Психологический анализ рисунка и текста_Потемкина О.Ф и Е.В_2006 -524с

Психологический анализ текста

Дальнейший прогресс человеческой психики определяется усовер­ шенствованием мыслительной и чувственной сфер, адалее — все боль­ шим подчинением волевых проявлений власти мысли и высших чувств, упрочением, синтезом всех элементов и процессов психики. «Этот син­ тез и есть то, что иначе называется личностью», — подчеркивал иссле­ дователь.

Овсянико-Куликовский, исходя из своих исследовательских пози­ ций, проанализировал творчество ряда писателей — классиков русской литературы. Среди них великие имена Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Толстого, Достоевского, Гончарова, Салтыко­ ва-Щедрина, Чехова, и сделал важные заключения относительно их психологических портретов, стиля, особенностей мышления. Он пи­ сал, что психолог должен выбирать из наличного материала то, что представляется, с его точки зрения, наиболее важным, чего нельзя обойти без ущерба для правильности диагноза и доказательности ана­ лиза [75, с. 75].

Психологические знания Овсянико-Куликовского были столь об­ ширны, что позволяли усматривать ключевые проблемы психологи­ ческой науки и интереснейшие ее направления. Автор считает, что пси­ хология понимания человеком того, что ему сообщают, — проблема чрезвычайно сложная, хотя и давно разрабатываемая. Еще Гете, изу­ чая труды Спинозы, задумывался над вопросом, насколько полным может быть понимание его умозаключений.

В работе «К психологии понимания» автор пишет о том, как Гете принялся за изучение Спинозы. В его уме, наряду с другими вопроса­ ми, оживился также вопрос о том, возможно ли вообще человеку понять вполне другого, так, чтобы мысль одного перешла в сознание другого во всей своей полноте, со всеми психологическими предпо­ сылками, со всеми душевными движениями, которые ей сопутствова­ ли или были ее результатами в сознании первого. Читая Спинозу, Гете ответил на этот вопрос отрицательно и впоследствии писал, что ему и в голову не приходило самомнение, будто бы он может вполне понять человека, который, будучи учеником Декарта, поднялся на вершину мышления. «Никто не понимает другого, никто при тех же самых сло­ вах не думает того, что думает другой: разговор, чтение у различных лиц возбуждают различные ряды мыслей», — писал Гете впоследствии.

Оценивая эти высказывания, Овсянико-Куликовский считал, что Гете, путем самостоятельных наблюдений пришел к формулировке идеи высшей степени важной и плодотворной, потому что она являет­ ся выражением элементарного и основного психического явления, без точного понимания которого нельзя выйти на правильную дорогу в

Психологический анализ рисунка и текста

психологии языка, мышления и искусства. Учитывая сложность явле­ ния, гениальный основатель психологического и философского язы­ коведения Вильгельм Гумбольдт сгустил свои мысли в сжатый тезис, который только кажется парадоксальным: «Всякое понимание есть вместе с тем и непонимание».

Развивая данное положение, Овсянико-Куликовский исходил из основных истин психологии, что душа человеческая замкнута и не­ проницаема, что ее содержание, включая мысль, не передается от че­ ловека к человеку, что взаимное понимание, даже при наилучших ус­ ловиях, может быть только относительным и никогда не бывает полным. Но даже относительное понимание чувств и мыслей другого человека возможно при наличии, по крайней мере, двух условий: а) вос­ принимающий обладает личным опытом в той области знаний и эмо­ ций, в которой ему что-то сообщают; б) в момент восприятия созна­ ние воспринимающего должно быть свободно от других мыслей и чувств, подавляющих восприятие, а если и занято, то какими-либо ана­ логичными, не прямо противоположными мыслями и чувствами. Дру­ гими словами, сознание человека должно быть подготовлено к вос­ приятию той или иной информации, в противном случае степень восприятия станет минимальной. Полное понимание одним челове­ ком другого было бы возможно, но лишь тогда, когда воспринимаю­ щий полностью уподобится другому человеку, потеряв индивидуаль­ ные особенности своей личности. А поскольку это исключено, то исключено и полное взаимопонимание между говорящим и слушаю­ щим, между пишущим и читающим, в конечном счете, между двумя индивидами, желающими поделиться какой-либо информацией.

Автор утверждал, что в области восприятия художественного про­ изведения также нет полного понимания. Читатель не воспринимает всего того, что хотел сказать писатель своим произведением. Вместе с тем при полном непонимании невозможен был бы сам процесс восприятия художественного творчества. Однако при всей разнице между художественным мышлением, которым обладает писатель, и обыденным мышлением читателя, между этими типами мышления существует некоторое сходство, то есть каждый читатель в процессе практики овладевает некоторым опытом художественного мышления. На нем и базируется восприятие художественного произведения. В обыденном мышлении читателя есть зародыши, которые создают возможность относительного понимания, или создают в сознании чи­ тателей необходимые условия для сопереживания с художником.

Для более верного и глубокого понимания произведения читателю необходимо совершенствовать свое художественное мышление. Чем

Психологический анализ текста

более оно развито, тем более полным будет понимание, тем более бли­ зок, похож процесс сопереживания читателя с писателем. Однако пол­ ного понимания и адекватности сопереживания никогда не получается, даже между писателями, обладающими высокоразвитым художествен­ ным мышлением. Каждый из писателей имеет особый жизненный опыт, духовный мир каждого определяется своей индивидуальной си­ стемой ценностей.

ОвсяникоКуликовский приводит известные стихи Тютчева: Молчи, скрывайся и таи

Ичувства, и мечты свои! Пускай в душевной глубине

Ивсходят и зайдут оне, Как звезды ясные в ночи. Любуйся ими и молчи!

Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь. Взрывая, возмутишь ключи. Питайся ими и молчи!

Лишь жить в самом себе умей:

Есть целый мир в душе твоей...

Эти стихи, которые многие с юности знают наизусть, настраивают человека на определенные формы поведения, приводящие к неверию во взаимопонимание. Те же мысли звучат в очерке Мопассана «Оди­ ночество» — монологе человека, сознающего свое душевное одиноче­ ство, но важно еще и то, что это одиночество доставляет ему величай­ шие страдания: «Великое мучение нашего существования происходит от того, что мы вечно одиноки, и все наши усилия, все наши действия клонятся лишь к тому, чтобы бежать от этого одиночества. Даже лю­ бовь объясняется наличием этого страшного чувства — одиночества — как стремление к слиянию душ, попытку вырваться из заколдованно­ го круга. Но тщетно! Души не могут слиться, и наивные влюбленные совершенно заблуждаются, полагая, что они заглянули в тайники сво­ их душ, что их умы раскрылись для взаимного понимания, они оста­ ются и всегда останутся одинокими» [75, с. 104].

Как часто можно слышать о так называемом одиночестве вдвоем, •о том, как супруги не сошлись характерами, об их непонимании друг друга, о конфликтах, деформациях взаимоотношений, приводящих

Психологический анализ рисунка и текста

снова к одиночеству! Овсянико-Куликовский, как русский ученыйинтеллигент, владеющий глубокими психологическими знаниями и представлениями о мировой культуре и искусстве слова, прекрасно понимал патологичность такого состояния души, как одиночество. Ведь человек, став личностью в процессе социального взаимодействия, уже не может быть одиноким, находясь в обществе. Его жизнь, его воз­ можности, его личность нужны не только его окружению, но и прежде всего ему самому. В связи с этим человек творческий, созидающий не может быть одиноким. И даже неразделенная любовь далеко не всегда приводит к чувству одиночества. И это уже другая, особая тема.

Овсянико-Куликовского интересовало страдание как душевное со­ стояние, и он хотел уяснить себе, в чем состоит его «ненормальность» и каково происхождение этой ненормальности.

«Давно известно, — писал Овсянико-Куликовский, — что рефлек­ сия, скептицизм, разрушение иллюзий — это такие душевные процес­ сы, которые, при всех огорчениях и наказаниях, ими обусловливае­ мых, в конце концов приводят к неожиданно благим результатам. В них, бесспорно, таится некая творческая сила. Разрушая, они сози­ дают. Так и в данном случае.

Пусть иллюзия взаимного понимания разрешена. Скептическая мысль на этом пункте не остановится — она будет продолжать свою „разрушительную" работу и сама не заметит, как эта ее работа превра­ тится в созидательную (это уж ее иллюзия, ибо и она без таковой не обходится, — созидая, она зачастую воображает, что продолжает раз­ рушать).

Предположим, что души раскрылись для полной гармонии, для взаимного проникновения, „мысль изреченная" перестала быть „ло­ жью", и мы, при ее помощи, как по писаному, читаем в душе друг у друга. Тогда... Боже мой, как скучно и как противно было бы тогда жить на свете! Наши души в самом деле превратились бы в раскры­ тые сундуки. „Изреченная" ваша мысль без труда, целиком перекла­ дывалась бы в мой душевный сундук, моя — в ваш, и выходило бы, что все мы как две капли воды похожи друг на друга. Вы, заглядывая в мою душу, видели бы себя! Все души человеческие были бы взаим­ но зеркалами, своими фотографиями. Не оставалось бы ничего не­ договоренного, ничего тайного; человек человеку не был бы загад­ кою, и мысли человеческой не приходилось бы работать, — она только бы отражалась, „перекладывалась" из одной головы в другую, она была бы пассивна, а не активна. Иначе говоря, это была бы ду­ шевная смерть, а не жизнь, — и только тогда-то имел бы смысл совет Тютчева: „молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои"; все ста-

Психологический анализ текста

рались бы как можно меньше высказываться, чтобы лишний раз не встречать в другом собственной опротивевшей душевной физионо­ мии, своей достаточно известной мысли, своего достаточно испы­ танного чувства» [75, с. 108—109].

Нормальные люди не одиноки. Им интересно жить, интересно общаться с другими людьми, делиться своими чувствами, мысля­ ми, переживаниями. Этим людям всегда интересна психология с ее методами и огромными возможностями, которые открываются у личности, способной созидать. Желание понять человека никогда не угаснет. И мы, как писал Овсянико-Куликовский в начале XX в., «все говорим, говорим... без конца и, кто знает, может когда-ни­ будь и договоримся.... Наш путь — говорения — все-таки куда-то ведет» [там же].

Таким образом, в работах Овсянико-Куликовского проявился зна­ чительный интерес к психологической реальности, который вылился в психологическое направление отечественного литературоведения. Именно Овсянико-Куликовский, который, к сожалению, обойден вни­ манием психологов, наиболее точно отражал идеи психологического анализа, созвучные с современными психотерапевтическими представ­ лениями о психическом здоровье, о соотношении сознания и бессоз­ нательного, языка, мысли и чувств.

Типологический подход к анализу литературно-художественного

произведения

Рассматривая идеи психологического литературоведения; в част­ ности о двух типах в литературном творчестве — наблюдении или экс­ перименте — можно сделать вывод о том, что сам факт выделения ти­ пов является одним из важнейших подходов в анализе художественных произведений — подход на основе качественных различий.

В свое время К. Юнг также разделил авторов по особенностям их художественных произведений на экстравертов и интровертов. Авто-

,ры, которые наиболее объективно описывают действительность, ори­ ентируясь на реалистические произведения, являются экстравертами,

! а авторы, которые черпают вдохновение в мире фантазий, воображе­ ния и внутренних, субъективных переживаний, — интровертами. Их I произведения различны и предпочитаются разными людьми. Действи- L тельно, одни люди любят мир фантазий, а другие — литературу реали-

стического содержания.

Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru

375

Психологический анализ рисунка и текста

Но бывают и удивительные событийные смешения. Например произведение Булгакова «Мастер и Маргарита» содержит элементы фантазии и реализма. Так описание Москвы дано вполне реалистич­ но и подробно, но то, что происходит в описанных местах, является творческой фантазией автора. Кроме того, книга содержит истори­ ческие отступления, настолько яркие, кажется, что автор был сви­ детелем событий далекой эпохи, очень важной для истории челове­ чества. Этот же литературный прием совмещения фантазии и реальности присутствует во многих произведениях Гоголя и многих других писателей.

Понятия «экстраверсия» и «интроверсия», а также «наблюдение» и «эксперимент» можно применить и к живописи, в частности, реалис­ тическая живопись — это удел людей экстравертированных, стремя­ щихся с максимальной объективностью изобразить реальность. Абст­ рактная же живопись скорее связана с интровертированной личностью, стремящейся изобразить собственные фантазии и воображение. От­ метим лишь, что разное искусство по-разному воспринимается в за­ висимости от преобладания экстраверсии и интроверсии.

На основе формулы, предложенной Г. Ридом, обнаружившим при­ знаки психологической типологии в рисунках, можно выполнить ана­ лиз художественного произведения, исходя из типологии К. Юнга. Схема анализа при этом будет выглядеть следующим образом:

•перечисления фактов, событий, предметов — мыслительный экстраверт;

•описание органического мира (деревьев, животных, людей) — мыслительный интроверт;

•описание пейзажей, природной стихии — сенсорный экстраверт;

•описание болезненного состояния организма, его органов — сен­ сорный интроверт;

•описание узоров, украшений, цветов — эмоциональный экст­ раверт;

•проявление фантазии, воображения, метафоричность, наличие художественного персонажа — эмоциональный интроверт;

•описание движения — интуитивный экстраверт;

•описание застывших форм, покоя, отсутствие движения — ин­ туитивный интроверт.

Используя данную схему, при анализе текста можно определить осо­ бенности психологического типа автора, а в случае, когда в тексте со­ держатся признаки нескольких типов, выделить по частоте встречае­ мости доминирующий тип.

Психологический анализ текста

А. Пушкин

Прекрасно слово, ибо в слове оставит память человек. Уходим мы с земли, а слово от нас ос­ танется вовек.

Ас-Самарканди

Жизнь А. С. Пушкина хотя и была короткой, стала целой эпохой в развитии русской культуры. Пушкин — это начало отсчета великой русской литературы. Судьба Пушкина — поэта и человека — счастли­ ва и трагична. Его дух свободы, творчества, любви и братской дружбы создают образ живейшего, энергичного, стойкого и яркого человека — сына своей эпохи.

Пушкин родился в семье, в которой высоко ценился литературный талант. Его друзья по лицею — талантливейшие люди, с которыми его связывала большая дружба. Его друзья и современники — Денис Ва­ сильевич Давыдов, Евгений Абрамович Баратынский, Николай Васи­ льевич Гоголь, Антон Антонович Дельвиг, Александр Сергеевич Гри­ боедов, Василий Андреевич Жуковский, Петр Яковлевич Чаадаев, Петр Алексеевич Вяземский, семья Карамзиных...

Семья Карамзиных особо относилась к литературе, в их доме соби­ рались известные писатели и поэты. Это было одно из немногих мест, где не играли в карты и где говорили по-русски. В. А. Соллогуб счи­ тал, что самой остроумной и ученой гостиной в Петербурге была гос­ тиная г-жи Карамзиной, вдовы известного историка [34, с. 568].

Как и многие друзья Пушкина, Карамзины были внимательны к его судьбе. Из переписки друзей мы узнаем о подробностях жизни и последних днях Пушкина, об особенностях его характера и об отно­ шении к нему близких людей.

Труд поэта— трагическое ремесло. Как показывает история, жизнь поэта часто коротка. В жизни и творчестве Пушкина ощущается проти­ воречие между реальностью, которая наносила суровые удары, и светлой радостью стихов, между тем, что окружало поэта и его любовью к тому, о чем он писал. Пожалуй, творчество и давало поэту «покой и волю», то есть то, чего в жизни было так немного. Даже друзья «сделали именно то, что я заклинал их не делать. Что за страсть — принимать меня за дурака и повергать меня в беду, которую я предвидел, на которую я же им указы­ вал? Раздражают его величество, удлиняют мою ссылку, издеваются над моим существованием... О господи, освободи меня отмоихдрузей!» —с го­ речью пишет Пушкин сестре Ольге в 1925 г. И действительно, очень час­ то Пушкин встречал непонимание очень близких людей.

Психологический анализ рисунка и текста

л

«Вы, вероятно, знаете, что Пушкин в настоящую минуту карабка­ ется по Кавказу; это новое безумство, которое взбрело ему в голову; что касается нас, то мы мало сожалели о его отъезде, потому что он стал неприятно угрюмым в обществе, проводя дни и ночи за игрой, с мрачной яростью, как говорят... Каждое новое известие о нем дока­ зывает, что он никогда не вернется на хорошую дорогу, и вызывает огор­ чение...», — писала С. Н. Карамзина Вяземским 25 марта 1829 г.

«Александр иначе и поступить не может. Но куда ему с его высокой созерцательной идеальной душой окунуться в самую обыденную про­ зу», — писала сестра, О. С. Павлищева, в 1832 г.

Сам же поэт обладал удивительными, редко кому данными способно­ стями разговаривать с собеседником на языке тому близком, обычном, понятном, что подтверждают многие, близко знавшие поэта [34, с. 71].

Короткая жизнь великого поэта была насыщена событиями, впе­ чатлениями, потрясениями и утратами. В период радостного ожида­ ния и литературного вдохновения болдинской осени Пушкин пере­ жил тяжелое потрясение от известия о смерти Дельвига. «Грустно, тоска. Вот первая смерть, мною оплаканная... никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду — около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели». А потом стихи-провидение:

И мнится, очередь за мной, Зовет меня мой Дельвиг милый, Товарищ юности унылой, Товарищ песен молодых, Пиров и чистых помышлений, Туда, в толпу теней родных Навек от нас утекший гений.

Недолго поэт жил после ухода близкого друга.

Накануне дуэли Пушкин «был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил, он несколько судорожно сжал мне руку, но я не обратила внимания на это», вспоминает С. Н. Карамзина. Воспоминания о А. С. Пушкине его друзей, повествование о жизни эмоционального, чувствительного человека, богатейшей и исключительной натуры, ко­ торого не баловала судьба.

«Пушкин — высокое создание, оставил мир, в котором он не был счастлив... Великому и доброму Пушкину следовало иметь жену, спо­ собную лучше понять его и более подходящую к его уровню, — писала Е. А. Карамзина. — Пусть их рассудит бог, но эта катастрофа ужасна и до сих пор темна; он внес в нее свою долю непостижимого безумия.••

Психологический анализ текста

Бедный, бедный Пушкин, жертва легкомыслия, неосторожности, оп­ рометчивого поведения своей молодой красавицы-жены, которая, сама того не подозревая, поставила на карту его жизнь против нескольких часов кокетства. Не думай, что я преувеличиваю, ее я не виню, ведь нельзя же винить детей, когда они причиняют зло по неведению и не­ обдуманности» [34].

В марте 1837 г. Ал. Н. Карамзин писал: «Пушкин торжествовал одно мгновение, — ему показалось, что он залил грязью своего врага и зас­ тавил его сыграть роль труса. Но Пушкин, полный ненависти к этому врагу и так давно уже преисполненный чувством омерзения, не сумел и даже не попытался взять себя в руки... Без сомнения Пушкин дол­ жен был страдать, когда при нем я дружески жал руку Дантесу, значит, я тоже помогал разрывать его благородное сердце, которое так страда­ ло, когда он видел, что враг его встал совсем чистым из грязи, куда он бросил его. Тот гений, что составлял славу своего отечества, тот, чей слух так привык к рукоплесканьям, был оскорблен чужеземным аван­ тюристом... желавшим замарать его честь...

Он страдал ужасно, он жаждал крови, но богу угодно было, на наше несчастье, чтобы именно его кровь обагрила землю.

Говорили, что Пушкин умер уже давно для поэзиц. Однако же на­ шлись у него многие поэмы и мелкие стихотворения. Я читал некото­ рые, прекрасные донельзя. Вообще в его поэзии сделалась большая перемена, прежде главные достоинства его были удивительная лег­ кость, воображение, роскошь выражений и бесконечное изящество, соединенное с большим чувством и жаром души; в последних же про­ изведениях его поражает особенно могучая зрелость таланта; сила вы­ ражений и обилие великих, глубоких мыслей, высказанных с прекрас­ ной, свойственной ему простотою; читая их, поневоле дрожь пробегает, и на каждом стихе задумываешься и чуешь гения. В целой поэме не встречается ни одного лишнего, малоговорящего стиха!!! Плачь, мое бедное отечество! Не скоро родишь ты такого сына! Нарождении Пуш­ кина ты истощилась!» [34].

Жизнь гения прошла в нужде и лишениях. Дружба и любовь согре­ вали его, но в последние месяцы своей жизни он пережил, пожалуй, самое большое разочарование в жизни, в любви и друзьях. И он знал, что именно в 37 лет произойдет нечто роковое в его судьбе.

Когда ему было 19 лет, он приходил к известной в Петербурге яс­ новидящей. И она сказала ему, что через неделю к тебе придут деньги, а еще через неделю пригласят на службу казенную. Пушкин ушел с друзьями в веселом настроении и не отнесся серьезно к словам прови­ дицы. Но велико было удивление поэта, когда через неделю на Не-

Психологический анализ рисунка и текста

ском проспекте он встретил своего лицейского друга, который возвра­ тил ему давний карточный долг, а еще через неделю Пушкину сооб­ щили о приглашении приехать в Польшу на казенную службу. Князь Константин очень любил Пушкина и, ценя, хотел видеть при себе.

Потрясенный Пушкин вновь отправляется к ясновидящей, прося поведать о том, что ждет его в будущем, какова будет его судьба. Про­ видица сказала ему: «До 37 лет не бойся ничего, а в 37 бойся белой го­ ловы, белой лошади или белого человека». Много лет Пушкин жил, помня о роковых годах, которые подступали все ближе и ближе. Последниетри месяца были мучительными, и, по-видимому, он достигтого рубежа, когда нужно было победить или погибнуть.

Немало работ посвящено изучению рукописей Пушкина. Многие исследователи занимались их разгадкой, устанавливая личности тех людей, которых запечатлел поэт, работая над своими произведения­ ми. Яркая образная выразительность рисунков Пушкина, неповтори­ мая манера письма всегда дорога нам. Они во многом проливают свет на мучительные переживания, терзавшие великого поэта, на его само­ иронию, тайны и проблемы. Если всмотреться в рукописи Пушкина, то нельзя не увидеть, что весь почерк его и начертания букв и рисун­ ки — легкий, стремительный, летящий, что вполне отвечало его тем­ пераменту. Рисунки Пушкина как бы рождались сами собой, иногда как воплощение мелькнувшей идеи, иногда вслед за ней, как ее разви­ тие, иногда же в поисках единственно нужного, точного слова или риф­ мы рука поэта машинально чертила образ. Они так органично впле­ таются в ткань пушкинских рукописей, что лишь специальными исследованиями можно было установить, что появилось на бумаге раньше — строки стихов или рисунки. Исследователи творчества Пуш­ кина считают, что чаще всего рисунки появлялись в момент душевно­ го волнения поэта, неясной тревоги или смятения. Графика его руко­ писей — это дневник в образах, зрительный комментарий Пушкина к самому себе.

Графическое наследие поэта чрезвычайно разнообразно: портреты, пейзажи, фигуры скачущих лошадей, росчерки, виньетки и, наконец, иллюстрации к собственным произведениям. Рисунки Пушкина сви­ детельствуют о многогранном таланте великого поэта. Его «быстрый карандаш» в несколько штрихов мог выполнить портрет, в котором уга­ дывались характерные черты, то неповторимое, из чего складывается личность, индивидуальность. В его набросках было подчас больше сходного с моделью, чем в иных портретах профессионалов-мастеров. В рукописях Пушкина удивительная портретная галерея: Вольтер, Дж. Байрон, Д. Дидро, П. Чаадаев, великолепные женские портреты:

380 Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru