2. Посольское право

Много материала для международно-правовой дискуссии дали в рассматриваемом периоде и вопросы посольского права.

А) Назначение дипломатических агентов

Обычай агреации (agreation, agrement) был вполне усвоен нашей дипломатией, и отсутствие запроса о готовности принять данное лицо в качестве дипломатического представителя рассматривалось даже как отступление от общепринятого правила. По поводу миссии польско-саксонского дипломата Борха Екатерина II в письме к Кайзерлингу в Варшаву от 2 марта 1763 г. говорит: "весьма странно, чтобы польский двор воображал держать кого-нибудь в моих владениях против моей воли; не менее странно, что сюда послали без предупреждения меня как это делают все дружественные дворы Борха: Не знаю к чему желают меня принудить таким поведением: Они должны были бы припомнить способ, которым Александр разрешил Гордиев узел"*(431).

Известен случай с назначением к нам английского посла Макартни. Панин в письме к нему от 10 декабря 1767 г. старается отговорить его от приезда в Россию в качестве посла, ибо Екатерина II не может его принять*(432). Другой любопытный казус имел место в сношениях наших с той же Англией. В октябре 1769 г. Панин сообщает Чернышеву в Лондон, что некий Вим желал "втереться к нам на место лорда Кеткерта". Но, пишет он, "примера еще не было, да и неприлично, чтобы духовная персона у нас министерское место заступала, а он будучи сего звания, видится не сходственно с благопристойностью, чтобы на сие место он когда-нибудь определен быть мог"*(433).

Б) Ранги

Ранги дипломатических агентов уже выкристаллизовались. Наше законодательство различало четыре ранга: посла, посланника или полномочного министра, резидента и поверенного в делах.

При назначении дипломатических агентов теперь, как и прежде, наблюдали за тем, чтобы ранги дипломатического агента, отправляемого в другое государство и принимаемого у себя, были одинаковы. Назначение дипломатического агента высшего ранга в государство, представленное агентом низшего ранга, считалось унизительным для государства, назначающего агента*(434). Поэтому государства обычно заранее договаривались, дипломатами какого ранга они намерены обмениваться.

В) Права и привилегии дипломатических агентов

Иммунитет. О прямом нарушении посольской неприкосновенности сведений из русской практики в этом периоде не имеется. Но можно привести два инцидента, связанных с вопросом о неприкосновенности, а именно: высылку из России графа Борха и попытку задержать во Франции нашего посла Салтыкова за неуплату долгов.

Инцидент с высылкой представителя Саксонского двора Борха, происшедший в марте 1763 г., подробно рассказан в ноте русского министерства к пребывающим при русском дворе иностранным министрам от 4 апреля 1763 г.*(435) "Г. Борх представил Императрице частное письмо короля, в котором не упоминалось о его звании, но он только рекомендовался для ведения курляндского дела". Екатерина отклонила переговоры по этому делу. Ввиду его назойливости, ему предложено было выехать в двухдневный срок. Уезжая, он разослал всем членам дипломатического корпуса протест против своей высылки*(436). В ответ на это иностранным представителям при русском дворе вручена была нота с разъяснением инцидента, в которой указано было на "несостоятельность и безполезность ноты упомянутаго камергера, присвоившего звание, котораго он не носит, требовавшего себе прав, которыя ему не следовали, и жаловавшагося на то, что навлекли на него собственное его поведение и инструкции, руководившия последним. Легко будет признать, что Ея Имп. Велич. вынуждена была бы поступить так же точно и с аккредитованным министром, ибо народное право не может заставить государя дозволить оскорблять и вызывать себя посреди собственнаго своего двора; тем более справедливо, совершенно естественно и в порядке то, что сделано относительно камергера Борха, который, окончив возложенное на него поручение, получив ответ на письмо, не облекавшее его никаким характером, настойчиво оставался в Москве, и, находясь здесь лишь в качестве частного лица, тем не менее представлял из себя министра и пытался вступать в сношения с Императорским министерством, вопреки намерениям и воле Ея Величества".

По поводу посланника нашего во Франции, первого из фаворитов Екатерины II, М.В. Салтыкова, преемник его Д.А. Голицын доносил, что министр Дюк де Прален просит велеть Салтыкову не уезжать, не расплатившись с долгами, заявив при этом, что он сам допустил бы это по отношению к своему послу.

На донесении этом Н.И. Панин 31 ноября 1762 г. сделал следующую надпись: "Однако же российской императрице сего снести никак невозможно, - она имеет свой собственный суд и потому всех государств поданные могут у ней съискать правосудие против ее министров, кои ни персоною, ни имением никем кроме ея судимы быть не могут. А исключительная о том особливая конвенция с королем французским поздна, ибо казус уже настоит"*(437).

Кн. Голицыну был отправлен 10 декабря рескрипт за подписью Панина и А.М. Голицына с предложением дать знать Дюку, что "мы не токмо согласиться, ниже представить себе можем, чтоб его христианнейшее величество похотел поступить на невольное удержание нашего министра в своих областях, яко на такое дело, которое столь чувствительно коснуться может до собственных прав государских и взаимного уважения, - чем они между собою друг другу должны".

"Камергер Салтыков, яко наш публичный и акредитованный министр, пользуется одною только протекциею всенародных прав, а других, кроме наших, суда и власти над собою иметь не может. Нет благоучрежденнаго народа, который бы не знал сего же общаго правила, следовательно, и Салтыкова заимодавцы, французские подданные, конечно, не могли кредитовать ему с тою надеждою, что их двор распространит над ним свою судебную власть, но верили просто его персоне, полагаясь на те законы, которым он подвластен. Покровительства же тут им от своего двора другаго ожидать нельзя, как только у нас, заступления, еслиб Салтыков добровольно их удовольствовать отрекся, и исходатайствования потому от нас им правосудия, котораго мы совершенно ни для чего никогда и никому не откажем"*(438).

Интересен случай, касающийся оскорбления в печати. Пострадавшим лицом был наш посол в Лондоне Симолин. По жалобе Симолина министры лорд Стормонт и Гиллсборо принесли ему письменное извинение с сообщением, что дело передано генерал-прокурору "к приведению сочинителей и издателей помянутаго безчестнаго, ложнаго и поноснаго параграфа к достойному наказанию"*(439).

Освобождение от таможенных пошлин. Вопросы этого порядка тоже возникали в нашей дипломатической практике. Ставился вопрос о равенстве и вытекающей из него взаимности при обложении прибывающих посольских вещей таможенными пошлинами. У нас посольские вещи при первом приезде иностранных дипломатических представителей освобождались в известном размере от уплаты таможенных пошлин*(440). Но далеко не все законодательства придерживались этого правила.

Наше законодательство взаимности не требовало: "оное у нас служит вообще для всех чужестранных министров и никакого изъятия в себе не содержит", а потому "само собою разумеется, да и не желаем мы иного, чтоб и с нашими министрами при других дворах поступаемо было в том таким же образом, как со всеми прочими министрами поступается. Каждая держава должна, конечно, иметь какое в том узаконение равное для всех розидирующих при оной иностранных министров". Но, имея в виду наше законодательство, мы готовы пойти и на то, чтоб таможенные льготы предоставлялись нам на основе взаимности.

Конфликт на почве освобождения от таможенных пошлин возник в сношениях наших с Испанией, где к нашим представителям применено было начало взаимности, между тем как мы настаивали на начале равенства с другими дипломатическими агентами при Мадридском дворе. Об этом подробно говорит подписанная Паниным и Голицыным инструкция Коллегии Иностранных дел от 20 июня 1766 г. барону Штакельбергу, отправлявшемуся полномочным министром в Испанию на смену графу Бутурлину. Конфликт возник при Бутурлине. В инструкции (п.14) сказано, что из архива последнего Штакельберг узнает все, "что происходило по возбужденному от находящихся здесь чужестранных министров затруднению в свободном привозе вещей в Мадрид российских министров. Сия констетация состоит в том", продолжает инструкция, "что как мы, с своей стороны, основываясь на общем праве равенства между всеми сюда приезжающими чужестранными министрами, подвергаем их внутреннему государственному положению о платеже пошлин с некоторым малым в пользу их освобождением, так шпанский двор, с своей стороны, утверждая единое безпосредственное право взаимства между одним и другим, исключает наших министров в пункте таможенных пошлин из общего своего положения и требует, чтоб они довольствовались в Мадриде такою же таможнею, какою Гишпанский министр здесь, в Санкт-Петербурге довольствоваться принужден. Господин барон имеет по сему объясниться с тамошним министерством, утверждая непристойность такого с их стороны партикулярнаго постановления теми аргументами, которые в письме т[айного] сов[етника] Панина писаны к графу Бутурлину; чего ради с онаго письма копия здесь сообщается". Инструкция предлагает не доводить дела до разрыва, но, "настоя на своем праве", имеет подчиниться категорическому требованию министерства, сделав заявление, что, "оставляя в своей силе непременное общее право равенства, повинуется неприятной для него одного (т.е. лично) новости"*(441).