Глава III посвящена "посланникам".

Посольское право основано "на натуральном законе", но относится к "произвольному праву" (_ 250-251, с.130-131). Посланник представляет "целое гражданство или монарха". Чтобы другой народ мог его признать, он получает "письменное доказательство" (_ 252, с.132). Ему могут быть даны повеления ограниченные или неограниченные; в первом случае он называется "полномочным послом", во втором "формулярным" (_ 254, с.132). Последний должен иметь "инструкцию или наставление"; если он его превысит, то его действие - "одно обещание, которое государей к исполнению не обязывает" (_ 255, с.132-133).

Автор уделяет много места вопросу о посольской внеземельности. "По натуральному закону" посланник власти монарха не подчинен: "понеже монарх один другому неподвластен,то и посланник его не подвержен тому, к котораго двору посылается" (_ 257, с.133). "И так, посланник ниже законам гражданским ниже суду того народа, к которому послан, неподвержен"; о вине его сообщается его монарху (_ 258, с.134). В таком положении находится и собственный подданный монарха, ибо "когда сей монарх гражданина своего как посланника принимает, то тем самым тайным согласием его освобождает от подданства" (_ 259, с.134).

Однако иммунитет посланника имеет свои границы. "Ежели посланник против целаго государства, в которое послан, погрешит, то чьему наказанию подвержен?" - спрашивает автор и дает следующий ответ: "Ежели он вооруженною силою умыслит смутить общество и нарушит покой оного, то убить его в последней крайности дозволено, не под видом наказания, не под видом натурального защищения: или, по мнению Гроция, отрешить от двора и выслать за границы своего государства". Но посланник имеет право выведывать, "понеже всяк монарх может выведывать то, что в других государствах произходит" (_ 262, с.136). Свита посланника тоже пользуется правом внеземельности. "Монарх не может людей иностранного посланника за их погрешности по своим законам казнить: ибо в неподверженном ему народе прав величества не имеет"; он должен отправить их для наказания в их отечество. Но и посланник не имеет права подвергать членов своей свиты публичному наказанию (_ 263, с.136-137).

Может ли дом посланника служить убежищем? "В обыкновение у некоторых принято", говорит автор, "чтобы дом посланичий везде был убежищем". Это верно в отношении посла и его свиты, но является ли он таким для всех туды прибегающих, о сем еще сомнительно. Ибо сие не от общего и нужнаго народного права зависит, но от дозволения того, у кого посланник обретается; да притом, ежели бы через убежище в такой дом всяк избавлен быть от казни мог, последовал бы через сие великий вред тому государству" (_ 264, с.136-137).

Глава IV, самая обширная, трактует о праве войны.

Народы должны себя защищать. Это возможно путем переговоров ("через посланников уговорить другую сторону об удовлетворении"). "Могут быть употреблены угрожения, когда увещания ничего учинить не могут; потом могут захвачены быть вещи и люди" до получения удовлетворения, т.е. могут быть применены репрессалии (_ 266, с.138). Справедливо предпринимается та война, "которой отвратить не можно без понесения своей обиды, превосходящей войну" (_ 268).

"Война есть или собственная: или вспомогательная" (помощь союзнику). "То состояние, в котором народ ни одной стороне воюющих не помогает, есть Неутралитет" (_ 269, с.139-140). Нейтралитет должен быть уважаем, за исключением случая, когда со страной заключен союзный договор; тогда воюющий "имеет причину принудить ее к принятию вспомогательного оружия"; если же договора нет, "то натуральный закон запрещает делать в свободном другого праве насильство и поступать с ним неприятельски" (_ 270, с.140).

"Начав войну, монарх должен объявить сие всем соседственным дворам:, дабы справедливость причин, понуждающих его к начатию войны, всем была известна", и соседи "могли бы подать помощь защищающему свои или чужие права" (_ 271, с.140).

Что касается средств войны, то, имея в виду, что война предпринимается ради "покоя и тишины", "дозволены на войне всякие способы, которыми бы принудить неприятеля можно, чтоб он, отложив оружие, вступил в мирные переговоры. Между сими способами первые суть, чтобы людей ловить, казнить, убивать и все пожитки неприятелей получить в добычу, а которых взять не можно, то истреблять: из сего следует, что право войны против неприятеля в разсуждении военных действий есть неопределенное" (_ 79)*(555). Но имущество нейтральных должно быть неприкосновенно*(556) (_ 274, с.143).

"Должно между самими неприятелями щадить тех, кои не могут иметь в сражении участия, как то всех безоружных и неспособных к оружию жен, стариков, детей и девиц, так же равно и тем даровать жизнь, которые полагают оружие и предаются стороне побеждающего" (_ 275, с.144).

Автор задает вопрос: "Можно ли на войне употреблять яд?" "Ежели ни Эвропейских государей посмотрим, - говорит он, - то увидим, что сие употребление некоторым тайным между ими договором опровержено; впрочем не только сие, но и другие способы, казус то тайныя и нечаянныя нападения, притворства, хитрости, обман, шпионы и тайные убийцы дозволены против неприятельской стороны; выключая, что договорами между ими будет запрещено" (_ 276, с.144).

Во время войны между воюющими заключаются договоры. "Понеже война для приобретения покоя предпринимается: то и договоры между народами во время войны учрежденные наблюдать должно; а в противном случае никогда покоя получить не можно" (_ 277, с.144-145). "Когда все договоры с обеих сторон должно наблюдать не нарушимо: то и в сем случае договоры должны быть наблюдаемы. Но каждая сторона притом имеет право оных принять или отринуть, когда от другой будут предлагаемы" (_ 278, с.145).

Войны оканчиваются миром. Мирный договор "принадлежит к договорам подвергательным, ежели одна сторона будет принуждена силе и власти другого себя подвергнуть; а ежели обе стороны в равном состоянии останутся, то есть договор народа с другим народом" (_ 281, с.146). Мирные договоры должны быть "вечны, следовательно с обеих сторон ненарушимо наблюдаемы, а в противном случае государства никогда не могут получить внутренняго спокойствия и тишины, которая есть особливым благополучием человеческаго рода" (_ 282).

Левашов П.А. Сведения о жизни Павла Артемьевича Левашова также весьма скудны, как и сведения о В.Т. Золотницком*(557). По всей вероятности, он служил в Коллегии иностранных дел и 10 октября 1763 г. был отправлен в Константинополь "неакредитованным" сотрудником миссии "в облегчение и подмогу в трудах резиденту Обрескову"*(558). Последний, по-видимому, не был доволен полученной подмогой, ибо уже в следующем году, 16 июля, Екатерина II заметила: "Весьма сожалетельно, что между Левашова и Обрескова сделалась некоторая ревность: а право, Левашов учиться может у Обрескова"*(559), а через два дня, 18 июля, писала вице-канцлеру: "Левашова успокойте пожалуй: а теперь, право, нужда большая в Обрескове тамо, понеже турки ему много верят"*(560). Левашов все же остался в Константинополе и в 1768 г., при начале войны с Турцией, был вместе с Обресковым и всем составом миссии посажен в Семибашенный замок (Едикуль). Ему, по-видимому, принадлежит описание ареста и дальнейших злоключений миссии, которая должна была следовать за визирем в его походе в течение всей войны. Описание вышло в свет в 1790 г. под заглавием: "Плен и страдания Россиян у турков"*(561).

Кроме этого сочинения, перу Левашова принадлежат две работы по вопросам международного права: одна, более ранняя, - о нашествиях татар и турок на Россию, другая, более поздняя, - о первенстве и председании.

Полное заглавие первой работы таково: "Картина или описание вся нашествий на Россию Татар и Турок, и их браней, грабительств и опустошений начавшихся в половине десятого века и почти безпрерывно через восемь сот лет продолжавшихся. С приложением нужных примечаний и разных известий касательно Крыма, прав Российских Государей на оной и проч. Соч. : Павлом Левашовым, в Санкт-Петербурге 1792 года". Из "Предуведомления" к ней мы узнаем, что она была написана еще в 1774 г., вскоре по возвращении автора из Турции, и имела целью содействовать "всеконечному оных изкоренению", на что успешная война, закончившаяся миром в Кучук-Кайнарджи в 1774 г., подавала современникам некоторые надежды.

Изложение событий начинается, как сказано в заглавии книги, с X в. и кончается 1679 г. (с.9-100). С дальнейшим ходом событий, начиная с Петра I и до 1734 г., автор знакомит читателя по "Листу графа Остермана к Верховному Турецкому Визирю" от 12 апреля 1736 г., который он приводит полностью (с.101-149). Вот два места из письма Остермана: "При всех таких: миронарушительных и явных неприятельских поступках: по всем Божеским и светским правам" императрица имела возможность "в натуральную свою и подданных своих оборону репрессалию употребить и силу силою отвращать" (с.133-134), "никакого инаго способа не остается, кроме что к собственной своей обороне приступить и как по закону Божию и по всем светским и натуральным правам: принужденну себя находит все от Бога дарованныя ей силы в защищение своей Империи и подданных своих противу Порты употребить" (с.145-146).

Вслед за историческим изложением нашествий татар и турок помещен особый трактат "О правах Российских Государей на Крым, яко издревна России принадлежавшим, также по праву завоевания и по праву наследственному" (с.150-163). Заключение автора таково: "Государи Российские имеют законное право на Крым и на Кубань, 1-е по тому, что они издревле России принадлежали; 2-е во праву завоевания: 3-е по праву наследственному" (получены в качестве приданого). К конце книги имеется небольшой трактат (с.164-167) "О Черноморской торговле".

Основной трактат - "Картина или описание всех нашествий" - Н.И. Григорович, автор двухтомного сочинения о кн. А.А. Безбородко, приписал последнему и напечатал его в Приложениях к первому тому своего исследования*(562), найдя его в Архиве Министерства иностранных дел под ярлыком "Из дел кн. Безбородко". Он, по-видимому, не подозревал, что сочинение это было издано Левашовым в 1792 г., т. е. еще при жизни Безбородко, причем Левашов в "Преуведомлении" совершенно ясно говорит о нем, как о своем произведении, указывая и время его написания: "Краткое сие начертание: писано мною в 1774-м году, вскоре по возвращении моем из Турции" с целью побудить соотечественников "принять надлежащие меры" против татар и турок "к всеконечному оных изкоренению по примеру Казани и Астрахани покорением Крыма".

Текст, опубликованный Григоровичем, представляет как бы исправленную редакцию основного трактата Левашова без двух дополнительных трактатов: о правах Крыма и о Черноморской торговле (с.9-100). В большей части оба текста совпадают. Они различаются лишь перестановкой или заменой одних слов другими*(563) и некоторой переменой в приводимых летописных рассказах*(564).

Более важной для истории международного права является небольшая, в 96 страниц, работа Левашова, посвященная вопросу дипломатического церемониала, вызывавшему в его время, как мы видели, столько споров и недоразумений, вопросу о первенстве. Полное ее заглавие таково: "О первенстве и председательстве европейских Государей и их Послов и Министров. Соч. Действительным Статским Советником П: Л: в Санкт-Петербурге, 1792 года, Печатано по Невской перспективе:" Работа посвящена "Государыне Екатерине Великой", причем посвящение подписано автором полным именем: "Павел Левашов".

О праве России на первенство автор говорит уже в своем посвящении: ее "единогласно почитают величайшею, следовательно и первейшею на земном круге Монархиею, а тем самым, кажется, безмолвно признают Российских Государей первенство, на которое хотя они имеют весьма важное право, как в разсуждении их силы, так и обширного владения, но не менее того и другое, основанное на неоспоримой древности Славенороссийскаго народа, Царскаго титула, Короны и Самодержавия, что все ясно показано и утверждено историческою истинною в сем сочинении".

В "Предуведомлении" автор указывает на возникающие между государствами споры о первенстве и на свой личный опыт в этом отношении. "Первенство и председательство между Государями, - говорит он, - во все времена и у всех народов, а особливо Европейских, толь важно почитают, что каждый из них старается свое на то право охранять и защищать всевозможным образом: от чего происходит, что и ныне Послы и Министры при иностранных Дворах часто о первенстве и председательстве между собою производят великие споры: что я довольно имел случай завидеть в бытность мою при Посольствах у разных Дворов, а потом и сам, будучи Российским Резидентом в Регенсбурге при Германском Имперском собрании, испытал немало трудности в удержании преимуществ по всем правам принадлежащих Российским Министрам".

С Россиею иностранные государства спорят о первенстве, "почитая сию Империю совсем новою, так как будто она после всех иных Европейских государств в свет произошла". Это обстоятельство и послужило для автора "главнейшим побуждением к изданию в свет сего сочинения".

В книге десять глав.

Глава 1. "О первенстве и представительстве Российских Государей" (с.15-43). Это их право обосновывается тем, что они никогда не находились в зависимости от папы, что древность российского народа незапамятна, старше всех других народов*(565), что титул государей - великий князь и повелитель - равен титулу imperator и существует издревле; наконец, право на это дают "пространство и сила Российской Империи" (с.39) "в разсуждении славных дел Российскаго народа" (с.43). Царь Иван III был "женат на греческой Царевне Софии, остался яко законный Греческаго престола наследник и для того присвоил себе Восточных Императоров герб двуглаваго Орла", а с 1533 г. государи стали употреблять титул царский (с.33-34). Петр I признан императором (с.36).

Глава 2. "О Папе Римском" (с.44-47). Положение пап "никако не утверждает первенства их над государями, которые не католического закона" (с.47).

Глава 3. "О императорах Римских" (с.48-50). Карл Великий "возвратил престолу прежния их преимущества и право первенства над прочими христианскими государями, которое доныне признают"

Глава 4. "О Султанах Турецких" (с.51-53).

Глава 5. "О короле Римском" (с.54-57).

Глава 6. "Спор о праве первенства и председательства между короною Ишпанскою и Французскою" (с.58-62).

Глава 7. "Спор о председательстве между Францией и Англиею" (с.63-64).

Глава 8. "Спор о председательстве между Англиею и Ишпаниею" (с.65-70).

Глава 9. "Спор о первенстве и председании между Даниею и Швециею" (с.71-77).

Глава 10. "Взаимное несогласие в том же между Венгриею, Польшею, Пруссиею, Богемиею, обеими Сицилиями и Сардиниею" (с.78). Все государства спорят между собой, но "никогда не оспаривают права первенства Римских Императоров".

В конце книги помещен особый трактат "О приеме Послов при Оттоманской Порте" (с.79-96).

Малиновский В.Ф. (1765-1814). Василий Федорович Малиновский*(566) - автор оригинального русского трактата об организации международного мира и безопасности. Брат историка А.Ф. Малиновского Василий Федорович учился в Московском университете, состоял при Лондонской миссии (1789-1791), участвовал на конгрессе в Яссах в 1792 г., был генеральным комиссаром в Молдавии, а затем, в 1811 г., - первым директором Царскосельского лицея. Он перевел книгу Гамильтона о пользе мануфактур, в 1803 г. издавал "Осенние вечера", прекратившиеся на восьмом номере. Литературную известность Малиновский приобрел упомянутым уже пацифистским трактатом "Разсуждение о мире и войне". Первая часть его написана в бытность Малиновского в Англии, в г. Ричмонде, в 1790 г., вторая - в Белозерке близ Павловска в 1798 г. В этом году трактат появился в свет,. в 1803 г. он вышел вторым изданием*(567). О нем в 1859 г. сделал доклад Лондонскому обществу известный международник, профессор Харьковского университета Д.И. Каченовский. Он рассказывает об этом в своем отчете о командировке за границу в 1858 и 1859 гг.: "мирному обществу я сообщил извлечения из любопытнаго проекта вечнаго мира, написаннаго в конце прошлаго века русским публицистом Васильем Малиновским. Они напечатаны в "Herald of Peace" в июле 1859 г. на с.71. Самая книга эта даже в России не многим известна, а между тем заслуживает внимания по мыслям и чувствам, которыми проникнута"*(568):

Этот чрезвычайно интересный проект организации международной безопасности не является воспроизведением проектов вечного мира западноевропейских авторов; это всестороннее и самостоятельно продуманное произведение. Первая часть трактата содержит семь глав, а именно: гл.I "Привычка к войне и мнение о необходимости оной" (с.1-13); гл.II "Мнимыя пользы войны" (с.13-24); гл.III "Предубеждения народов" (с.24-29); гл.IV "Почтение к войне, геройство и великость духа" (с.29-40); гл. V "Бедствия войны" (с.40-58); гл.VI ""Выгоды мира" (с.58-65); гл.VII "Причины войны и политика" (с.65-80).

Война "есть зло самопроизвольное и соединение всех зол в свете" (с.1); она соединяет "всю свирепость зверей с искусством человеческаго разума, устремленнаго на пагубу людей" (стр.2). Просвещенная Европа должна показать пример, как истребить это зло "чрез возстановление и утверждение общаго и неразрывнаго мира" (с.2-3). Человеколюбие и умеренность, проявляемые ныне на войне, "не более помогают лютостям войны как и человеколюбие и мягкосердие палача" (с.3). "Европейцы еще не сделали для изтребления войны ни какой попытки. Мир, какой они между собою делают толь же часто, как и войну, не достоин сего наименования, он есть токмо отдых от войны, и может скорее назваться перемирием, заключенным без означения сроку" (с.7). После выпада против "Тихобрага и Коперника" и современных им народов, которые "щитали созвездия, животных" и занимались "разсуждениями о безполезных метафизических тонкостях", автор обрушивается на монахов: "Праздныя толпы монахов, которых благоденствие зависело от невежества народов, питали оное, и большая часть людей воздавали нелепое почтение тем роскошнейшим и богатейшим монахам, которые сделали Бога мира Богом войны" (с.8). "Все которыя разнились в мнении о господствующей вере почитались проклятыми, заблужденными и нещастными, которых убивать вменялось за угождение Богу" (с.9).

В то время как внутренний порядок в государстве укреплялся, "в общем управлении между собою европейцы осталися при своем варварстве", продолжая решать свои споры мечом и опишем (с.10); между тем "благоденствие каждаго Государства неразлучно с общим благоденствием Европы" (с.11). "Войны их между собою столь же непозволительны и вредны им всем вообще, как междуусобныя вражды Баронов в прежния времена" (там же).

Следующие главы первой части представляют мало интереса, за исключением последней (VII) "Причины войны и политика". "Европейския державы, - говорит автор, - имеют привычку почитать своих соседей непримиримыми и естественными врагами: находятся всегда в готовности к нападению на неприятеля или к отражению его нападения, подобно людям, живущим в состоянии дикости" (с.69). "Единыя правила, которыя Европейския державы между собою наблюдают, суть правила политики" (с.69-70), "подобно древним таинствам Египтян, она скрываются от простолюдинов, жрецы ее удаляют их от внутренности храма, и имеют к тому причину" (с.70). "Италийцы: ввели в Европейские кабинеты сию политику, которая и по сие время там сохраняется. Монахи споспешествовали утверждению оной, взошед в кабинеты Государственные, посеяли там правила притворства, неправосудия и тайны, которая довольно свидетельствует против политики" (с.70), ибо она "полезна и пристойна в поступках безчестных людей, старающихся друг друга обманывать, но не в поведении народов" (с.70-71). "Управление политики придворными людьми так же не могло сделать ее совершеннее, привыкши к неправде и хитрости". Кардиналы Ришелье и Мазарини считаются наиболее выдающимися министрами, между тем "насилие, притворство, высокомерие, подлость и вероломство означали их поступки" (с.71).

Автор обрушивается на политических писателей, которые "в политическом составе Европы суть тоже, что черви зарождающиеся в ранах человеческаго тела" (с.75); "они защищают софизмы политики, утверждают самыя нелепыя ея правила и оправдывают ее в том, в чем она сама признаться стыдится" (с.76). Автор делит писателей-политиков на три группы: "извинительнейшие из сих писателей суть то, коих производит ослепленная любовь отечества" (с.76); "опаснейшие всех политические писатели суть те, кои пишут по должности или в угождение двору"; в их сочинениях "истина и права народов уступают: место несправедливости и лжи" (с.77); "третьяго рода обыкновеннейшие политические писатели суть газетчики; они пишут для того, чтобы писать: Часто газетчики бывают подкуплены думать одним или другим образом" (с.78).

Вторая часть заключает в себе 8 глав.

Глава I говорит об "общенародных законах", т.е. о международном праве. Государства, как и отдельные лица, "имеют необходимость в учреждении своих поступков по непременным правилам, которыя, не нарушая независимости, токмо удерживают оную в пределах общей пользы" (с.81). "Всякая держава властна управлять внутренними делами по собственному благоусмотрению, и всякое вмешивание в оныя, посредственное или непосредственное, есть нарушение ее независимости" (там же). "Установление общенародных правил или законов и наблюдение оных не есть вмешивание во внутренния дела, ибо не иначе может утвердиться как по согласию; но только с тем, что дав оное по здравому разсуждению, невозможно возвратить по пристрастию" (с.82).

"Народы заключают мирные договоры, трактаты, союзные и оборонительные, и сии служат правилом и законом их между собою поведения, которое столь же часто переменяется, как главныя побуждения интереса, или управляющия. Сами обязывающиеся, сами судьи и судимые, сами обижающие и обиженные" (с.83-84). В этих условиях "нет никакой безопасности ни суда, ни правды, ни равенства" (с.84). "Побежденный прибегает к посредничествам других народов, но когда победитель оныя отвергает: тогда силою его принудить хотят к миру и начинают вооруженную медиацию" (там же), но посредники часто имеют в виду свои собственные выгоды. "И от того-то сии политическия и кабинетныя безпрерывно продолжающиеся переписки и переговоры, которыя как тучи собираются и предвещают грозную войну от новых союзов" (с.85-86).

Глава II. "Общий союз и совет". Общий союз может заменить все выгоды частных союзов. "В сем намерении вместо трактатов должны быть законы для утверждения независимости и собственности земель и народов и для учреждения поступок всех народов между собою" (с.86-87). "Для наблюдения сих законов должен учредиться общий совет, составленный из полномочных союзных народов. Сей совет должен сохранять общую безопасность и собственность и заранее предупреждать всякое нарушение тишины, решать предложенные споры народов по установленному порядку, и решения его должны быть всеми союзными (народами) единодушно приведены в действие" (с.87). "В случае неисполнения решения общаго совета непокоряющаяся держава изключается от всех общих выгод и всякаго сношения, и в случае упорства общая сила употребляется для соблюдения закона" (с.88). Страна местопребывания совета признается "священною и независимою для всегдашнего и безопаснаго пребывания полномочных совета: Особа их священна во всех землях" (с.87, примечание).

"Поелику все переговоры должны производиться чрез взаимных полномочных в совете: то обыкновение содержать посланников остается безполезным. И в самом деле сие обыкновение питает только враждебную политику. По сие время что пользы они сделали?" "Но сколько вреда своими ложными увеличенными донесениями по пристрастию, своими вмешиваниями во внутренния дела и беззаконными средствами узнавать тайны. Можно считать учащение войны от посланников столькож как и от содержания непременных армий" (с.89); "обыкновенно движению войск предшествуют движения страстей чрез слова внушения и донесения посланников" (с.90). "С уничтожением сего обычая политика обратится в свою пристойную простоту" (там же).

"Первые законы должны быть о границах" (там же). "Потом торговля смешивает самые отдаленные народы и так принадлежит она да управления общенароднаго и должна иметь точныя положения; :для избежания несогласий торгующие иностранные должны подлежать одинаковым законам с природными без всякаго исключения" (с.91). В-третьих, необходимо, как это делается в союзных договорах, определить "случаи союза" (casus foederis) "еще точнейшим образом в общем союзе". Таким "случаем" является нападение, а потому "надлежит точно означить случай нападения". "Нападение само себя по слову своему определяет, оно есть вступление чужаго войска в границы, и тщетно политики нынешние в таковых случаях манифестами оправдываются и скрывают свои намерения под разными дружественными или общеполезными видами. Вступление иностраннаго войска в границы всегда есть нарушение независимости и присвоение чужой власти" (с.91-92). "Кроме нападения вряд ли может быть какой случай законной войны"; "оскорбление народной чести" наказывается выговором, ибо державы обязаны к взаимному уважению (с.93). Наконец, чтобы отнять всякое побуждение к войне, необходимо лишить агрессора "надежды приобретения и пользы, а потому все Европейския державы, означив точно свои границы, признают их взаимно непременными и гарантируют их целость, так что никакою войною ни завоеваниями оныя не могут быть нарушены; равно и выгоды торговли должны быть непременны" и могут быть изменяемы только "чрез взаимное и добровольное согласие" (с.94).

После двух кратких глав: III "Облегчение зол войны (с.94-95) и IV "Вооружения" (с.95-97) - автор в гл.V переходит к "Возражениям самовластия и независимости", которые будто бы не допускают установления "общего союза" (с.97-101). "Независимая держава, подобно частному человеку, не имеет права начать ссору без всякого посредничества и суда" (с.99). "Всякая держава старается доказывать справедливость своей войны, но кто решит справедливость без законов" (с.101). "Главное достоинство политики уметь дать вид справедливости и честности всяческим своим делам и начинаниям. Манифесты о войнах доказывают, что нет ничего вернаго для решения их справедливости: ибо обе воюющия державы правы или обе виноваты, или иногда можно подумать, что политики признают две справедливости, одну истинную, а другую ложную" (с.101).

В гл.VI "Право естественное и право гражданское" (с.102-112) автор противопоставляет естественное состояние общества государственному, или гражданскому. Правовой порядок должен существовать не только между частными лицами, объединенными в гражданском обществе, но и между народами. "Но между державами договоры суть только изъяснение воли и продолжаются доколе оная не переменится: единой закон их - польза, и потому нарушаются и сохраняются по удобству: да и напрасно называют обязательством, когда нарушение их ничем не удерживается". Фридрих II, говорит он, "написав, что Государь не обязан со вредом своего народа держать данное слово", сказал то, "что думают и делают все державы" (с.104-105, примечание). Власть, "наблюдая только между другими правосудие, а сама не покоряясь оному, становится снаружи властию неправды, утверждающеюся внутри правосудием. И сии два основания, противныя как свет и тьма, одно другое разрушают" (с.109). "Европейския державы составляют одно общество, по Христианству взаимному отношению: В замену того, что всякая власть ступит от своего мнимого права самопроизвольно управляться в своих несогласиях она получит важнейшее преимущество, взаимно себя и других сохранить от самопроизвольных бед. Христианские области: обязаны всемерно стараться миролюбиво окончить свои споры и не прежде могут почитать врагом своего соперника, как в случае признания его таковым от всего их общества" (с.111).

Глава VII озаглавлена: "Соединение по согласию". "Малейшее нарушение всеобщих законов всем равно опасно и вредно: Нарушивший присягу к обществу правителей народа подвергает свой народ опасности отмщения и делается пред ним виновен" (с.114-115). "В Англии бывают представления от народа Королю о войне и мире. В сей щастливой земле позволяется народу судить свое правительство в ссорах с другими державами" (с.115-116).

"Последствия предыдущего" излагает следующая VIII и последняя глава. "Как никакой народ не может существовать без законов правосудия, так и целые народы без наблюдения оных между собой не могут жить, не истребляя взаимно друг друга" (с.117). "Наблюдение правосудия между целыми народами столь же необходимо, как и между частными людьми: (с.118). Не наблюдение правосудия между целыми народами нарушает оное и в частном отделении каждаго из них, подвергая невинных раззорению и смерти" (с.119).

"Война не может быть законна, покуда нет законов между народами. Сии законы народов суть должности и обязанности их между собою, основанныя на собственном их благоденствии: Когдаб все правительства согласны были в единстве своего намерения, то и между собою они бы все согласны были: Политика должна быть наука прав и законов между целыми народами, как юриспруденция между частными" (с.123).

"Война законна, когда она есть казнь народа, буде же она начинается самопроизвольно без суда и решения безпристрастных, она есть убийство. Насилие дает право обороны, но и самое справедливое мщение может обратиться в насилие, будучи оставлено на волю обиженного" (с.124).

"Народы и правительства их могут соединиться под защиту законов, не своей имея общаго единаго начальника, кроме Управляющаго вселенною" (с.125).

Радищев А.Н. (1749-1802). Очерк судеб науки международного права в России во второй половине XVIII в. был бы не полон, если б не упомянуть о высказываниях по вопросам международного права выдающегося мыслителя и революционера этого времени Александра Николаевича Радищева*(569). У него нет специальных работ по международному праву, но и попутные замечания, высказанные им в прозе и в стихах, представляют значительный интерес.

Сын XVIII века, Радищев принадлежал, как большинство его современников, к школе естественного права, хотя и интересовался историей. Подобно другим приверженцам этой школы, он признавал нормы естественного права начертанными божественной рукой в сердцах людей, неизменными, вечными: "Данное нам природою право никогда истребиться не может, потому что основано на необходимой нужде"*(570).

"Сей был и есть закон природы,

Неизменимый никогда,

Ему подвластны все народы,

Незримо правит он всегда"*(571).

"Блюдите дар благой природы,

В сердцах что вечный начертал"*(572).

"Закону природы" подчиняются не только отдельные лица; "ему подвластны все народы".

Права, которыми обладал человек в догосударственном быту, "в естественном состоянии", неотъемлемы; никто не вправе лишить его дарованной ему природой свободы, поработить его; право на свободу остается у него и после того, как он признал над собою государственную власть. Эта мысль пронизывает каждое произведение Радищева; она воспета в оде "Вольность"; она составляет основной мотив "Путешествия из Петербурга в Москву"; из нее вытекает требование освобождения крестьян от крепостной зависимости; ею вдохновляется борьба с тиранией.

Но нас интересует не эта сторона естественного права, направленная острием своим на внутренний строй государства. Нас интересует естественное право как регулятор отношений между государствами.

Радищев, в отличие от большинства сторонников естественноправовой школы, видит в государстве, в "народе", не простое сочетание индивидов, "единственников", а нечто органически связанное - коллективную личность:

"Народ есть общество людей: О сем иные сомневаются, почитая народ собранием единственников. Но оно представляет нравственную особу, общим понятием и хотением одаренною: следовательно, можно ей сделать обиду"*(573).

Народы все одинаково обладают способностью к развитию, к усовершенствованию. Нет высших и низших рас: "Сколь один народ от другого ни отличествует, однако вообразя возможность, что он может усовершенствоваться, найдем, что может он быть равен другому: развержение народного разума зависит от стечения счастливых обстоятельств"*(574)

Радищев относится сурово к проявлению воинственного духа; он желал бы видеть мир на земле. Он клеймит уходящий XVIII век за его непрестанные войны:

"Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро.

Будешь проклято во век, в век удивлением всех.

Крови - в твоей колыбели, припевание - громы сраженьев;

Ах, омоченно в крови ты ниспадаешь во гроб"*(575).

"И человек претворен в люта тигра еще", - замечает он; везде "лютости, буйства, глад, мор!" С отчаянием спрашивает он:

"Иль невозвратен навек мир, дающий блаженство народам?"

Что совершается на войне? В Зайцове Радищев встречает своего старого приятеля Г. Крестьянкина, который "долго находился в военной службе и, наскучив жесткостями оной а особливо во время войны, где великия насилия именем права войны прикрываются, перешел в статскую"*(576).

В Клину простой солдат рассказывает ему: "Я был воин: я нещадил никогда у ног моих лежащего неприятеля, и просящего безоруженному помилования не дарил: О! вы последующие мне, будьте мужественны, но помните человечество!"*(577)

Энергия, расточаемая в военных предприятиях на разрушение, должна быть направлена на мирные цели, на борьбу с природой:

"Эх! почийте, грозны Марса други,

Облеченны в панцырь и кольчуги,

Мчитесь вы против каких врагов!

Эх! почийте лучше, бранны ходы

Двиньте на стихии злой природы;

И тогда речем, что ты Герой"*(578).

С негодованием говорит Радищев о войнах завоевательных, в особенности о войнах колониальных. "Заклав Индийцов единовремянно, - замечает он, - злобствующие Европейцы, проповедники миролюбия во имя бога истины, учители кротости и человеколюбия, к корени яростного убийства завоевателей прививают хладнокровное убийство порабощения, приобретением невольников куплею: сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежнаго пропитания".

"Но что обретаем в самой славе завоеваний", - спрашивает Радищев и отвечает: "Звук, гремление, надутлость, и истощение. Я таковую славу применю к шарам в 18-м столетии изобретенным: то, что месяцы целые сооружалось со трудом, тщанием и иждивением, едва часов несколько может веселить взоры зрителя"*(579).

Окидывая взором историю древнего мира, историю Востока, Греции и Рима, Радищев с любовью останавливается на эпохах мирного сожительства народов, на патриотических подвигах героев, избавляющих свое отечество от чужеземного ига, и изливает свое негодование на исторических деятелей, устанавливавших тиранию внутри государства и разорявших войнами свои и чужие страны*(580). Рим готовит "рабство мира".

С негодованием говорит Радищев о завоевании и разрушении Карфагена Сципионом. Но взор Радищева радостно отдыхает на личности Траяна, Адриана, Антонина, особенно на императоре - философе Марке Аврелии:

"Имя сладостно и славно!

Се премудрость восседает

На престоле цела света"*(581).

Находясь в ссылке, Радищев написал целый трактат о завоевании Сибири: "Сокращенное повествование о приобретении Сибири"*(582). Радищев излагает события, связанные с покорением Сибири, спокойно, не сопровождая свой рассказ обильными выпадами против завоевателя. Объяснить это можно или тем, что Радищев выступает здесь в роли передатчика результатов чужого исследования, или тем, что завоевание касалось первобытных народов, приобщавшихся к более высокой культуре, причем покоренные племена были уравнены в своем положении с коренным русским населением, а может быть, в этом сказалось патриотическое чувство, которое у Радищева было очень сильно*(583).

"Простое соседство народов, - говорит он здесь, - нередко вражду между ими возрождает, но она бывает неизбежною, если один из соседей оказывает мысль властвования и присвоения. Тогда-то возрождаются ненависти народные, которые и по совершенном покорении слабейшего не исчезают: ибо иго чужестранца тягчит паче домашнего; в таком положении находилися Россияне в отношении других народов, в соседстве которых они жительствовали"*(584). "Иго мягкосердечнейшаго завоевателя, доколе не утвердится в мнении следующих поколений, что право есть, тягчит, и несносно"*(585). "Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении суть качества, отличающие народ Российский"*(586). Он покорил Пермь, Вогуличей, Самоедов, Югорскую землю, "вытесняя древних жителей из их жилищ, доколе завоеванием всея земли они их совсем не поработили"*(587).

Все вышеприведенные высказывания Радищева о войне и завоеваниях лишь косвенно касаются международного права. Но у него имеется одно место в "Путешествии из Петербурга в Москву", где он прямо говорит о международном праве, о значении его в жизни народов. На эти размышления навел его Новгород, его падение и присоединение к Москве Иваном Грозным.

"Какое он имел право присвоять Новгород?" - спрашивает Радищев и отвечает: "Но на что право, когда действует сила? Может ли оно существовать, когда решение запечатлеется кровию народов? Может ли существовать право, когда нет силы на приведение его в действительность? Много было писано о праве народов; нередко имеют на него ссылку; но законоучители не помышляли, может ли быть между народами судия. Когда возникают между ними вражды, когда ненависть или корысть устремляет их друг на друга, судия их есть мечь. Кто пал мертв или обезоружен, тот и виновен; повинуется непрекословно сему решению, и аппеллации на оное нет. - Вот почему Новгород принадлежал царю Ивану Васильевичу".

"Нужда, желание безопасности и сохранности созидают Царства; разрушают их несогласие, ухищрение и сила. - Чтож есть право народное? - Народы, говорят законоучители, находятся один в разсуждении другаго в таком же положении, как человек находится в отношении другаго, в естественном состоянии. - Вопрос: в естественном состоянии человека какия суть его права? Ответ: взгляни на него. Он наг, алчущ, жаждущ. Все что взять может на удовлетворение своих нужд, все присвояет: Вопрос: если на пути удовлетворения нуждам своим, он обрящет подобнаго себе, если на пример, двое чувствуя голод, восхотят насытится одним куском; кто из двух большее к приобретению имеет право? Ответ: тот кто кусок возмет. Вопрос: кто же возмет кусок? Ответ: кто сильнее. - Неужели сие есть право естественное, неужели се основание права народнаго! - Примеры всех времян свидетельствуют, что право без силы было всегда в исполнении почитаемо пустым словом"*(588).