых для самого ее осуществления значений категорий времени и модальности в глагольном предикате или в связочной, полусвязочной, вспомогательно-глагольной части предиката более сложного состава.

<…> Главный методологический вывод из проведенного разбора «встреч» фактов языкового речемышления с обращенными к этим фактам мнениями исследователей состоит в том, что усилия должны быть направлены прежде всего на синтез всего рационального, объективно значимого, добытого как при преимущественном внимании к тому, что в сознании определяется воздействием на мышление со стороны конкретно-языковых форм с закрепленными за ними способами репрезентации познавательных образов, так и при преимущественном внимании к тому, что выявляется в сознании посредством обращения к внеязыковым источникам его содержаний1.

* * *

Задания. Ознакомьтесь с фрагментом из работы А. М. Пешковского и со статьей Г. Н. Акимовой.

1.Какими грамматическими и семантическими особенностями обладают инфинитивные предложения?

2.В чем специфика безлично-инфинитивных предложений?

1 <…> Разработка вопросов речепорождения требует перехода к синтезу разнодисциплинарного знания, мы же ограничиваемся здесь задачами синтеза «подходов», которые более или менее единодушно признаются принадлежащими к лингвистике в традиционных границах ее собственной компетенции.

287

А. М. Пешковский

Инфинитивные предложения1

Сказуемым в этих предложениях мы признаем и н ф и н и т и в с а м п о с е б е, вне его отношений к собственно глаголу или глагольной связке. В отличие от предыдущего разряда сказуемость здесь гл а г о л ь н а я, и потому имеется, как норма, и член, обозначающий д е я т е л я. Член этот — д а т е л ь н ы й падеж существительного при инфинитиве, и этот дательный надо и тут отличать от дательного, зависящего от инфинитива в общем порядке (как мне сказать ему о вас? — при обычном словопорядке первый дательный — дательный действующего лица, второй — обычный). Предложения эти очень распространены в русском языке и чрезвычайно разнообразны по оттенкам в значении инфинитива (всегда связанным с интонационными отличиями). Мы попытаемся сгруппировать эти оттенки следующим образом:

а) Предложения с оттенком о б ъ е к т и в н о й н е о бхо д и м о с т и действия (= безличным предстоит, суждено, придется и т. д.):

Кому назначено-с, не миновать судьбы! (Гриб.) Весть важная! и если до народа Она дойдет, то быть грозе великой! (Пушк.) Недотерпеть — пропасть,

Перетерпеть — пропасть!… (Некр.)

Прощайте же! Как двум концам сего палаша не соединиться в одно и не составить одной сабли, так и нам, товарищи, больше не видаться на этом свете! (Гог.)

Как ни тепло чужое море, Как ни красна чужая даль, Не ей поправить наше горе,

Размыкать русскую печаль! (Некр.)

Поскольку предстоящее зависит от человеческих усилий, к этому оттенку может примешиваться оттенок л е г ко с т и и л и т р уд- н о с т и д е й с т в и я, особенно в отрицательных предложениях:

Не нагнать тебе бешеной тройкш (Некр.)

… Вряд царю Борису Сдержать венец на умной голове. (Пушк.)

И собак тоже развели… Ни пройти, ни проехать: (Чех.)

Вам хорошо, а я сына в университете содержи, малых в гимназии воспитывай, так мне першеронов не купить. (Л. Толст.)

1Печатается по: Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956.

С.381–375.

288

Чудилось в нем нечто отвратительное… как бы налет какой-то, паутина или слизь, которая противна и которую никак не стряхнуть. (Ф. Солог.)

б) Предложения с оттенком с у б ъ е к т и в н о й н е о б х о д и м о- с т и действия (= безличным должно, подобает, полагается и т. д.), часто в большей или меньшей степени повелительные:

Не упрямься, душенька. Теперь-то себя и показать. (Фонвиз.) Про эти дела, тесть, не ее, а меня спрашивать! Не жена, а муж

отвечает. (Гог.)

Кому ж, как не отцу, смотреть за своей дочкой! (Он же.) «Да, господа, — заговорил князь, обращаясь ко всему собранию… — Вы знаете, сегодня в театре Вержембицкую вызывать». (Тург.)

Да разметать наскоро старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенную веху. (Гог.)

Принять его, позвать, просить, сказать, что дома, что очень рад. (Гриб.)

Молчать!

Ужасный век! Не знаешь, что начать! (Он же.)

в) Предложения с оттенком ж е л а е м о с т и действия:

Одну минуту, еще одну минуту видеть ее, проститься, пожать

ей руку… (Лерм.)

Быть первым, вольно одиноким!

Ивидеть, что близка мета,

Ислышать отзвуком далеким

Удары ног и щелк хлыста; (Брюс, На скачках.)

г) В о с к л и ц а т е л ь н ы е предложения со в с е в о з м о ж н ы м и о т т е н к а м и ч у в с т в а, столь же разнообразными, как и в обычных восклицательных предложениях:

Боже! Погасить искру огня, может быть, развившегося бы в величии и красоте, может быть, исторгнувшего бы также слезу умиления и благодарности! (Гог.)

Шутить, а век шутить! Как вас на это станет?… (Гриб.) Наплевать на ваши отчеты, и никакому черту я не обязан, — про-

водил его Шатов… (Дост.) Проклятые, вы, вы сгубили нас!

Не выдержать и трех минут отпора! (Пушк.)

Мне очень мило, что Митрофанушка вперед шагать не любит.

Сего умом, да залететь далеко, да и боже избави! (Фонвиз.) Что ж? Умереть, так умереть! Потеря для мира небольшая…

(Лерм.)

А! Каблуками бить, да еще браниться! (Л. Толст.)

289

д) В о с к л и ц а т е л ь н о - в о п р о с и т е л ь н ы е п р е д л о ж е- н и я с о т т е н к а м и к о л е б а н и я, н е р е ш и т е л ь н о с т и, р а с т е р я н н о с т и:

Как им петь, как говорить про лихие дела? Пан их Данило призадумался… (Гог.)

Куда деваться от княжон! (Гриб.)

Хоть убей, следа не видно; Сбились мы. Что делать нам! (Пушк.) Любить… но кого же? На время — не стоит труда… (Лерм.) … взяла да ухватом все горшки перебила в печи: «Кому теперь

есть, — говорит, — наступило светопреставление». (Тург.)

Если оттенок колебания очень слаб, то вопросительно-восклица- тельной интонации может и не быть, а только специфическая «нерешительная» интонация. Таковы повседневные пойти соснуть, что ли…, пойти посмотреть, что он делает… и т. д.

е) В о п р о с и т е л ь н ы е предложения без какого-либо ясно выраженного специфического оттенка в инфинитиве:

Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы, много, так вы, ребятки, домой не ходите. (Тург.)

Чудное дело! Чего ему быть невеселым? (Он же.)

Отчего ему упасть? — сказал Федя. — Он остережется… (Он же.)

Это тесть! — проговорил пан Данило. — Зачем и куда ему идти

вэту пору? (Гог.)

Яведь до зимы не доживу… К чему понапрасну людей беспокоить? (Тург.)

Что к родным писать? Помочь они мне не помогут… (Он же.)

Хотя зачатки того или другого из вышеперечисленных оттенков можно было бы уловить и здесь, однако несомненно, что инфинитив здесь менее характерен, менее выразителен, чем в предыдущих примерах. И это стоит в связи с в о п р о с и т е л ь н о с т ь ю этих предложений, так как центр тяжести переходит в них на в о п р о- с и т е л ь н ы й ч л е н, что и обесцвечивает инфинитив.

Каждый из перечисленных здесь оттенков может еще комбинироваться с о в с е м и о т т е н к а м и с о с л а г а т е л ь н о г о н а к л о- н е н и я, так как в каждом таком предложении возможна частица бы как остаток сослагательной формы бывшего здесь когда-то глагола:

Быть бы нашим странникам под родною крышею, Кабы знать могли они, что творилось с Гришею. (Некр.)

Не креститься бы тебе, — говорит, — человече, жить бы тебе

со мной на веселии до конца дней. (Тург.) Пораздумай ты, путем,

290