Хрестоматия по синтаксису

Что так жалобно поют? Домового ли хоронят? Ведьму ль замуж, выдают? —

мы прекрасно знаем из предыдущего, к т о поет, к т о хоронит и к т о выдает замуж, хотя самого слова бесы, может быть, и не держим в уме при чтении этих строк. В обоих случаях получаются предложения л и ч н ы е, но недосказанные, н е п о л н ы е. Теперь сопоставим с ними предложения нашего нового типа: в парламентах много говорят, в

этой пьесе много поют, его завтра хоронят и т. д. В них действующее лицо далеко не так ясно, как в предыдущих, и эта н е я с н о с т ь как раз очень в а ж н а для них. Мы могли бы перечислить, кто в парламентах говорит (депутаты, министры), кто в пьесе поет, кто хоронит, но такое перечисление совершенно исказило бы фразу. В то время как в прежних предложениях добавление опущенного подлежащего создало бы в худшем случае лишь стилистическую неловкость (потому что ввело бы лишнее слово), здесь оно бы стерло самый синтаксический облик фразы, изменило бы строй ее. И это потому, что оно уничтожило бы тот оттенок н е о п р е д е л е н н о с т и, в котором тут все дело. Другими словами, здесь подлежащее не случайно недосказано, как в неполных личных предложениях, а н а м е р е н н о у с т р а н е н о и з р е ч и, н а м е р е н н о п р е д с т а в л е н о к а к н е и з в е с т н о е, н е о п р е д е л е н н о е. Иногда это значение прямо даже п р о т и в о- действует обычному заимствованию подлежащего из соседних предложений (ср. первый пример из Гончарова, где рядом с они утонут сказано боялись акул, и при этом ясно сознается, что боялись не они, а кто-то другой). Этим-то предложения эти и отграничиваются от неполных предложений и приближаются к безличным. Но, с другой стороны, и от безличных предложений они тоже резко отличаются. В то время как в предложениях типа светает или вечереет форма 3-го л. ед. ч. теряет свое прямое значение, в этих предложениях лицо и число глагола сохраняют в с е с в о е о б ы ч н о е з н ач е н и е: в предложении в этой мастерской хорошо работают 3-е л. указывает, как и всегда, на то, что действует не говорящий и не слушающий, а тот, о ко м говорят, а множественное число — что действует не один предмет, а несколько. Все как в самом обыкновенном глаголе. Таким образом, при сравнении с безличными предложениями эти предложения оказываются л и ч н ы м и, а при сравнении с обычными личными

предложениями выделяются н е о п р е д е л е н н о с т ь ю подлежащего. Вот почему их можно назвать неопределенно-личными.

Сюда же относятся обычно (хотя с меньшим правом) предложения со сказуемым во 2-м л. е д и н с т в е н н о г о ч и с л а, каковы следующие:

Упустишь огонь — не потушишь. (Посл.)

Любишь кататься, люби и саночки возить. (Посл.)

241

Много других еще примеров в голову приходит, — да всего не перескажешь. (Тург.)

Глядишь и не знаешь, идет или не идет его величавая ширина…

(Гог.)

Для понимания этих предложений надо прежде всего принять во внимание, что в н и х ч а с т о б ы в а е т и п о д л е ж а щ е е, т. е. слово ты, напр.:

Вот не доедем, да и только, домой! Что ты прикажешь делать?

(Гог., Ревизор.)

Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь себе, как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет. (Там же.)

[Фе л и ц а т а.] Ей, видишь ты, хочется зятя и богатого, и чтоб тихого, не из бойких… потому что она сама из очень простого звания взята. [З ы б к и н а.] Скоро ль ты его найдешь такого! [Ф е л и ц а т а.] И я то же говорю. Где ты нынче найдешь богатого да неразвязного?

(Островск.; ни та, ни другая из говорящих не имеют в виду друг друга.) —

причем общий характер фразы остается совершенно тот же. В таких случаях мы имеем не только л и ч н о е, но, вдобавок, еще и п о л н о е предложение с самым настоящим подлежащим. И тем не менее некоторой неопределенности этого подлежащего отрицать невозможно. Несомненно, что ты здесь означает не то, что обычно. Мало того, и ко с в е н н ы е падежи слова ты могут принимать сами по себе особый, как бы «безличный» смысл, например:

Грубая черная одежда по крайней мере оригинальна и обращает на

тебя внимание. (А. Остр., Волки и овцы; реплика Глафиры о себе самой.)

Вы, Флор Федулыч, стало быть, женской натуры не знаете… Так тебя и подмывает… (Он же.)

Стой твердо, потому один отвечать будешь… У тебя есть своя голова на плечах? Закон знаешь? Ну, и шабаш… (Он же, Пучина; сентенция на тему о независимости человека от среды.)

В чем же особенность всех этих предложений и чем она объясняется? Дело в том, что каждое слово вообще может употребляться

вобщем и в частном значении. Говоря дайте мне хлеба!, я могу иметь

ввиду какой угодно хлеб, и тогда это слово будет мной употреблено в, общем значении, а могу иметь в виду тот хлеб, на который сейчас смотрю, или о котором собеседник уже знает, — и тогда это слово будет иметь частный смысл. Человек, входящий впервые в ворота какого-нибудь дома и желающий «видеть дворника», употребляет

242

слово это совсем не в том смысле, в каком употребляет управдом, когда велит позвать к себе дворника. Первый представляет себе дворника вообще, а второй только данного дворника. Или сравним еще слово завтра в обычном употреблении (для нас, например, сейчас это 19 июня 1927 г. 1) и в стишке завтра, завтра, не сегодня, так ленивцы говорят, где оно обозначает всякое завтра. Хотя каждое слово вообще может употребляться в обоих смыслах, однако есть слова, которые употребляются преимущественно в общем смысле (бытие, субстанция, наука, искусство, религия, нравственность

ит. д.), и есть слова, употребляющиеся преимущественно в частном смысле (вчера, завтра, рядом, напротив, наискось, насквозь и т. д.). Личные слова по понятным причинам принадлежат как раз ко второму разряду. Ведь я всегда обозначает того, кто говорит, а говорить может только данный, индивидуальный человек, а не человек вообще; ты всегда обозначает того, кому говорят; мой всегда указывает на индивидуальное я; твой — на индивидуальное ты, и т. д. Крайне редко мы говорим о нашем я вообще, о временах, когда не будет ни моего, ни твоего и т. д. Вот этот-то крайне редкий общий смысл и придан слову ты в предложениях рассматриваемого типа. Как в предложении человек смертен под человеком разумеется не какойнибудь определенный человек, а всякий человек, человек вообще, так в словах Осипа ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет под словом ты разумеется не тот ты, который слушает Осипа (да его, кстати, никто и не слушает), а всякий ты, ты, вообще. Разница только в том, что к слову человек такое обобщение вполне подходит, а к слову ты оно мало подходит. Мы видим, таким образом, что неопределенность подлежащего в этих предложениях объясняется совсем не так, как в предложениях предыдущего типа. Там подлежащее опускалось, а здесь ему только придается особый, обобщающий оттенок, отнимающий у него индивидуально-личный характер. Это обобщенно-личные предложения. Понятно, что предложения эти еще менее примыкают к безличным, чем предыдущие; ведь они по существу ничем не отличаются от таких вполне личных предложений, как человек смертен, соловей поет лучше всех птиц,

ит. д. И если их все же полезно выделить в особую категорию, то только потому, что из всех наших личных слов именно ты, специализировалось в этой обобщительной роли, так что можно сказать, что предложения эти представляют собой излюбленную форму личного обобщения в русском языке, и это составляет важную его синтаксическую особенность. Что и другие лица способны к этому, ясно из таких случаев, как еду-еду — следу нету, режу-режу — крови нету (лодка и весло), я мыслю — следовательно существую, где обобщено 1 -е л. ед. ч.; метил в ворону, а попал в корову; либо пан, либо пропал; пьян да умен — два угодья в нем; кавалеров-то у нас один,

1 (Писалось автором в 1927 г. — Ред.)

243

другой — обчелся, где обобщено 3-е л. ед. ч.; охотно мы дарим, что

нам не надобно самим (Кр.), где обобщено 1-е л. мн. ч.; ищите и дастся вам, где обобщено 2-е л. мн. ч. (предполагаем эту фразу как сентенцию, а не в ее евангельском контексте, где она относится к окружающим); по платью встречают, по уму провожают; от кого чают, того и величают, где обобщено 3-е л. мн. ч. (тип, внешне совпадающий и потому трудно отделимый от предыдущего типа). Особенно часто встречается обобщение 1-го л. единственного числа в рассуждениях вроде следующего: Всякий себе сам виноват. Коли

я добрый человек да имею свой разум, так что мне приятели? А коли я дурак,… да ежели начал распутничать, так уж ничто делать, что на приятелей сворачивать. (Островск.). Но типичным в этом отношении является для русского языка все-таки второе лицо единственного числа.

Что касается опущения самого слова ты в таких предложениях, то о нем говорить не приходится, так как личные существительные 1-го и 2-го л. вообще могут опускаться <…> и опущение это с безличностью ничего общего не имеет.

Сюда же надо отнести и обобщительное п о в е л и т е л ь н о е наклонение единственного числа в предложениях вроде следующих:

Безумец я! Чего ж я испугался?

На призрак сей подуй — и нет его. (Пушк.)

Вот поди ж ты. Отыми у него деньги, вся цена ему грош; а везде ему почет… (А. Остр.)

Теперь и в люди выйдет, и нос подымет, вот что обидно-то. А ты

пресмыкайся всю жизнь. (Он же, Богатые невесты; реплики Пирамидалова о себе самом.)

Апо-нашему, матушка, по-купечески: учись, как знаешь, хоть с неба звезды хватай, а живи не по книгам, а по нашему обыкновению, как исстари заведено. (Он же.)

Знай край, да не падай. На то человеку разум дан. (Он же.)

Аты вот тут майся всю ночь. (Он же, Горячее сердце; Силан о себе самом.)

Трудно сказать, насколько именно сознается здесь в т о р о е лицо <…>. Но обобщительный оттенок здесь наиболее ярок, так как повелительное наклонение уже по самой природе своей (многоличность) как бы создано для выражения этого оттенка. Впрочем, при слове ты оттенок 2-го л. несомненен.

Оба рассмотренных типа предложений представляют собой несомненно две особые разновидности к а т е г о р и и л и ц а в русском языке и, соответственно с этим, две особые ф о р м ы м ы ш л е н и я говорящего по-русски человека. Что это действительно так, ясно особенно из таких случаев, где эти формы вступают в конфликт с

244

самым содержанием мысли и где благодаря этому ф о р м а выступает особенно отчетливо. А такие случаи у нас на каждом шагу, так как предложения эти наравне с подлинными безличными предложениями все больше и больше развиваются в языке за счет обычных, личных предложений. Так, хотя в предложениях типа говорят подлежащее опускается как неизвестное, однако подобным же образом на каждом шагу опускается и вполне известное говорящему подлежащее: тебе говорят, что нельзя, а ты все свое, сказанное тем самым лицом, которое говорит, что нельзя (Говорят тебе, Непутевый с приказчиком в Покровском сто рублей пропили — А. Остр. Какие ты глупости говоришь, давай, когда велят… — Писемск.; в обоих случаях говорящий говорит о себе самом), звонок испорчен, просят

стучать — вывешенное на двери, ищут дельного приказчика — в газетном объявлении, вам желают добра и предупреждают вас… —

в анонимном письме и т. д. В предложениях второго, обобщительного типа в форму обобщения облекаются нередко чисто личные факты, носящие глубоко интимный характер, как, например, у Л. Толстого:

После молитвы завернешься, бывало, в одеяльце… Вспомнишь… о Карле Ивановиче и его горькой участи… и жалко станет, так полюбишь его, что слезы потекут из глаз, и думаешь: «Дай бог ему счастья… я всем готов для него пожертвовать». Потом любимую фарфоровую игрушку — зайчика или собачку—уткнешь в угол пуховой подушки и любуешься, как хорошо, тепло и уютно ей там лежать. Еще помолишься о том, чтобы бог дал счастья всем… повернешься на другой бок… и уснешь тихо, спокойно, еще с мокрым от слез лицом.

Или у Лермонтова:

В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа:

Ирадость, и муки, и все там ничтожно…

Вэтих случаях обобщительная форма сочетания получает глубокое жизненное и литературное значение. Она является тем м о с т о м, который соединяет личное с общим, субъективное с объективным.

Ичем интимнее какое-либо переживание, чем труднее говорящему выставить его напоказ перед всеми, тем охотнее он облекает его в форму обобщения, переносящую это переживание на всех, в том числе и на слушателя, который в силу этого более захватывается повествованием, чем при чисто личной форме. Такова же роль и обычного авторского мы, употребляемого не только в тех случаях, где автор действительно может мысленно слиться с читателем и где обобщение уместно, но и в чисто автобиографических сообщениях.

Итут личное прячется под выработанные в языке обобщительные формы.

245

З. К. Тарланов

Односоставные личные предложения, их типы и происхождение1

Глагольно-местоименный изосемантизм как фактор развития односоставных личных предложений

Образование односоставных личных предложений, разрешая общеязыковую потенцию к стратификации, градуированию выражения прямого субъекта средствами синтаксиса, гармонировало с параллельно формировавшейся расчлененной парадигмой вопросительноотносительных, неопределенных, обобщающе-определительных местоимений, в конечном счете обслуживающих ту же самую линию лица, определяющую характер и способы реализации в языке субъективности как одной из его семантических доминант. Таков, например, с древнейших времен наметившийся и окончательно завершившийся в национальный период русского языка ряд местоимений, позволяющих представлять лицо по степени его известности (близости / неблизости) участникам речевого акта: къто — нњкъто — къто (относительное) — нњкыи — нњкоторыи — къто любо — къто коли — къто-то — кто-либо, кто-нибудь и т. д. <…>

Издавна открывшиеся и исторически вызревавшие семантические потенции русского языка в плане выражения категории лица в конце концов привели к формированию целой группы лексем, позволяющих градуированно, стратифицированно, континуально представлять сему «лицо неизвестное». Диапазон трудно уловимых, но тем не менее явственно дающих о себе знать оттенков здесь настолько широк, что едва ли в каком другом языке можно обнаружить точные им соответствия. Ср. хотя бы следующие три высказывания из русской классики: Иван Андреевич умер с тоской на сердце, какую не дай бог испытывать кому-либо из нас (Тург. Три портрета); [Червяков] утерся платочком из поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? (Чех. Смерть чиновника); [Моцарт: ] Сказали мне, что заходил За мною кто-то (Пушк. Моцарт и Сальери).

Приведенные факты говорят о том, что одно из природных свойств русского языка как важнейшей формы народного мировосприятия состоит в расчлененном, нередко — приблизительном и завуалированном представлении субъектного начала предложения. Это свойство пронизывает и лексико-семантический, и синтаксический уров-

1 Печатается по: Тарланов З. К. Университетский курс русского синтаксиса в научноисторическом освещении. Петрозаводск, 2007. С. 208–215.

246

ни языка, одинаково полно проявляясь на каждом из них и вместе с тем изоморфно объединяя их.

Если соответствующие местоимения, так или иначе связанные с обозначением лица, представить в качестве динамичной исходной точки, аккумулирующей естественную самобытность, природный дух русского языка, то односоставные личные предложения — это свидетельство реализации заложенных в нем потенций того же плана на синтаксическом уровне.

Так складываются новые типы предложений, своей семантикосинтаксической иерархичностью и тем самым системной организованностью конституирующие новую синтаксическую категорию — категорию односоставных личных предложений в русском языке нового времени, столь же очевидную и автономную, сколь очевидна и автономна, например, категория безличного предложения.

Односоставные личные предложения в их семантической соотнесенности с двусоставными предложениями

Тот факт, что односоставные личные предложения по ряду параметров соотносительны с двусоставными с личными местоимениями в роли подлежащего и нередко вступают с ними в отношение субституции, не есть показатель их идентичности или тождественности. Это и не деривационные синтаксические формы, связанные между собой идеей произвольности: из факта существования в языке двусоставного личного предложения вовсе не следует, что в нем должно быть и односоставное личное предложение. Это и не трансформы одной и той же базовой синтаксической структуры, хотя и относятся к одному и тому же семантическому полю «лица», поразному вариативно обслуживая его.

Это особые, отдельные, синтаксические структуры, возникшие исторически и безусловно детерминированные этнически, ментальностью народа, его представлениями о человеке, о личном, человеческом начале в организации высказывания как формы реализации духовной деятельности человека же в его этносоциальной принадлежности. Говоря другими словами, русский язык относится к тем языкам, которые присутствующую во всех языках идею лица актуализируют в разной степени концентрированно, конкретно и последовательно. Этими возможностями русский язык, с одной стороны, превосходит другие языки, как генетически родственные, так и неродственные, а с другой — демонстрирует свою внутреннюю силу быть адекватным разным по структуре языкам, по-другому воплощающим в себе ту же семантическую линию.

Разные языки различны не только по их внешнезвуковым и грамматическим характеристикам, но не в меньшей мере — и по заложенным в них потенциям развития и развертывания, благодаря ко-

247

торым каждый из них неисчерпаем в самодвижении и самосовершенствовании в соответствии с потребностями человека. <…>

Односоставные личные предложения, занимая свое самобытное место в синтаксисе русского языка нового времени, в парадигматической противопоставленности иным типам предложений, могут быть аттестованы как лично-синтаксические квантитативы: степень их насыщенности значением лица весьма и весьма неодинакова. Если определенно-личное предложение в этом отношении примыкает (приближается) к двусоставному личному с местоименным подлежащим, то обобщенно-личное предложение оказывается обращенным в сферу безличности не только по причине грамматической изолированности главного члена, но и потому, что его отнесенность к лицу условна (оно «вселично» и панхронично1). Между указанными полярными типами располагаются неопределенно-личные предложения, в разной степени совмещающие в себе признаки тех и других. Именно потому, что односоставные личные предложения существенно по-разному представляют изоморфную для них идею лица, конкретные их разновидности соответствуют разным ступеням объективирования содержания высказывания. Максимальная объективность высказывания реализуется теми из них, которые наименее «личны». И наоборот: наиболее «личные» наименее объективны. Не случайно, что обобщенно-личные предложения в русском языке закрепились за пословицами как жанром народной словесности, представляющим такое содержание, которое признается общественно (коллективно) принятым и проверенным этническим опытом.

Лексические средства выражения лица по шкале конкретность / неконкретность, известность / неизвестность (ряды неличных местоимений), изначально отмеченные печатью книжности, окончательно закрепляются как формы маркированные и в основном чуждые для разговорной речи, в то время как лично-синтаксические квантитативы становятся принадлежностью именно народной речи и народной словесности.

Общий обзор факторов, содействовавших развитию односоставных личных предложений

Зарождение и утверждение в русском синтаксисе нового времени односоставных личных предложений не могут быть объяснены исключительно грамматическими причинами. Попытки найти ответ на вопрос об их происхождении и статусе на путях ограниченнограмматических подходов не привели к убедительным и исторически адекватным результатам. Это и естественно.

1 Показателен, хотя и не бесспорен подход В. А. Богородицкого, на деле причислявшего обобщенно-личные конструкции к безличным. См.: Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики. 5-е изд. М.; Л., 1935. С. 219.

248

Синтаксическую динамику и развитие на уровне предложения трудно объяснить только грамматическими сдвигами, ибо синтаксис — это та область, где норма, употребление диктуется не только объективно-грамматическими факторами, но и факторами предпочтительности, сравнительности и выбора, требованиями и потребностями определенных типов, жанров речи и словесного творчества.

Складыванию и закреплению односоставных личных предложений в русском языке способствовал ряд факторов:

Утрата старой системы форм глагола и семантическое их усложнение, благодаря которому личные формы обрастают вторичными и переносными значениями.

Постепенное элиминирование личных местоимений, изоморфных личным глагольным формам, подчиненное тенденции к преодолению генетически сложившегося грамматического плеоназма; приобретение финитными формами статуса синтаксической самодостаточности.

Начало действия тенденции к объективированию и обобщению субъектных форм как проявление одного из фундаментальных процессов в истории русского синтаксиса. Объективированные конструкции характеризуются обобщенностью личных и временных значений. Образование этих конструкций приводит к расширению общей типологии предложений в русском языке, причем появляются и такие, которые занимают промежуточное положение между двусоставными личными и односоставными безличными, но не сводимы ни к тем, ни к другим.

Развитие и закрепление односоставных личных предложений были неотделимы от успехов повествовательных жанров литературы, с одной стороны, и от такого жанра народной словесности, как пословица, — с другой. Это неопровержимо подтверждается большим количеством фактических данных, приведенных и в ранее выполненных исследованиях. Примечателен в этой связи и тот факт, что к ХV–ХVI вв. количественно возрастают даже определенно-личные предложения, которые по существующим синтаксическим объяснениям должны бы уступить место двусоставным личным. Так, в ХV– ХVI вв. указанные предложения употребляются, по данным В. И. Борковского, и тогда, когда противопоставляются субъекты действий1, ср.: Да сына же своего Ивана благословляю своим царством Руским, чем мя благословил отец мои, князь Василей, и что мне бог дал (Моск. гр. 1572 г.); «Молю васъ святњишiи отцы мои. аще обретохъ благодать предъ вами, утвердите въ мя любовь, яко и в приснаго вамъ сына» (Стоглав. С. 24)2; и др. В ХV-ХVII вв. определенно-личные и

1 Историческая грамматика русского языка: Синтаксис. Простое предложение / под ред. В. И. Борковского. М., 1978. С. 206.

2 Примеры заимствованы из: Историческая грамматика русского языка: Синтаксис. Простое предложение. С. 207.

249

неопределенно-личные предложения в целом широко отражены во всех жанрах книжной письменности1. Ср., например, в повестях XVII в.: И думали думу великую и совет советовали, и пустили Ерша одну ночь ночевать (Повесть о Ерше Ершовиче. С. 12); Беда от бед, а Ершь не ушел от Леща и повернулся к Лещу хвостом, а сам почал Говорить: «Коли вам меня выдали головою, и ты меня, Лещь с товарищем, проглоти с хвоста» (Там же. С. 11). Достаточно последовательно они прослеживаются и в памятниках деловой письменности, хотя, естественно, и в иных соотношениях.

Все это свидетельствует о том, что к началу нового времени односоставные личные предложения стали неотъемлемой частью синтаксического строя русского языка.

Варианты иного осмысления рассматриваемых фактов были предложены В. И. Борковским. Отметив, что «Русский рукописный разговорник XVII века» и разговорник, помещенный в «Русской грамматике» Генриха Лудольфа 1696 г., содержат разные сведения о количестве определенно-личных предложений относительно предложений с личными местоимениями 1-го и 2-го л. — соответственно 17,6 и 54,4%, а также указав на то, что употребление личных местоимений в соответствующих конструкциях не обнаруживает видимой связи с их выделенностью логическим ударением, В. И. Борковский приходит к неожиданному выводу о том, что «в живой разговорной речи XVII в. односоставное определенно-личное предложение вытесняется двусоставным предложением, причем особенно интенсивно идет этот процесс в предложениях с перфектом, форма которого при опущении связки не содержала указания на лицо»2.

Однако заключение В. И. Борковского опровергается его собственными же аргументами: во-первых, коль скоро более чем в 54% случаев финитные формы глагола организуют самодостаточные предложения, которые и называются односоставными личными, то не может быть речи об их вытеснении двусоставными неполными; во-вторых, ни один из типов односоставных личных предложений не строился на базе форм прошедшего времени, поэтому употребление личного местоимения при перфекте без связки, т. е. уже при общей форме прошедшего времени, не могло иметь отношение к односоставности. Так же противоречивы суждения В. И. Борковского и по такому источнику изучения исторического синтаксиса, как пословицы. Согласно В. И. Борковскому, пословицы могут привлекаться при изучении разговорной речи периодов, соответствующих их записям, но «только в известной степени, так как пословицы возникли гораздо раньше и передавались устно из поколения в поколение»3. Что касается пословичных формул XVII в. без личных

1 Историческая грамматика русского языка: Синтаксис. Простое предложение. С. 212, 226.

2 Там же. С. 208–209.

3 Там же. С. 210.

250