Хрестоматия по синтаксису

материка (И. Пан. Галерная гавань); Чтобы Самарканд перестал быть Самаркандом, вовсе не нужно сносить весь город, достаточно уничтожить (даже вздрогнулось от такого сочетания слов) несколько удивительных произведений магометанского зодчества эпохи Тамерлана (Солоух. Письма из Русского музея); Наскоро отсняв следы крови на полу (снимок, конечно, никуда не пойдет, но надо же хоть что-нибудь заснять!), репортеры бросились вон (Боровик. Один год неспокойного солнца).

Таким образом, в публицистике ВК становятся стилистическим приемом экспликации авторского присутствия в изложении материала, которое должно быть адекватно воспринято читателем. В случае открытого авторского присутствия в публицистическом тексте ВК служит дополнительным средством раскрытия эмоционального и духовного мира автора: С ходу, при мне (неосторожно!) куда то кому-то позвонил — и сконфуженно повесил трубку (Кандраш. В Аризоне, у индейцев); Все это очень хорошо (я говорю, разумеется, о бережном отношении к старине, а не об этих движениях, которые солдаты проделывают с необъяснимым, самодовольством, точно возможность притопывать ногой и похлопывать по винтовке ставит их выше других, обыкновенных людей). Ведь заботиться о своем прошлом — не только долг, но и искусство (Кав. Малиновый звон). При всей яркости таких ВК в публицистическом тексте они в количественном отношении уступают вставкам, разъясняющим фактическую сторону изложения.

В х уд о ж е с т в е н н о м т е к с т е все авторские интенции, облеченные в форму различных стилистических приемов, подчинены, в первую очередь, эстетической, а не информативной функции. Поэтому и приоритетные стратегии обретают иную направленность.

ВК, содержащие дополнительные сведения в объективированной форме (план повествования не меняется), можно рассматривать как авторскую интенцию приблизить читателя к описываемому миру. Приведем примерь: такого рода конструкций с указанием их процентного объема по периодам:

XVIII в. — 34% ВК: После сего Эраст и Лиза, боясь не сдержать слова своего, всякий вечер виделись (тогда как Лизина мать ложилась спать) или на берегу реки, или в березовой роще, но всего чаще под тению столетних дубов (саженях в осьмидесяти от хижины) — дубов, осеняющих глубокий чистый пруд, еще в древние времена ископанный (Карамз. Бедная Лиза);

XIX в. — от 19% в первой трети, до 38% в конце: В день, о котором зашла речь, я также отправился в сад — и, напрасно исходив вес аллеи (вороны меня признали и. только издали отрывисто каркали), случайно приблизился к низкому забору (Тург. Первая любовь);

XX в. — 32%: В среду распустили раньше (это был один из тех чудесных дней, голубых, пыльных, в самом, конце апреля, когда уже

391

роспуск так близок и такая одолевает лень), но вернулся то он домой гораздо позже обычного (Наб. Защита Лужина).

Авторская дистрибуция информации на коммуникативно значимую и второстепенную не имеет той значимости, которая характерна для научного и публицистического текстов. Для читательского восприятия это способ лаконичного близкого знакомства с миром героев, описываемой обстановкой, атмосферой. Кроме того, вставка позволяет создать еще одну линию повествования, что делает его многомерным, объемным. В таких случаях во вставку помещаются уже предикативные конструкции, часто контрастирующие с базовой структурой во временном и субъективно-мо- дальном плане.

Попутные авторские замечания, помещенные во вставку, открыто апеллируют к читательскому восприятию. Данным приемом достигается интимизация повествования. Свернутость структуры во вставке до номинативов или определенных словоформ, как это чаще наблюдается в публицистике, уже не отвечает авторской интенции: во вставку чаще помещаются предикативные конструкции, которые оформлены как вопросительные или побудительные предложения, часто эмоционально окрашенные, контрастирующие с базовым пред- ложением-сообщением. Напр.:

XVIII в. —26% ВК: В «Дайре», «Мирамонде», в «Селиме и Дамасине» (знает ли их читатель?), одним словом, во всех романах желтого шкапа герои и героини… остаются добродетельными (Карамз. Рыцарь нашего времени);

XIX в. — 19% ВК: — Вы намекали мне вчера — пожалуйста, не останавливайте меня, я люблю говорить прямо — вы даже намекали вчера, что у некоторых людей (помню, что, по вашему замечанию, эти люди все чаще бывают степенные, суровые, прямые, умные, сильные, и бог знает каких вы еще не давали определений в припадке великодушия!), что у некоторых людей, повторяю, любовь (и бог знает почему вы это выдумали!) и проявляться не может иначе, как сурово, горячо, круто, часто подозрениями, гонениями

(Дост. Неточка Незванова);

XX в — 20% ВК: Книжку я разглядеть не успел, потому что женщина оторвалась от чтения, но зато (чего никак нельзя было ожидать!) молчальница вдруг заговорила со мной (Солоух. «Наша дама»).

Данные построения призваны имитировать диалог с читателем (1-й пример — интимизация повествования), передать разговорную стихию (2-й пример — стилизация взволнованного разговора) или отразить внутренний мир рассказчика (3-й пример).

Возникновение ВК в письменном тексте XVIII в. связано с выработкой книжных приемов передачи исчерпывающей информации: это работа с уже написанным текстом, своеобразное редактирование текста, при котором автор определял степень значимости информа-

392

ции в структуре предложения. Постепенно данный прием нелинейной подачи информации проникает в тексты различных стилей, в которых функционирование ВК стало определяться разными интенциями пишущего.

ВXIX в. дальнейшее развитие вставок связано с влиянием разговорной речи на письменный синтаксис, а механизм появления ВК

втексте становится аналогичным построению устного высказывания,

вкотором степень значимости информации выявляется в процессе построения фразы. Происходит дальнейшее закрепление определенных синтаксических структур во вставке в зависимости от ее функции, намечается тенденция к синтаксической самостоятельности слов в ВК от базового предложения.

ВXX в. распространение ВК связано с общими тенденциями построения текстов различной функциональной направленности. Стремление к максимальной компрессии информации предопределило увеличение вставок в научных и публицистических текстах, причем они приобрели статус самостоятельных синтаксических структур в высказывании (номинативы или предикативные единицы без показателей связи с базовым предложением). В художественной прозе они стали ресурсом различных стилистических приемов углубления повествования.

СТРУКТУРА ПРОСТОГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ В КОНЦЕПЦИИ Н. Ю. ШВЕДОВОЙ

Н. Ю. Шведова

Парадигматика простого предложения в современном русском языке

(опыт типологии)1

Задания. На основе анализа статьи Н. Ю. Шведовой «Парадигматика простого предложения в современном русском языке (опыт типологии)» ответьте на вопросы:

1.Как Н. Ю. Шведова понимает значение простого предложения?

2.Посредством чего выражаются объективно-модальные и временные значения, свойственные предложению?

1 Печатается по: Шведова Н. Ю. Русский язык: Избранные работы. М., 2005.

С.55–115.

393

3.Какова роль глагола в выражении синтаксических значений? Сопроводите свой ответ примерами.

4.Что такое парадигма простого предложения?

5.Как Н. Ю. Шведова определяет простое предложение?

Поиски определения предложения как собственно языковой единицы, внутренне отличающейся от любого другого объединения слов, в славистической традиции в последнее время идут по двум основным направлениям. Одни исследователи пытаются найти в предложении только ему присущие, собственные формальные признаки и на основе этих признаков определить предложение как языковую структуру, формально отличающуюся от всех других видов объединений слов. Другие считают такой путь поисков бесперспективным, так как в определенных условиях общения и в соединении с соответствующей интонацией любая словоформа или сочетание слов может выполнять коммуникативную функцию, т. е. становиться сообщением; следовательно, с этой точки зрения предложение лишено своих собственных формальных признаков и не может считаться категорией собственно грамматической: оно является функциональной единицей речи.

В славистической литературе последних десятилетий первое направление развивалось двумя путями. С одной стороны, делались попытки усовершенствовать шахматовскую классификацию односоставных и двусоставных предложений. Это были в разной степени удачные частичные перестройки внутри самой классификации, направленные на ее уточнение, на выделение в рамках старой системы новых видов предложений, на перемещение предложений из одного разряда в другой (главным образом, внутри односоставных предложений) и т. д. С другой стороны, в последние годы появились работы, авторы которых отказываются от старой системы и ставят перед собой задачу, оставаясь на строго грамматической почве, найти конечный список тех минимальных структур, простейших «формул предложения», которые обладают собственными грамматическими признаками, отличающими их от словоформы или от какого-то качественно иного соединения словоформ; соответственно ставится задача выявить и описать сами эти признаки. Наиболее последовательно это второе направление разрабатывается сейчас в трудах чешских лингвистов, развивающих традиции пражского структурализма. <…>

Для того чтобы дальнейшее изложение было ясным и недвусмысленным, сразу же определим свое отношение к названным выше теоретическим позициям. Отказ от поисков формальных признаков предложения, от определения его как самостоятельной синтаксической структуры и выведение его за пределы грамматики, в область законов собственно коммуникации, не представляется оправданным; ниже будет сделана попытка показать, что предложение обладает своими собственными формальными признаками, отличающими его

394

как от слова, так и от словосочетания. Таким образом, принимается формальная точка зрения на предложение как на самостоятельный объект грамматического изучения. Что касается деления предложений в зависимости от их структуры на двусоставные и односоставные, то деление это может быть принято как отправной пункт для дальнейших разысканий, которые должны идти в сторону наблюдений над собственно формальными свойствами таких предложений. Такие разыскания подведут нас к конечному списку структурных схем предложения и их регулярных реализаций. <…>

Нормативные и описательные грамматики русского и других славянских языков обычно объединяют под понятием «предложение» три совершенно различных круга явлений. Во-первых, сюда относятся все системно существующие в языке продуктивные образцы, которые, будучи наполнены конкретным лексическим материалом (возможности такого наполнения могут быть или не ограничены, или ограничены в большей или меньшей степени; ограничения, идущие от внеязыковых реалий, в данном случае не принимаются во внимание), могут функционировать для выражения самостоятельных единиц сообщения. Для этих образцов (структурных схем предложения) первостепенны два признака: а) отвлеченный характер, делающий их собственно образцом, предстающим перед нами в речи в самых разнообразных конкретных выявлениях; б) достаточность для относительно независимого функционирования образованных на их основе высказываний, необусловленность их каким-либо соседством, вхождением в состав другого, более сложного построения.

Во-вторых, к предложениям часто относят все те очень неоднородные построения, само существование которых обусловлено ситуацией или вхождением в состав сложной конструкции как в определенным образом организованный грамматический контекст. В качестве примеров могут быть приведены вторые реплики диалогических единств (напр.: — Куда ты идешь? — В к и н о); формирующиеся по определенным правилам части сложных предложений (напр., Отец вышел из дома, и м а т ь з а н и м ; Купил дочке книжку, а с ы н у м я ч); контекстуально обусловленные части так называемых сложных целых (напр.: Он знал, что идти ему некуда. К о т- ц у … Отец его не примет); ситуационно обусловленные построения (напр., возглас: С в а м и! человека, говорящего, что он направляется куда-то вместе с собеседниками) и др. Отвлекаясь пока от того существенного момента, что такие построения могут принадлежать к разным формам языка — письменной или разговорной — и поэтому в ряде случаев требуют дифференцированного подхода, заметим, что внутренне они глубоко отличаются от отвлеченных синтаксических образцов простого предложения. Не являясь такими образцами, способными к самостоятельному употреблению, они формально представляют собой либо части таких образцов — ничем не осложненные (напр.: Поедешь не ты, а о н , где союз присоединяет один

395

из главных членов двусоставного предложения) или в соединении с компонентом словосочетания (Он показал мне свои книги, я ему с в о и), либо собственно компоненты словосочетания, употребленные в коммуникативной функции (напр.: — Куда ты идешь?— В к и н о). Сказанное не означает, что самые виды таких образований и способы их включения в сложные структуры не подчиняются никаким законам. Напротив, здесь действует целая система правил. Но эти правила не имеют прямого отношения к строению простого предложения как абстрактной грамматической единицы.

Такие части сложных образований — сложного предложения, так называемого сложного синтаксического целого или диалогического единства — обычно трактуются как эллиптические. Действительно, крайне просто объяснить мне в сложной конструкции Ехать не тебе, а м н е как эллипсис полного вида: Ехать не тебе, а ехать мне; или мать за ним в конструкции Отец вышел из дома, и м а т ь з а н и м как эллипсис полного вида: Отец вышел из дома, и мать вышла за ним. При таком объяснении проблема собственно грамматической организации частей сложного предложения снимается, а на ее место выдвигается проблема сокращения, усечения простого предложения

втех случаях, когда оно оказывается включенным в состав сложного. Но такая подмена незакономерна. В языке существуют и последовательно действуют нормы построения сложных синтаксических объединений и организации их частей. Согласно этим нормам построение Ехать не тебе, а мне является правильным, а Ехать не тебе, а ехать мне — неправильным; Отец вышел из дома, и мать за ним — правильно, а Отец вышел из дома, и мать вышла за ним —

неправильно1.

Бесспорно, что такие части сложного предложения (мне, мать — за ним и под.) опираются на ту схему, которой открывается сложное предложение. Но это не значит, что здесь каждый раз пропускаются инфинитив или личная форма глагола: отсутствие этих компонентов

вданном случае является нормой, и, что особенно важно подчеркнуть, такие части сложных предложений возникают не как результат эллипсиса, а как определенные формализованные части, опирающиеся на синтаксический образец сложного предложения, на определенные правила построения и соотношения его частей. Там, где действует грамматическое правило, уже не может быть речи об эллипсисе: одно исключает другое. В то же время, образуясь по законам построения сложных соединений, такие несамостоятельные части могут приобретать некоторые свойства простого предложения: частичная изменяемость по категориям, характерным для таких пред-

1 Отступления от этих норм, как и во многих других случаях, могут быть обусловлены конкретными задачами коммуникации; однако при этом они остаются именно отступлениями, обусловленными задачей логического акцентирования предиката во второй части сообщения.

396

ложений, способность принимать словоформы, распространяющие простое предложение, и др.

В-третьих, наконец, в описание простого предложения обычно включаются закрепившиеся в языке в роли единиц сообщения изолированные лексически неварьируемые словоформы и словосочетания: приветствия, выражения благодарности, призыва, волеизъявления, оценки, выражения согласия или несогласия, утверждения или отрицания, звукоподражательные сочетания и др. Такие изолированные образования ни при каких условиях не являются отвлеченным синтаксическим образцом; к теории простого предложения они, по существу, не имеют отношения.

Помимо тех внутренних различий, которые охарактеризованы выше, перечисленные виды построений, обычно объединяемые недифференцированно под общим названием предложения, с очевидностью различаются по сферам своего употребления.

Структурные схемы предложения — принадлежность языковой системы в целом. Среди них есть, правда, такие, которые или тяготеют к разговорной речи, или являются собственно ее принадлежностью. Однако публицистика и художественная литература, не только широко вводящие разговорный синтаксис в систему своих выразительных средств, но и ассимилирующие их, стирают существующие в языке грани и во многих случаях делают строгое разграничение признаков разговорной и письменной речи задачей, выполнимой лишь по отношению к стилистическим полюсам языка. Еще затруднительнее «прикрепить» к разговорной или письменной речи те или иные построения, функционирующие только в составе сложных соединений: здесь различия по сферам употребления еще менее определенны, чем в области простого предложения (исключение составляют реплики диалога, являющиеся характерной особенностью строя разговорной речи). И лишь о третьей группе явлений, по существу не имеющих отношения к правилам построения предложений, можно с уверенностью сказать, что они составляют принадлежность разговорной речи

иименно как таковые воспроизводятся в речи письменной.

Внастоящей работе исследуются структурные схемы простого предложения независимо от их принадлежности к письменной или разговорной речи: они являются общеязыковой категорией. Поэтому в приводимых ниже перечнях и обозрениях таких структур и их системных видоизменений (форм) не делается различия между конструкциями, специфическими для разговорной речи, и стилистически нейтральными. Однако это не значит, что таких различий не существует. Они, конечно, есть, но несомненно в то же время, что наиболее ясные стилистические дифференциации проходят не между разными структурными схемами предложения, а внутри одной структуры, между ее отдельными видоизменениями, т. е. тем, что в дальнейшем будем называть формами предложения, составляющими его парадигму.

397

Прямым и непосредственным объектом теории синтаксиса простого предложения являются структурные схемы предложения, т. е. его элементарные образцы (в дальнейшем в том же значении — структура, тип или образец простого предложения).

Как же определить простое предложение, каковы его собственно грамматические признаки? Выше были названы два обязательных признака простого предложения: во-первых, отвлеченный характер его как продуктивного синтаксического образца и, во-вторых, способность образованных на его основе конкретных высказываний к относительно независимому функционированию в качестве единиц сообщения. Однако это лишь самые общие признаки простого предложения: они не заключают в себе его полной грамматической характеристики. Как и всякая грамматическая единица, простое предложение обладает значением и формой. Нужно определить, что такое значение простого предложения, в каких категориях оно выражается и каковы формы существования (выявления) этих категорий. Лишь после этого можно будет сформулировать такое определение простого предложения, в котором будут отражены его собственные признаки: его грамматическое значение и формы, заключающие в себе это значение.

Грамматическое значение простого предложения формируется взаимодействием неотчленяемых друг от друга категорий объективной модальности и синтаксического времени. Категория объективной модальности организуется противопоставлением форм со значением реальности / ирреальности; иными словами, она базируется на противопоставлении синтаксического индикатива синтаксическим ирреальным наклонениям: сослагательному, условному, долженствовательному, желательному и побудительному… Таким образом, предложение является средоточием значений временных и объективно-модальных. Категория реального синтаксического времени неотделима от категории синтаксического индикатива, который существует в формах трех синтаксических времен: настоящего, прошедшего и будущего. Так, если мы возьмем простейшие субъектно-предикатные образцы (Ученик пишет; Ученик старателен), то мы увидим, что в них заключено синтаксическое значение времени (настоящего) и объективной модальности — реального времени, выражаемого в формах индикатива. Последовательно проводя эти предложения по всем названным выше синтаксическим наклонениям, мы получим следующую систему изменений:

398

Этот ряд изменений показывает, что категория реального синтаксического времени обнаруживается лишь в формах синтаксического индикатива (три первые члена соотношения); в последующих же пяти формах, т. е. в ирреальных синтаксических наклонениях, категория реального времени отсутствует. Это создает видимость противоречия с изложенным выше тезисом, согласно которому грамматическое значение простого предложения организуется взаимодействием категорий объективной модальности и синтаксического времени: последние пять членов соотношения значением времени как будто бы не обладают. Однако противоречие это кажущееся. Первые три формы противопоставлены последующим пяти по значению временной определенности / неопределенности: в первых трех формах сообщение реализуется в одном из определенных временных планов: настоящего, прошедшего или будущего; в последующих пяти формах сообщение реализуется в планах временной неопределенности; однако это значение не есть «временной нуль». Поэтому можно сказать, что временное значение предложения во всей системе его видоизменений (т. е. в системе всех синтаксических наклонений) выводится из противопоставления «временная определенность / временная неопределенность». Поскольку этим противопоставлением охватываются все синтаксические наклонения, постольку можно утверждать, что нет таких существований предложения, которые были бы лишены временного значения.

Из сказанного ясно, что категории синтаксического времени и объективной модальности неотделимы друг от друга и образуют сложное целое, единство. Это целое есть категория предикативности

399

как грамматическая категория, организующаяся совместным действием категорий синтаксического наклонения и времени. Таким образом, грамматическим значением простого предложения является предикативность1. Категория предикативности выявляется в системе форм, несущих в себе названные выше значения объективной модальности и синтаксического времени. Выше была приведена в общем виде система форм так называемого двусоставного предложения. Любое двусоставное предложение в том или ином его лексическом наполнении и существует как система таких форм, т. е. в системно выявляющихся противопоставлениях.

Итак, простое предложение существует в языке не в одном ка- ком-то единственном и неизменном виде, а в совершенно определенной совокупности регулярно обнаруживающихся выявлений. Эти выявления представляют собой не что иное, как системно обусловленные и взаимозависимые парадигматические видоизменения структурной схемы предложения — ее формы, противопоставленные по разным объективно-модальным и временным значениям. Такие видоизменения происходят в самой схеме и имеют внутренний характер: они не связаны с введением в предложение союзов или союзных элементов, так называемых модальных слов или модальных частиц. В формоизменении предложения участвуют следующие средства: 1) регулярные собственно грамматические видоизменения сказуемого или — при так называемой односоставности — главного члена предложения; 2) формы глагола быть в служебном значении — как показатели синтаксического времени и наклонения; 3) грамматическая частица бы — одна или как компонент сложной частицы, образовавшейся слиянием бы с союзными или наречными элементами (чтобы, если бы, хоть бы, лишь бы, вот бы и др.); 4) грамматическая частица пусть (пускай) — собственно частица или в сочетании с бы (пусть бы); 5) словопорядок как обязательный компонент формы предложения (ср.: Дом был бы построен и Был бы построен дом!; Ученик писал бы и Писал бы ученик… [условн.]).

Совокупность всех принадлежащих системе языка видоизменений предложения, связанных с выражением категорий объективной модальности и синтаксического времени и осуществляемых перечисленными собственно грамматическими средствами, будем называть

па р а д и г м о й п р е д л о ж е н и я. Иными словами, п а р а д и г м а

пр е д л о ж е н и я е с т ь с и с т е м а е г о ф о р м.

Разные члены парадигмы обладают разной степенью употребительности, разной частотностью. Но относительно меньшая встре-

1 Как видно, грамматическое значение предложения в изложенном здесь понимании не совпадает с тем, что иногда трактуется как «семантическая структура предложения», т. е. с абстракциями типа «процесс», «деятель – действие – объект действия», «носитель состояния – состояние», «индивидуальное – помещение его в класс» и т. п.

400