Nitsshe_Tom_1__M_Khaydegger

Имея в виду этот основной настрой всего живого, Ниц ше говорит (XIII, 63): «Главная особенность органического существа — новое множество, которое само есть событие».

Живое отличается чуткой прозорливостью, окружаю щей живое существо «линией горизонта», внутри которой что либо может перед ним появиться. В «органическом» содержится множество влечений и сил, каждая из которых имеет свою перспективу. Множество перспектив отличает органическое от не органического, но и у последнего есть своя перспектива, только в ней — в привлечении и оттал кивании — однозначно устанавливаются «отношения силы» (XIII, 62). Механическое представление о «безжиз ненной» природе — лишь гипотеза, предполагающая ис числение, она не видит того, что и здесь соотношения сил и тем самым те или иные связи устанавливаются опреде ленной перспективой. Каждая точка приложения той или иной силы имеет в себе определенную перспективу. Отсю да ясно, что нет никакого неорганического мира“ (XIII, 81). Все «реальное» проникнуто жизнью, оно «перспектив но» в себе самом и утверждается в своей перспективе по от ношению к другому. Именно в этом ракурсе мы понимаем наброски Ницше, сделанные в 1886–1887 годах: «Основ ной вопрос: принадлежит ли перспективное к сущности? И, быть может, между различными сущностями существует только некая форма созерцания, некое отношение? Быть может, различные силы находятся в определенном отно шении, так что это отношение связано с определенной оп тикой восприятия? Это было бы возможно, если бы все бы+ тие было бы чем+то принципиально воспринимающим» (XIII, 227 f). Не надо никаких пространных доказательств, чтобы дать понять, что такое осмысление сущего сродни взгляду Лейбница, с той лишь разницей, что Ницше исключает его богословскую метафизику, то есть платонизм. Все сущее в себе есть перспективно воспринимающее, то есть в очер ченном теперь понятии — «чувственное».

Чувственное больше не является «кажущимся», больше не является затемненным, оно есть единственно реальное, то есть «истинное». Что же получается из видимого? Оно само принадлежит к сущности реального. В этом легко

213

убедиться, вспомнив о перспективной природе действи тельного. Следующее предложение поясняет нам природу видимости в контексте перспективно выстроенного дейст вительного: «С началом органического миром начинается

неопределенность и видимость» (XIII, 228, ср. также 229). В единстве органической сущности содержится множество влечений и способностей, каждое из которых имеет свою перспективу, противоборствующую другой. При наличии такой множественности утрачивается однозначность той единственной перспективы, в которой находится соответ ствующее действительное. Налицо многозначность того, что проявляется в нескольких перспективах, и тем са мым — неопределенность: то, что кажется то таким, то дру гим и, следовательно, принимает то один, то другой облик. Однако этот облик только тогда предстает как видимость в смысле просто видимости, когда то, что обнаруживается в какой либо перспективе, упрочивается и утверждается как единственное мерило в ущерб другим, попеременно на прашивающимся перспективам.

В результате этого для живого существа в том, что его ок ружает, появляются четко очерченные вещи и «предметы», появляется постоянное с теми его непреходящими свойст вами, которыми оно руководствуется. Согласно старому понятию платонизма вся эта сфера таким образом упро чившегося и постоянного является областью «бытия», об ластью «истинного». Рассмотренное в контексте перспек тивы, это бытие представляет собой лишь односторонне упрочившийся, однако полагающий некую норму облик и, следовательно, он тем более является просто видимостью; бытие, истинное есть просто видимость, заблуждение.

«В органическом мире начинается заблуждение. „Вещи“, «субстанции», «свойства», «деятельности»,— все это нельзя вносить в неорганический мир! Это своеобраз ные заблуждения, благодаря которым существуют орга низмы“ (XIII, 69).

Итак, в органическом мире, в мире плотствующей жиз ни, к которой относится и человек, начинается «заблужде ние». Это не значит, что живое существо, в отличие от не органической природы, может заблуждаться: просто то,

214

что каждый раз появляется в некоем нормативном гори зонте живого существа как его упрочившийся, сущий мир, сущее в своем бытии оказывается лишь неким обликом, простой видимостью. Человеческая логика нивелирует, уп рочивает и делает обозримым его окружение. Бытие, ис тинное, то, что она «у станавливает» (упрочивает) есть лишь видимость, но видимость, кажимость, которая в силу сущностной необходимости принадлежит живому сущест ву как таковому, то есть себя пронизыванию и себя упро чению в постоянном чередовании. Так как реальное в себе перспективно, кажимость сама принадлежит реальности. Истина, то есть истинно сущее, то есть постоянное, упро ченное, будучи закоснением той или иной перспективы, всегда представляет собой лишь ставшую властной кажи мость, то есть заблуждение. Поэтому Ницше говорит («Wille zur Macht», n. 493):

«Истина есть вид заблуждения, без которого не мог бы существовать определенный род живых существ. Ценность для жизни является последним основанием»

Истина, то есть истинное как постоянное, есть некий род видимости, оправдывающий себя как необходимое ус ловие утверждения жизни. Однако в результате более глу бокого размышления становится ясно, что всякий облик и всякая видимость становится возможной только тогда, ко гда вообще нечто обнаруживается и проявляется. Изна чально такое проявление становится возможным благода ря самому перспективному. Оно предстает как подлинное явление, как самообнаружение. Когда Ницше употребляет слово «видимость», оно, по большей части, многозначно. Он тоже это знает:

«Есть роковые слова, которые на первый взгляд, выра жают познание, а на самом деле препятствуют ему; к ним относится слово „видимость“, «явление»“ (XIII, 50).

Ницше не смог совладать с роком, который сокрыт в этом слове, то есть в самом предмете. Он говорит: «„Види+ мость“, как я ее понимаю, есть действительная и единст венная реальность вещей» (XIII, 50). Это не означает, что реальность есть нечто кажущееся: просто бытие реально сти в себе перспективно, оно представляет собой обнару

215

жение, возможность видимости, оно в себе есть проявле ние; реальность есть видимость.

«Таким образом, я не противопоставляю „видимость“ «реальности», но, напротив, понимаю видимость как ре альность, которая противостоит превращению в вообра жаемый «мир истины». Определенным наименованием для этой реальности была бы «воля к власти», причем пред ставленная изнутри, а не с точки зрения ее неуловимой, те кучей Протеевой природы“ (XIII, 50, самое позднее — 1886 г.).

Реальность, видимость есть видимость в смысле пер спективной возможности видимости. Однако к реальности в то же время принадлежит множество перспектив и, таким образом, возможность появления какого либо облика и его упрочения, то есть истина как вид видимости в смысле «голой» видимости. Если истина воспринимается как ви димость, то есть как голая видимость, как заблуждение, то гда это означает, что истина есть нечто, с необходимостью принадлежащее перспективному проявлению, есть упро чившаяся видимость, некий облик. Ницше часто отожде ствляет этот облик с ложью: «Правдолюбец кончает осоз нанием того, что он всегда лжет» (XII, 293). Иногда Ницше даже определяет это проявление, это перспективное как видимость в смысле иллюзии и обмана и противопоставля ет его истине (которая, в сущности, тоже есть заблуждение) как «бытию».

Теперь мы видим, что творчество как формы и образы, эстетическое чувство благополучия в отношении к образам точно так же укоренены в сущности жизни. Следователь но, необходимо на самом глубоком уровне связать искусст во и именно искусство с перспективной видимостью и воз можностью видимости. Искусство в подлинном смысле есть искусство большого стиля, оно хочет наделить силой возрастающую жизнь, хочет не успокоить ее, а дать ей воз можность раскрыться, преобразить ее: 1) утвердить в ясно сти бытия; 2) осуществить эту ясность как возвышение са мой жизни.

Жизнь в себе перспективна. Она растет и увеличивается вместе с ростом и возвышением перспективно явленного

216

мира, с возрастанием явления, то есть проявления того, в чем она преображается. «Искусство — это просто искусст во и ничего более!» («Wille zur Macht», n. 833, II). Искусство глубочайшим и высочайшим образом являет реальность (которая в себе есть проявление) в проблеске преображе ния. Если «метафизическое» означает не что иное, как сущность реальности, которая, в свою очередь, заключена в проявлении, тогда мы можем понять то предложение, ко торым завершается раздел «Воли к власти», посвященный искусству (n. 853): «Искусство как подлинная задача жиз ни, искусство как ее метафизическая деятельность…». Ис кусство есть самая подлинная и глубочайшая воля к види мости, а именно к проблеску преображающего, в котором становится зримой высшая законность бытия. Истина же напротив представляет собой тот застывший ракурс види мости, который закрепляет жизнь и удерживает ее в одной определенной перспективе. Будучи такой фиксацией, «ис тина» предстает как умиротворение жизни и, следователь но, как препятствие ее развитию, как ее разрушение: «У нас есть искусство, дабы мы не погибли от истины»

(«Wille zur Macht», n. 822).

Если жизнь всегда возрастает, «с истиной невозможно жить». «Воля к истине», то есть к какому то закосневшему облику, «уже симптом вырождения» (XIV, 368). Теперь ста новится ясно, что значит последний из пяти основных по ложений об искусстве, который гласит: искусство более ценно, чем истина.

Искусство и истина суть способы перспективного про явления, однако ценность реального определяется тем, в какой мере оно удовлетворяет сущности реальности, в ка кой мере совершает проявление видимости и усиливает ре альность. Искусство как преображение сильнее способству+ ет возрастанию жизни, чем истина как фиксация определен+ ного облика.

Теперь мы также видим, в какой мере соотношение ис кусства и истины становится разладом для Ницше и его философии как «перевернутого» платонизма. Разлад про исходит только там, где разобщающиеся величины долж ны разойтись из единства сопринадлежности и через него.

217

Единство сопринадлежности дается через единую реаль ность, через перспективную видимость. К ней принадле жит сложившийся облик и наметившийся проблеск как преображение. Для того чтобы реальное (живое) могло быть реальным, ему, с одной стороны, необходимо упро читься в определенном горизонте, то есть остаться в обли ке истины. Для того же, чтобы это реальное могло оста+ ваться реальным, ему, с другой стороны, необходимо од новременно преобразиться, возвысившись над собой, превзойти себя в проблеске того, что создается в искусстве, то есть выступить против истины. Изначально в одинако вой мере принадлежа к сущности реальности, истина и ис кусство расходятся друг с другом и начинают друг другу противостоять.

Но так как для Ницше видимость, проникнутая пер спективой, содержит в себе также нечто непроизвольное, иллюзию, обман, он вынужден сказать:

«Воля к видимости, к иллюзии, к обману, к становлению

иизменению глубже, „метафизичнее“ [то есть в большей степени соответствует сущности бытия], чем воля к исти+ не, к действительности, к бытию» (XIV, 369).

Еще решительнее об этом говорится в «Воле к власти» (853, I), где видимость отождествляется с «ложью»:

«Нам необходима ложь, чтобы через эту реальность, эту „истину“ прийти к победе, то есть, чтобы жить… Сама не обходимость лжи для жизни является одной из особенно стей ужасного и стоящего под вопросом существования».

Истина и искусство одинаково необходимы реальности,

икак одинаково необходимые они находятся в разобще нии. Однако это соотношение становится ужасным только тогда, когда мы понимаем, что творчество, то есть метафи зическая деятельность как искусство, обретает еще одну необходимость в тот миг, когда постигается величайшее событие,— смерть морального Бога. Теперь, с точки зрения Ницше, существование можно вынести только в творчест ве. Только соотнесение реальности с властью ее закона и ее высшими возможностями еще гарантирует бытие. Однако творчество как искусство есть воля к видимости, оно не на ходится в единстве с истиной.

218

Искусство как воля к видимости есть высшая форма воли к власти. Воля же как основная черта сущего, как сущность реальности, в себе есть то же бытие, которое во лит самое себя, стремясь стать становлением. Таким обра зом, в воле к власти Ницше пытается осмыслить старое противостояние бытия и становления как их изначальное единство. Бытие как постоянство должно позволить ста новлению быть становлением. Тем самым становится ясно, откуда возникает мысль о «вечном возвращении».

В 1886 году, в самом разгаре работы над задуманным главным произведением, появилось новое издание перво го сочинения Ницше — «Рождения трагедии из духа музы ки» (1872 год). Теперь у него было другое наименование: «Рождение трагедии, или эллинство и пессимизм. Новое издание с опытом самокритики» (ср. I, 1–14). Задача, вы полнить которую впервые отважилась эта книга, для Ниц ше оставалась той же самой. Он говорит о ней словами, ко торые с тех пор цитировались довольно часто, но так же часто понимались неверно. Правильное толкование выте кает из всей этой лекции в ее целостности. Сказанное Ницше, при его правильном понимании, может служить смысловым стержнем в характеристике начала и направле ния того вопрошания, которое содержится в лекции. Ниц ше пишет (I, 4): «Тем не менее я не хочу совсем умолчать о том, насколько теперь она кажется мне неприятной и как она чужда мне теперь, по прошествии шестнадцати лет,— перед моим возмужалым, в сто раз более избалованным, но ничуть не охладевшим взором, которому не стала более чу ждой и сама та задача, к решению которой впервые отва жилась приступить эта дерзкая книга,— взглянуть на науку под углом зрения художника, а на искусство — под углом зре+ ния жизни…».

Полвека прошумело над Европой с тех пор, как были на писаны эти слова. На протяжении всех этих десятилетий сказанное вновь и вновь истолковывалось неверно, при чем как раз теми, кто старался противостоять запустению и выкорчевыванию науки. Сказанное понимали так: наука больше не должна быть сухой и скучной, не должна «по крываться пылью» в стороне от «жизни», ее надо оформ

219

лять «художественно», увлекательно, со вкусом, чтобы она нравилась. Все это потому, что художественно оформлен ная наука должна быть связанной с жизнью, оставаться ря дом с «жизнью», которой она должна приносить непосред ственную пользу.

Поколение, которое училось в немецких университетах с 1909 по 1914 годы, в первую очередь слышало именно та кое истолкование сказанного. Уже это неверное истолко вание помогало нам, но в ту пору не было никого, кто мог бы дать нам правильное толкование, так как для этого было необходимо вновь задаться вопросом об основной проблеме западноевропейской философии, вопросом, ко торый раскрывает вопрошание о бытии как действитель ное вопрошание.

Для правильного понимания приведенных слов («взгля+ нуть на науку под углом зрения художника, а на искусство — под углом зрения жизни») необходимо указать на четыре мо мента, которые после нашего обсуждения больше не ка жутся нам чуждыми.

1.Под «наукой» здесь подразумевается знание как тако вое, отношение к истине.

2.Дважды упомянутый «угол зрения», (художника и жизни) показывает, что «перспективный характер» бытия становится существенным.

3.Отождествление художника и искусства прямо гово рит о том, что искусство надо понимать с точки зрения ху дожника, творчества, большого стиля.

4.Под «жизнью» здесь подразумевается не животное и растительное бытие и не непосредственная цепкая и на зойливая сутолока повседневности: «жизнь» — это наиме нование для бытия в его новом истолковании, согласно ко торому оно есть становление. «Жизнь» понимается не «биологически» или «практически», но метафизически. Отождествление бытия и жизни является также не чрез мерным превознесением биологического, хотя нередко так оно и выглядит, а его преобразованным истолкованием, сделанным на основании более высокого понимания бы тия, которое, правда, не преодолено в старой схеме «бытия

истановления».

220

Гл а в а в т о р а я

ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ТОГО ЖЕ САМОГО

На основную мысль этой лекции должно намекать слово мыслителя, дело которого сначала должно предстать перед нами для плодотворного спора:

«Вокруг героя все становится трагедией, вокруг полубога все становится игрой сатиров, а вокруг Бога все становит ся — чем? Быть может, „миром“?» («Jenseits von Gut und Böse». 150; 1886).

Учение о вечном возвращении как основная мысль метафизики Ницше

Основная метафизическая позиция Ницше характеризу ется его учением о вечном возвращении того же самого.

Ницше сам называет его учением «о безусловном и беско нечно повторяющемся круговороте всех вещей» («Ecce homo», XV, 65). В этому учении содержится высказывание о сущем в его целом. Сразу бросается в глаза безысходность

ибезотрадность учения, и поэтому, слыша о нем, мы его отвергаем. Мы противимся ему тем сильнее, чем больше убеждаемся, что его нельзя «доказать» так, как обычно мы представляем себе «доказательство». Поэтому нет ничего удивительного в том, что мы наталкиваемся на это учение

ив любом случае довольно плохо с ним справляемся. Мы или просто выбрасываем его из философии Ницше, или, будучи не в силах отвергнуть очевидное, по необходимости признаем его наличие как составную часть этой филосо фии. В последнем случае об этом учении говорят как о чем то особенном и невозможном, что можно было бы расце нивать как личное исповедание веры философа; к собст венно философской системе Ницше оно якобы не отно сится. С другой стороны, об этом учении говорят как о чем то само собой разумеющемся, и это оказывается таким же поверхностным и произвольным, как и его устранение,

222