_ 25. Исторические работы

Одновременно с разработкой теории международного права продолжалась начатая при Екатерине II историографом Миллером и заглохшая вскоре после его смерти работа по истории русской дипломатии. Издание "Собрания трактатов" "по примеру Дюмонова", как это было намечено Екатериной, затормозилось, хотя преемник Миллера по управлению Архивом Коллегии иностранных дел Н.Н. Бантыш-Каменский немало потрудился над разбором и описанием дипломатических документов.

Дело быстро продвинулось, когда за него принялся гр. Н.П. Румянцев (1754-1826)*(724) - сын П.А. Румянцева-Задунайского, с 1807 г. министр иностранных дел, с 1809 г. государственный канцлер. Он задумал ознаменовать свое назначением изданием "политических сочинений дипломатиков наших древних времен". С этой целью в декабре 1810 г. Румянцев обратился с письмом к Бантыш-Каменскому. "По моему мнению, - писал он ему, - можно было сделать начало собранием древних трактатов наших, со всеми европейскими дворами и азиатскими державами заключенных, напечатав их в хронологическом порядке, с каждым двором особенно, на российском и иностранном языках, на котором были заключены: Сверх сего издания Трактатного Собрания, можно бы особенно напечатать любопытнейшия донесения посланников наших: Мне кажется, что например донесения известнаго по учености кн. Кантемира могут содержать много внимания достойнаго: Тому подобныя произшествия в древнейших временах, также переговоры, прославившие негоциаторов наших и доставившие какия-либо важныя выгоды отечеству, заслуживают быть преданными во известие потомству".

В ответном письме Румянцеву от 23 декабря того же года Бантыш-Каменский сообщал ему, что "Великая Екатерина таково же имела в 1779 году намерение", но оно "не имело доселе исполнения". По просьбе Румянцева он составил план предположенного издания "Трактатного собрания". План этот, к сожалению, исказил предначертания Екатерины II и гр. Румянцева. Первый том намеченного планом издания, которому Бантыш-Каменский дал название "Дипломатического Собрания", не должен был вовсе стать собранием трактатов. "Начинать дело сие, - писал он Румянцеву, - изданием, во-первых, внутренних российских актов". Это было легче и могло быть выполнено в ближайшее время. Вторая и следующие части должны были содержать "трактаты с европейскими дворами, кои расположить нужно по алфавиту дворов", писал Бантыш, не делая никаких "изъяснений исторических к ним примечаний". Бантыш предлагает не обременять пока Архив извлечениями "о любопытнейших донесениях посланников российских". Румянцев в принципе согласился с ним, но все же продолжал настаивать на издании впоследствии памятников дипломатических сношений. "Трактатное сие издание, - отвечал он ему, - может напечатано быть без всякаго введения точно по плану Дюмона: но вслед за тем желал бы я, чтоб Ваше Превосходительство занялось особенно извлечением любопытнейших донесений наших древних дипломатиков по разным эпохам:"

Соответствующий доклад Румянцева был 3 мая 1811 г. утвержден Александром I. Создана была комиссия для издания "Государственных Грамот и Договоров", которая уже в 1813 г. выпустила в свет запланированную Бантышом первую часть издания под названием "Собрание Государственных Грамот и Договоров". В нее вошли "грамоты и постановления с 1265 года, до внутренних в России происшествий относящияся".

Во вторую и третью части "Собрания" должны были, согласно плану Бантыша, войти "все договоры, между Россиею и европейскими, также азиатскими Государями и народами по 1726 год заключенные" в алфавитном порядке государств. Такой порядок встретил справедливое возражение со стороны Румянцева. "В разсуждении Трактатнаго Собрания, - писал он, - желал бы я, чтоб 2-я и последующия части изданы были не по алфавитному порядку дворов, но по примеру Дюмонова собрания хронологически, с начала сношений России со всеми европейскими державами, дабы иметь общее обозрение всех с ними постановлений одного времени или одной эпохи, разделяя по царствованиям российских государей... а к концу каждой части приобщить реестр трактатам по алфавиту дворов для удобнейшаго приискания какого-либо договора". Бантыш-Каменский согласился с замечаниями Румянцева, но, по-видимому, неохотно: "Хотя и затруднительно будет, - писал он ему, - по примеру Дюмона, подбирать по годам, месяцам и числам всех европейских дворов трактаты, но работа сия не устрашит меня". Он колебался, помещать ли в "Собрание" трактаты Турции, которая "из частей Европы и Азии состоит", но Румянцев, представлявший себе характер Собрания Трактатов более верно, чем начальник Архива, ответил ему, что "не только трактаты с Портою Оттоманскою, яко с европейскою державою, должны входить в издаваемое Собрание", но что "вообще и все азиатские одного времени могут быть к оным присовокуплены".

20 января 1814 г. Бантыш-Каменский скончался, и дело издания перешло в руки его преемника по управлению Архивом А.Ф. Малиновского. Между ним и Румянцевым идет длительная переписка по поводу издания 2-го и следующих томов "Собрания" в которые должны были войти трактаты России с иностранными державами. Год шла эта переписка, главным образом по поводу печатания трактатов с азиатскими государствами: Румянцев желал, чтобы эти трактаты печатались на азиатских языках, наряду с русским текстом, Малиновский же отговаривал его от этого, причем ссылался на пример Дюмона. Для сверки иностранных текстов европейских трактатов был приглашен профессор Шлецер (сын), но он, дав сначала свое согласие, потом отказался.

Все, казалось, было готово, чтоб приступить к печатанию трактатов, которые должны были составить содержание второго тома "Собрания", как дело неожиданно приняло иной оборот: ввиду того, что в первый том, как оказалось, не вошли многие "акты, относящиеся до внутренних государственных постановлений", решено было предварительно приступить к печатанию "Дополнения" к первому тому. Переписка между Румянцевым и Малиновским вся поглощена теперь этим "Дополнением", о трактатах совсем забыли.

В 1819 г. вышла вторая часть "Собрания Грамот и Договоров", которая и была "Дополнением" к первому тому. Мало того: документов, касающихся внутренней истории России, оказалось такое количество, что они заполнили и третий том, который вышел через три года. Это уже было предусмотрено в предисловии ко второму тому, но было обещано четвертый том посвятить документам внешних сношений России. И это обещание не было выполнено: в предисловии к третьему тому было сказано, что внутренним актам пришлось посвятить и четвертый том, но читателя утешали, что "пятый том может начаться печатанием договоров России с европейскими и азиатскими государствами".

Румянцев умер в начале 1826 г., так и не дождавшись задуманного им печатания актов внешних сношений России; он не увидел даже выхода в свет четвертого тома "Собрания грамот и договоров", который появился в 1828 г. После его смерти забота об издании этого собрания перешла к Министерству иностранных дел. Министром был гр. К.В. Нессельроде. Брат Румянцева, к которому обратилось министерство, отказался продолжать издание. Но за это дело пожелало взяться русское купечество. Трое купцов предложили ассигновать деньги на издание 5 томов документов по сношениям России с иностранными державами; однако переговоры с ними не привели к желанной цели.

Наконец, в 1837 г. Российская академия в лице президента, известного А.С. Шишкова, предложила Нессельроде "принять на себя продолжение издания сей полезной и необходимой для всякого любителя Российской истории книги". На это последовало соизволение Николая I. К 1841 г., когда эта Академия была упразднена, она успела напечатать 47 листов (с.1-188). Дела Академии были переданы II Отделению Академии наук, которое в 1852 г. постановило "издание V и следующих частей Собрания государственных грамот и договоров прекратить".

Попытки, предпринятые в 1852 г. кн. М.А. Оболенским*(725), изыскать средства для продолжения начатого издания тоже не увенчались успехом. Отпечатанные Российской Академией 188 страниц с допечатанной 189 страницей и с пространным предисловием управлявшего Архивом барона Ф.А. Бюлера были изданы в 1894 г. в виде тома V "Собрания государственных грамот и договоров"*(726).

Таков был печальный конец задуманного историографом Миллером и Екатериной II предприятия издать, по примеру Дюмона, собрание трактатов, заключенных Россиею с иностранными державами. Оно получило осуществление лишь в 1874 г., когда, по поручению Министерства иностранных дел, начато было профессором Петербургского университета Ф.Ф. Мартенсом издание "Собрания трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами", к сожалению, прекратившееся со смертью Мартенса на 15-м томе.

Больше посчастливилось предложенному гр. Румянцевым изданию "любопытнейших донесений посланников наших". Такое издание было предпринято в 1847 г. II Отделением императорской канцелярии. Оно было осуществлено изданием в десяти томах "Памятников дипломатических сношений России с державами иностранными" (СПб., 1851-1871)*(727).

Кроме "Собрания государственных грамот и договоров", в первой четверти XIX в. изданы были имевшие актуальное значение "Документы для истории дипломатических сношений России с западными державами европейскими от заключения всеобщаго мира в 1814 до конгресса в Вероне в 1822 году"; (т. I, СПб., 1823; т. II, СПб., 1825).

Подводя итог литературной продукции первой четверти XIX в., мы должны констатировать ее преобладающий теоретический характер. Практические цели в рассматриваемый нами период ставит себе только один автор, Борель, посвятивший две монографии вопросу о консулах, одну более теоретическую, другую - всецело практическую, предназначенные для подготовки и обслуживания кадров консульской службы. Из переводной зарубежной литературы можно указать одно только сочинение Бентама, появление которого в русском переводе вызвано практическими потребностями, - предпринятым составлением гражданского и уголовных кодексов.

Теоретические работы, предпринятые не с практическими целями, почти все представляют собой учебные руководства, потребовавшиеся в начале XIX в. в связи с открытием целого ряда высших учебных заведений с юридическими факультетами. Что касается исторических работ, то все они сосредоточивались вокруг одного лишь невыполненного в XVIII в. звучания Екатерины II - составить собрание трактатов, заключенных Россией с иностранными державами.

Учебные руководства по естественному праву, включавшие в себя и право международное, составлялись приглашенными на кафедры иностранными профессорами и профессорами-уроженцами России для своих слушателей. Из профессоров-иностранцев такие руководства составили: Шлецер (Москва и Дерпт), Рейнгард и Якоб (Москва), Финке (Казань), Шад (Харьков), причем только руководство Якоба было написано на русском языке; руководства Рейнгарда и Финке были написаны на немецком языке и переведены на русский; Шлецер издал свое руководство по естественному праву на французском языке, Шад - на латинском. Из уроженцев России учебные руководства по естественному праву написали: поляк Стршемень-Стройновский (Вильно) и три русских профессора: Цветаев (Москва), Куницын (Петербург) и Солнцев (Казань). Руководство Стршемень-Стройновского было написано на польском языке еще в XVIII в. и переведено на русский язык в 1809 г.; русские авторы писали по-русски; руководство Солнцева осталось в рукописи, и только незначительная часть его, касающаяся права войны, появилась впоследствии в печати. Кроме руководств по естественному праву, были изданы два руководства по "Политике": Шлецера - на латинском языке и Эверса - на немецком. Необходимо отметить еще издание первого в России руководства (программы) по положительному международному праву. Это руководство принадлежит Шлецеру и озаглавлено: "Указатель предметов, содержащихся в науке нового международного права Европы, основанного на договорах и на обычае". Оно написано на французском языке.

Руководства по естественному праву представляют своего рода юридическую энциклопедию, в последней части которой излагается международное (народное) право. Авторы делили естественное право на чистое и прикладное, которое распадалось на частное, публичное или государственное и народное. Иногда между частным и публичным вставляли еще право семейное.

Как право вообще, так и международное право распадалось на естественное и положительное. Обычно излагалось только естественное право. Только естественное международное право может быть "всеобщим": "всеобщего положительного права быть не может", утверждает Финке, ибо над народами нет общей власти, - оно определяется договорами.

Естественное международное право обычно представляли себе, как применение к народам, как "нравственным лицам", норм естественного права, действующего в отношениях между частными лицами, согласно традиции, идущей от Гоббса и Пуфендорфа. "Всякий народ, - говорит Цветаев, - есть нравственное лицо" и "может быть представляем в таком же отношении к другому, как человек к человеку"; "всякое государство в разсуждении других государств имеет те же права, какия частной человек имеет в разсуждении частнаго".

Определения международному праву даются разные, но все сходятся в том, что международное право регулирует отношения между народами. Его определяют, как "право между народами" (Шад), как "совокупность прав в отношениях между народами" (Шлецер), как "взаимные права и должности между народами" (Куницын), как "определяющее внешния отношения политических обществ между собою" (Цветаев): "оно разбирает, в каких отношениях прав состоят многия государства между собою" (Якоб).

Все авторы дают международному праву санкционированное в университетском уставе 1804 года название "право народов". Один только Наумов, надо думать, под влиянием Гегеля, употребляет, наряду с обычным термином, также и термин "внешнее право государств". Возобновленная Бентамом терминология Зуша и д'Aгecco "международное право" не нашла отклика в нашей литературе первой четверти XIX в.; Эверс приводит и новейший термин - "право государств" (Staatenrecht).

Системы, в которых авторы излагают международное право, различны. Наиболее распространенной и характерной является система, которой держатся Шлецер, Якоб, Цветаев и Куницын. Все они исходят из деления прав на абсолютные (безусловные) и гипотетические (условные) или первоначальные и приобретенные (Якоб). Абсолютные или первоначальные права перешли в позднейшую литературу под именем основных.

Шлецер в качестве абсолютных перечисляет права: на личность, на действия или свободу, на пользование вещами (в сочинении о политических науках), на самосохранение, на личность, на свободу и равенство (в сочинении о естественном праве); Якоб считает первоначальными правами право на самосохранение, право на независимость и право на формальное равенство, Цветаев - "право на себя самаго" (самостоятельность и независимость), "на свои дела", "на употребление вещей для себя нужных" и право на равенство; относительно последнего он замечает, что "степени разных достоинств" устанавливаются положительным правом. Куницын относит к правам "в безусловном состоянии" "первоначальные права", "которые проистекают из самого понятия о существе онаго": право существовать как общество независимое, право действовать и право достигать благополучия.

Что касается прав условных или производных, то к ним Якоб относит права, приобретаемые занятием или договорами, и прежде всего право на землю или область, составляющую собственность народа ("областное право"), далее право заключать договоры и союзы и право войны. Это повторяет и Цветаев. Шлецер признает условными правами собственность, право посольства и договоров, право войны и крайнюю необходимость, а Куницын к "правам народов в условном состоянии" причисляет: завладение, договоры, посольства и войны.

В таком же порядке излагает международное право и Шад, не деля, однако, его нормы на безусловные и условные. Он говорит сперва о праве на самосохранение, на совершенствование, на справедливые действия, на свободу и независимость, на равенство, а далее - о праве собственности и территории, о праве договоров и союзов, о нарушениях права, о репрессалиях, о войне, о мире и амнистии.

Рейнгард держится иной системы. Не деля, подобно Шаду, права на безусловные и условные, он говорит о праве личности (внешней зависимости и внутренней самостоятельности), о праве собственности (территории), а в дальнейшем излагает сперва право войны, а лишь затем "права во время мира": право сношений (право посольское и право договоров и союзов) и право нейтралитета.

Не буду говорить о своеобразной системе изложения у Стршемень-Стройновского, ибо мне пришлось бы повторить сказанное при рассмотрении его руководства.

Из отдельных институтов международного права подробнее других излагаются: посольское право, договоры и в особенности право войны. В посольском праве иммунитет посла вообще признается, но Цветаев полагает, что "в приватных делах он есть приватное лицо и подлежит законам государства. Уголовныя его преступления не изъяты от наказания, и для других преступников дом его не может быть убежищем".

К войнам все авторы относятся отрицательно и допускают их только для восстановления мира и нарушенных прав. Это признает и Рейнгард, заявляя, что правители "должны только вести войны необходимыя или такия, кои имеют целью утверждение постоянного мира", однако он полагает, что "войны бывают иногда нужны и полезны, чтоб предохранить народ от разслабления"; тем не менее, говорит он, "безпрерывный мир должен быть целью государств".

Авторы подробно останавливаются на определении понятия справедливой войны. Справедливой войной Финке считает только войну оборонительную, а Шад - войну, вызванную нанесенной обидой, а именно, "если право, принадлежащее всему народу, нарушается другим народом, равным образом, всем; если весь народ отказывает отдельному лицу, члену другого народа, в принадлежащем ему праве; :если какой-либо народ одобряет нарушение, совершенное частному же лицу другого народа"; справедливой причиной войны является только нарушение права. Оба автора признают, однако, справедливой причиной не только совершенное уже правонарушение, но и угрожающее данному государству, т. е. допускают войну предупредительную. Шад разумеет при этом войну против Франции. Как Финке, так и Шад считают объявление войны в этих случаях ненужным.

Куницын выставляет два условия для справедливой войны: 1) обида очевидная и несомненная и 2) отказ в удовлетворении за нанесенную обиду. Особенно интересны рассуждения Солнцева на эту тему. Война, говорит он, бывает наступательная или оборонительная. "Оборонительною именуется та война, которая принимается каким либо народом в случае крайней необходимости для защищения прав своих и для отклонения опасности политическому бытию его; наступательною же войною называется та, которую какой либо народ начинает не для защиты прав своих, но для нанесения вреда другому народу, никакой обиды ему не сделавшему".

В связи с этим следует отметить определение понятия агрессора, которое дает ему Рейнгард: "не тот должен быть почитаем наступателем, кто первый вооружается, но тот, кто военными приготовлениями, угрозами, или другим каким либо образом вынуждает другой народ к неприязненным действиям". Точнее это формулировано Якобом. "Народ, - говорит он, - начинающий неприятельския действия, ведет наступательную войну, а другой оборонительную: первое же и последнее токмо по виду дела (faktisch). Ибо по праву ведет тот народ наступательную войну, который причиняет тем другому обиду; а тот, который только отражает обиду, воюет оборонительно". Не тот, кто фактически начал войну, является юридически агрессором, а тот, кто учиненной обидой вызвал его к войне.

В руководствах уделяется много места способу ведения войны, в особенности же поведению воюющего государства в занятой им неприятельской стране. Права и обязанности воюющего особенно хорошо, кратко и наглядно изложены Солнцевым; он говорит сперва о том, что запрещено воюющему, а затем о том, что ему дозволено.

Во многих руководствах проскальзывает надежда на прекращение войн и установление между народами вечного мира.