Хрестоматия по синтаксису

и сложные (ср.: летит птица, большая птица — летит большая птица), он рассматривал предложение лишь как частный случай или разновидность словосочетания (как законченное словосочетание, простое или сложное).

Кроме того, Ф. Ф. Фортунатовым проводилось различие между грамматическими и неграмматическими фактами в синтаксисе. По его мнению, словосочетание может считаться грамматическим лишь при условии, если оно образуется из форм отдельных слов или заключает в себе форму их соединения. Для грамматического предложения существенным является также то, что оно должно представлять собой грамматически законченное словосочетание, т. е. заключать в себе грамматическое сказуемое и грамматическое подлежащее.

Реализация соответствующих единиц в практике общения и сообщения мысли связана, по Ф. Ф. Фортунатову, с выражением определенного психологического содержания. Но это находится целиком во власти прихотливого употребления и не может быть предметом собственно грамматического анализа. Задача синтаксиса состоит в изучении форм отдельных слов в их сочетаемости друг с другом, а также специфических форм их соединения в составе предложения независимо от того, как они реализуются в процессе речевой коммуникации. <…>

<…> Анализ словосочетаний (и предложений) со стороны непосредственных синтаксических связей слов, входящих в их состав, не дает нам никакой полезной информации об их употреблении в соответствии с тем или иным целевым (коммуникативным) назначением. Так, одно и то же словосочетание, будучи, например, грамматическим предложением типа NN приехал из Москвы, может служить в речи ответом на любой из следующих вопросов: Кто приехал из Москвы?

Приехал ли NN из Москвы? Откуда приехал NN? — или само может выражать вопрос, и это никак не влияет на связи слов друг с другом в составе данного словосочетания.

Отсюда с достаточной очевидностью следует, что необходимо четко отграничивать факторы, определяющие синтаксические связи слов в составе словосочетания или предложения, от факторов, обусловливающих преобразование и реализацию словосочетаний (предложений) в качестве единиц речевой коммуникации. Другое дело, правомерно ли выносить последние за пределы грамматики, ограничивая сферу синтаксического исследования лишь формальным механизмом образования (конструирования) словосочетаний.

Вероятно, такой подход в какой-то мере <…> является оправданным. Он действительно обеспечивает большую точность и объективность научного описания одной из сторон структуры языка, в известной мере позволяет преодолеть существенные противоречия в интерпретации языковых фактов.

161

Однако, с другой стороны, такой подход значительно обедняет наши представления о речевой действительности, освещая ее далеко не полно.

Собственно при таком подходе понятие предложения как специфической языковой единицы, как единицы, которой одной принадлежит коммуникативная функция языка, поскольку «в общественной практике люди мыслят и говорят именно предложениями», фактически исчезает, оказывается ненужным. Тот смысл, который вкладывает в него Ф. Ф. Фортунатов, вовсе не имеет в виду коммуникативной сущности предложения. Но это как раз и приводит к тому, что важнейшая сфера функционирования языка как средства общения и обмена мыслями целиком выпадает из поля зрения науки о языке.

Учение Ф. Ф. Фортунатова о синтаксическом строе языка <…> не могло удовлетворить тех лингвистов, которые хотели бы видеть в синтаксисе «описание способов обнаружения мышления в слове», как акад. А. А. Шахматов. <…>

Будучи учеником Ф. Ф. Фортунатова, А. А. Шахматов, хотя и воспринял некоторые идеи своего учителя, не стал его прямым последователем в понимании объема и задач синтаксиса.

По замыслу А. А. Шахматова, синтаксис должен включать как учение о предложении, так и учение о словосочетании, причем последнее должно занять подчиненное положение по отношению к первому <…>.

Таким образом, на центральное место в синтаксисе вновь возвращается понятие предложения.

Трактовка этого понятия приобретает у А. А. Шахматова принципиальное значение: по его мнению, именно здесь лежит ключ к пониманию сущности языка («Язык в своих элементах зародился и развивался в составе предложения, предложение является единственным способом обнаружения мышления в слове»1).

А. А. Шахматов решительно возражал против всяких ограничений, имеющих целью сузить понятие предложения как в отношении его внутреннего содержания (отождествление предложения с логическим или психологическим суждением), так и со стороны его внешнего выражения (попытки определить предложение лишь по некоторым морфологическим показателям), хотя сам он не был последовательным в осуществлении этого требования.

По А. А. Шахматову, интеллектуально-психологическую основу любого предложения составляет так называемая коммуникация (понятие более широкое, чем суждение). Сущность коммуникации состоит в том, что в ней «движением воли соединяются некоторые представления в предикативную (т. е. вообще определяющую, в частности зависимую, причинную, генетическую)

1 Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. М., 1941. С. 73.

162

связь». Коммуникация является «посредницей между психикой говорящего и тем проявлением ее в слове, к которому он стремится».

Подводя под коммуникацию все виды предложений, А. А. Шахматов учитывал момент речевого взаимодействия говорящего и собеседника. Он писал о предложениях типа Дома ли отец? Уходите!

Выпить бы чего! Посидел бы ты с нами!, что в них «представления приведены в связь нарочитым актом не для утверждения чего-либо или отрицания, а в одном случае для вынуждения собеседника к тому, чтобы он высказал суждение, сочетав оба названных в вопросе представления, в другом случае — для вынуждения или побуждения собеседника произвести то или иное действие (Уходите! Посидел бы ты с нами!), в третьем — для обнаружения желания говорящего (Выпить бы чего)».

Однако при анализе состава коммуникации А. А. Шахматов фактически не считался с этим моментом и оставил в силе прежний, формально-логический принцип деления, нивелируя различия между разными типами сообщений1.

Важнейшими членами коммуникации являются, по А. А. Шахматову, психологический субъект и психологический предикат. Психологический субъект — это представление, господствующее над другим, сочетавшимся с ним представлением; психологический предикат, наоборот, представление зависимое, подчиненное. Причем отношения господства и зависимости между этими представлениями обусловливаются «самой их природой». Представления о предметах, например, сами по себе являются господствующими, независимыми, тогда как представления о признаках осознаются как зависимые, производные.

Следовательно, еще до обнаружения их в коммуникации указанные представления стоят в определенном отношении друг к другу. Коммуникация как бы только воспроизводит и закрепляет эти отношения.

А. А. Шахматов постоянно подчеркивает: «Дело идет о действительном господстве, обусловленном самою природой первого представления, и о действительной зависимости, обусловленной природой второго представления»2.

«При сочетании представлений о предмете с представлением о признаке первое из них как господствующее в отношении признака по самой своей природе будет всегда субъектом, а второе предикатом»3.

1 По замечанию В. В. Виноградова, он невольно переносил на психологическую коммуникацию результаты формально-логического анализа суждения (см.: Виноградов В. В. Из истории изучения русского синтаксиса. М. : Изд-во МГУ, 1958. С. 78).

2 Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. М. : Учпедгиз, 1941. С. 22. 3 Там же. С. 23.

163

«Представления о времени проявления того или иного признака, представления о месте, куда направлено движение, и тому подобные представления являются представлениями несамостоятельными и соотносительными, поэтому они вообще не могут стать в предикативное отношение к другому представлению»1.

Такая характеристика членов коммуникации и отношений между ними исходит из признания неподвижности форм языка и мышления и в конечном счете ведет к морфологизации синтаксических явлений.

Не случайно, переходя к рассмотрению предложения и определяя его как «словесное, облеченное в грамматическое целое (посредством согласования составных его частей или соответствующей интонации) выражение психологической коммуникации», А. А. Шахматов ставит соотношение его членов в прямую зависимость от семантико-грам- матической природы различных частей речи. <…>

Правда, А. А. Шахматов делает существенную оговорку, допуская наличность в мышлении наряду с представлениями, господствующими и зависимыми по своей природе, представлений, которые становятся таковыми в силу того или иного настроения говорящего, как в известном примере немецкого ученого Г. Пауля: Карл едет завтра в Берлин, где, согласно авторской интерпретации, психологический предикат может быть выражен, в частности, любым членом, «смотря по тому, на что именно обращает внимание говорящий в своем сообщении». По замечанию А. А. Шахматова, в подобных случаях возникает некоторый психологический конфликт, который, однако, «должен решаться не в пользу случайного настроения говорящего, а в пользу основных отношений, лежащих между различными группами представлений»2.

Но в этом замечании смешиваются по существу совершенно разные вещи: иерархические отношения, которые А. А. Шахматов считает основными и которые обнаруживаются «в согласовании составных частей предложения», как уже указывалось, лежат совсем в иной плоскости, нежели отношения, раскрывающие коммуникативный смысл сообщения (дело здесь, конечно, не в случайном настроении говорящего, а в определенной и преднамеренной целевой установке).

Заслугой А. А. Шахматова можно считать то, что он обратил внимание на особую роль в оформлении предложения интонации (это связано с его общим и, несомненно, верным требованием изучать не письменные ярлыки, а живое, звучащее слово). Но и в этом отношении он был непоследовательным и фактически апеллировал к интонации лишь в тех случаях, когда законченность словесного выражения «не выявляется наличием в составе предложения главных членов».

1 Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. С. 27.

2 Там же. С. 25.

164

<…> К учению о предложении А. А. Шахматов и относил только рассмотрение способов выражения главных членов. Между тем совершенно ясно, что в таком качестве учение о предложении принципиально ничем не может отличаться от учения о словосочетаниях (словосочетаниях определенного разряда) в фортунатовском понимании этого термина. Правда, объем предложения у А. А. Шахматова несколько расширяется за счет тех случаев, когда в функции предложения выступают не сочетания слов, а отдельные слова. Но эти случаи находятся <…> на периферии синтаксической системы <…>.

Сознавая, что предложение должно обладать какими-то специфическими, свойственными только ему признаками, и даже (отчасти небезуспешно) пытаясь установить эти признаки (для чего ему и понадобилось понятие коммуникации), А. А. Шахматов, однако, так

ине смог выйти за рамки прежних априорно-логических схем и построений. Вот почему распределение сфер и задач между двумя разделами синтаксиса — учением о предложении и учением о словосочетании — он вынужден был провести на основе чисто условных критериев.

<…> Шахматовское понимание объема и задач синтаксической науки оказало существенное влияние на построение системы русского синтаксиса во втором томе «Грамматики русского языка». М.: Изд-во АН СССР, 1954 (второе издание — 1960 г.).

Синтаксис определяется здесь как часть грамматики, излагающая учение о словосочетании и учение о предложении. Оба эти раздела, по замыслу авторов, должны с необходимостью дополнять друг друга: правила сочетания слов не исчерпывают всей системы синтаксических отношений, выражаемых в данном языке, поэтому синтаксис не может ограничиваться изучением словосочетаний и рассматривать предложение лишь как разновидность словосочетания; с другой стороны, сведение синтаксиса к учению о предложении оставляет в тени многие факты, характеризующие структуру различных типов словосочетаний.

Качественное своеобразие предложения, в отличие от простого сочетания слов (или словосочетания), состоит в особой функции, принадлежащей только предложению, — функции единицы общения

исредства сообщения (со стороны значения) и в особой, свойственной только предложению интонации (со стороны формы).

Словосочетания являются строительным материалом для предложения. Они представляют собой грамматические единства, которые, возникая из сочетания слов по законам и правилам данного языка, выражают в составе предложения единые, хотя и расчлененные, значения1.

Заметим, что в таком определении круг словосочетаний намеренно сужается. Отсюда сознательно исключаются так называемые

1 См.: Грамматика русского языка. М. : Изд-во АН СССР, 1960. Т. II. Ч. I. С. 10.

165

предикативные сочетания (сочетания подлежащего и сказуемого), поскольку последние как будто обладают свойством сообщения. Это делается для того, чтобы более точно (и более обоснованно) провести границу между синтаксисом предложения и синтаксисом словосочетания и устранить терминологическую путаницу, когда, как у А. А. Шахматова, одно и то же речевое образование называется то законченным словосочетанием, то предложением.

Однако против этого можно выдвинуть целый ряд возражений. Прежде всего, с принципиально методологической точки зрения нельзя считать достаточным основанием для исключения данного явления из ряда других только то, что оно, это явление, входит еще и в другой ряд (что предикативное сочетание, в частности, будучи определенным сочетанием словесных форм, приобретает еще какое-

то особое качество как предложение или в составе предложения). Кстати, в академической грамматике неоднократно подчеркива-

ется, что не только предикативные сочетания, но и сочетания типа холодное зимнее утро и даже отдельные слова (например, в пушкинском контексте: Зима. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь) могут обладать в речи особым свойством сообщения (слово зима в последнем примере, будучи предложением, не перестает быть отдельным словом).

Исключение предикативных сочетаний из круга словосочетаний вообще не оправдывается и практическими соображениями.

В самом деле, если задача синтаксиса словосочетаний состоит в том, чтобы выявить и установить правила сочетаемости отдельных словесных форм друг с другом в связной речи (в конечном счете все свойства словесных форм обнаруживаются только в связной речи, в цельном и осмысленном высказывании), то совершенно непонятно, почему в этом плане, т. е. именно с точки зрения синтаксической сочетаемости и в отвлечении от особого качества, специфически свойственного предложению, не должны рассматриваться также и сочетания главных членов.

Если же подобные сочетания в том же плане, помимо того особого качества, которое они приобретают в составе предложения, должны анализироваться в учении о предложении, то неясно, почему здесь же не рассматривать и все другие сочетания (словосочетания).

Высказанные соображения не снимают вопроса о том, все ли слова и формы слов, все ли словосочетания и их формы могут непосредственно с помощью соответствующей интонации и порядка слов становиться единицами речевого общения, т. е. предложениями1. Однако решение этого вопроса является лишь предварительным условием для перехода из одной сферы синтаксиса в другую, поскольку даже предикативные сочетания (подлежащее + сказуемое)

1 См.: Грамматика русского языка. М. : Изд-во АН СССР, 1960. Т. II. Ч. I. С. 77–78.

166

сами по себе далеко не всегда способны выражать сообщение. Ср. невозможность использования в качестве отдельных предложений таких сочетаний подлежащего и сказуемого, как в примерах: Сильные руки извлекли ее из колонны (Фад., Молодая гвардия); Толпа стремительно бросилась к набережной (Л. Толст., Война и мир); <…>

Смужчинами она держалась строго (Г. Ник., Жатва) и т. п.

Вакадемической грамматике русского языка справедливо указывается, что языковая форма предложения не определяется всецело его грамматическим составом, что фактически предложение существует как определенное единство своего состава, интонации и порядка слов1, но разграничение предложений и словосочетаний проводится все-таки на основе одних лишь собственно конструктивных различий соответствующих синтаксических образований. Здесь налицо очевидная непоследовательность, поскольку при этом игнорируются те специфические признаки, которые отличают предложение от словосочетаний любого состава в самой речевой действительности.

Вуказанном отношении весьма примечательно, что случаи так называемого разнообразного осмысления одной и той же синтаксической конструкции благодаря изменению порядка слов и интонации (ср.: Поезд пришел — Пришел поезд) трактуются в академической грамматике как «различное смысловое применение одного и того же предложения». Но если интонация и порядок слов с необходимостью характеризуют любое предложение, то вряд ли правомерно считать тождественными (одними и теми же) построения, которые по своим характеристическим (конститутивным) признакам различаются вполне отчетливо и определенно. Ясно, что в подобных случаях за предложение принимается уже нечто такое, что существует будто бы вне интонации и вне определенного порядка слов.

Естественно, что академическая грамматика не могла подвести окончательный итог поискам наиболее рациональных схем и приемов адекватного воспроизведения синтаксического строя русского языка. Эти поиски продолжались у нас и в последующие годы.

Так, проф. А. Б. Шапиро была предпринята попытка возродить <…> фортунатовскую синтаксическую концепцию, в соответствии с которой главным и единственным предметом изучения в синтаксисе должно быть не предложение, а словосочетание.

По определению А. Б. Шапиро, словосочетание есть образованное из знаменательных слов замкнутое грамматическое целое, между членами которого устанавливается в процессе речи отношение определяющего и определяемого2. Дополнительно к понятию слово-

1 Там же.

2 См.: Шапиро А. Б. О предмете синтаксиса // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1961. № 3. С. 79. См. также: Шапиро А. Б. Словосочетание в русском языке // Славянское языкознание. М. : Изд-во АН СССР, 1959. С. 195–216.

167

сочетания А. Б. Шапиро ввел также понятие словосочетательной цепи (словосочетательная цепь может состоять из двух, трех и более словосочетаний, каждое словосочетание представляет собой в таких случаях звено словосочетательной цепи). С введением этого понятия отношения синтаксической сочетаемости отдельных словесных форм, находящихся в разной иерархической зависимости друг от друга, как будто бы действительно исчерпываются в синтаксисе. Но можно ли ограничивать синтаксис изучением только указанных отношений?

Справедливо отмечая, что словосочетание и словосочетательная цепь, с одной стороны, и предложение — с другой, — явления различного рода и если они и пересекаются, то лишь частично и на различных уровнях, А. Б. Шапиро, по-видимому, не допускал мысли о двухмерности (или многомерности) синтаксической системы языка и поэтому выносил предложение за пределы этой системы. По его мнению, предложение следует рассматривать не в синтаксисе (и значит, не в грамматике вообще), а в риторике, которая должна описывать структуры предложений разных типов с замечаниями об их стилистическом использовании в речи. Однако такой подход не может быть принят <…>, что грамматический строй любого языка обслуживает потребности общения и сообщения, которые в полной мере удовлетворяются как раз и только с помощью предложений различных типов. Отсюда следует, что, вырывая предложение из контекста грамматического строя, мы не можем составить достаточно полное и точное представление о самом этом строе, все средства которого в конечном счете направлены на организацию связной речи в целях коммуникации, т. е. опять-таки на построение предложения.

Особое направление в понимании синтаксиса разрабатывается проф. Т. П. Ломтевым.

В статье «Природа синтаксических явлений» Т. П. Ломтев утверждает, что предлагаемая им синтаксическая теория за отправную единицу принимает предложение. Следовательно, его синтаксис — это прежде всего учение о предложении.

Исходя из признания двустороннего характера лингвистических объектов, Т. П. Ломтев определяет предложение как лингвистическую единицу, «означающей стороной которой является словесная форма или сцепление словесных форм, а означаемой — предикативное отношение, т. е. сообщение»1.

Важнейшей элементарной синтаксической единицей Т. П. Ломтев считает позицию словесной формы, или позиционное звено в структуре предложения. Обоснованию этого понятия и анализу различных типов предложения как структуры позиций посвящена

1 Ломтев Т. П. Природа синтаксических явлений // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1961. № 3. С. 26.

168

работа Т. П. Ломтева «Основы синтаксиса современного русского языка» (М.: Учпедгиз, 1958). Понятие позиции здесь вводится в

противовес традиционно выделяемым членам предложения, поскольку последние, по мнению автора, представляют собой вовсе не синтаксические, а смысловые категории.

Позиция, или позиционное звено, в структуре предложения определяется, во-первых, на основе противопоставлений разных форм одного слова (ср.: написал брату — написал о брате) и, во-вторых, на базе лексико-грамматических свойств слов, образующих данный синтаксический (или синтагматический) ряд (ср.: писал днем — писал пером).

С точки зрения позиционных отношений любое предложение представляет собой в синтаксическом плане определенную структурную (или позиционную) модель, строение которой зависит от качества и состава позиций, занимаемых в ней отдельными словесными формами. Предлагаемый Т. П. Ломтевым синтаксический анализ предложения и имеет в виду выявление и квалификацию позиций образующих данное предложение словесных форм.

Следует сказать, что понятие позиции, хотя и нуждается еще в уточнении, является, несомненно, плодотворным. Однако оно учитывает опять-таки лишь одну линию в структурном строении предложения — линию конструктивных связей составляющих его элементов. Указание на то, что такие элементы (отдельные словесные формы) находятся в отношении друг с другом не только внутри одной модели предложения (так называемые синтагматические отношения, которые устанавливаются, например, между словесными формами писал и вечерами в конструкции писал вечерами), но и за ее пределами (так называемые парадигматические отношения, т. е. отношения словесных форм одной модели к словесным формам другой модели, ср.: писал вечерами — писал по вечерам), не меняет дела, поскольку установление второго ряда отношений ориентируется на тот же план синтаксической сочетаемости, представляет собой своеобразную проекцию к нему в сознании носителей данного языка, располагающих определенными сведениями о том, что данное отношение реальной действительности может быть выражено не только данным синтаксическим рядом слов, но еще и ка- ким-то другим.

Характерно, что при выяснении специфических признаков предложения Т. П. Ломтев приписывает его означающей стороне лишь словесную форму или сцепление словесных форм, а распределяя связи членов модели предложения на два класса (связь на основе требований предикативности и связь на основе валентных свойств словесных форм), воспроизводит по существу старое фортунатовское деление словосочетаний на законченные и незаконченные, пользуясь термином «предложение» как синонимом законченного словосочетания.

169

Ряд интересных, хотя и весьма противоречивых, соображений о задачах синтаксиса как учения о предложении (в его противопоставлении синтаксису словосочетания) высказан в «Основах построения описательной грамматики современного русского литературного языка» (М.: Наука, 1966).

Автор соответствующего раздела этой книги — Н. Ю. Шведова, рассмотрев и подвергнув во многом вполне обоснованной критике некоторые из уже пройденных путей построения синтаксиса, согласно собственному заявлению, встает на тот путь, который был намечен в теоретическом введении к академической грамматике русского языка 1954 г. Вместе с тем Н. Ю. Шведова развивает некоторые новые (по сравнению с академической грамматикой) принципы и положения.

Прежде всего, заслуживает внимания ее указание на то, что предложение включается в систему иных парадигматически соотносимых форм, нежели словосочетание: если система форм словосочетания определяется исключительно категориями, свойственными стержневому слову (ср.: хорошая книга — хорошую книгу и т. д.), то система форм предложения — специфическими «предложенческими» категориями времени и объективной модальности (ср.: брат пишет — брат писал — брат будет писать — брат писал бы — пиши бы брат (?) и т. п.).

Поскольку названные категории явно не конструктивного плана (как видно из приведенных примеров, конструктивные связи компонентов во всех «формах» предложения остаются здесь неизменными), то само понятие предложения, по логике вещей, как будто бы должно быть выведено за пределы конструктивного синтаксиса.

Однако Н. Ю. Шведова отнюдь не склонна следовать этой логике.

Главной задачей синтаксиса предложения она считает выявление так называемых структурных основ (формул) построения предложений, каковыми, по ее мнению, могут быть, например: соединение именительного падежа с verbum finitum (Отец ушел утром на работу), глагол в форме 3-го л. единственного числа (Наконец-то рассветает), формы номинатива (Поздняя осень; Густой туман над рекой), некоторые сочетания, включающие в свой состав «такие элементы, которые традиционно определяются как второстепенные члены предложения или совсем выводятся за пределы строевых элементов синтаксиса (частицы), однако в составе структурной основы играют роль её обязательного компонента» (Директору не до разговоров; Грубиянам не место в футболе; С чистописанием незадача; Вот и река) и др. 1. Все это построения, различающиеся, конечно, в конструктивном, а не в коммуникативном плане.

1 См.: Основы построения описательной грамматики современного русского литературного языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. М. : Наука, 1966. С. 146.

170