- •Директор Санкт-Петербургского
- •Методологические проблемы взаимодействия права и экономики в эпоху глобализации
- •Первое десятилетие развития в россии экономического анализа права и преступности
- •Конституционная политическая экономия: базовые идеи
- •Методы экономического анализа права в институциональном проектировании
- •Институциональное противодействие криминальным рискам в экономике
- •Выводы
- •Толкование уголовного закона в контексте экономических изменений
- •Отдельные экономические аспекты
- •Ответственности за преступления,
- •Связанные с материальными объектами
- •Повышенной опасности
- •Институциональные аспекты торговли квотами на выбросы
- •Д. С. Гвоздецкий,
- •Проблемы коррупции в рф
- •Я. И. Гилинский,
- •Социально-экономическое неравенство как фактор генезиса преступности
- •Е. П. Грушевая,
- •Институт неосновательного обогащения (condictio) в современном праве россии
- •М. П. Гуров,
- •Теневая экономика: основные подходы к явлению
- •М. П. Гуров,
- •Л. В. Дончевская
- •Неформальный сектор в экономике россии
- •С. А. Дятлов,
- •Нормативно-правовое обеспечение инновационного бизнеса
- •А. П. Заостровцев,
- •Я. Д. Ширяева,
- •Конституционная политическая экономия: позитивный анализ
- •М. Т. Какимжанов,
- •Международные стандарты прав человека в деятельности мвд России
- •Ю. А. Кудрявцев,
- •Экономические истоки права
- •Экономическая эффективность террора и антитеррора
- •Вчитываясь в б. Н. Чичерина: соотношение свободы, собственности и государства в работе «собственность и государство»
- •Экономика преступления и наказания: общие черты и специфика
- •Экономический анализ эффективности санкций
- •Уголовно-правовых норм, предусматривающих
- •Ответственность за незаконную добычу
- •Биологических ресурсов
- •Криминометрика — пример междисциплинарного научного синтеза
- •Выживание и развитие организации как системы. Системный понятийный аппарат проблемы безопасности коммерческой организации
- •Проблемы совершенствования законодательства республики беларусь о несостоятельности и банкротстве
- •Стратегия обеспечения экономической безопасности государства: преодоление криминализации экономики
- •Институт договора в России: особенности и специфика формирования
- •К вопросу о пробелах в трудовом кодексе российской федерации
- •Криминалистические признаки криминальных банкротств кредитных организаций
- •Криминализация экономической деятельности в уголовном праве
- •Основные аспекты криминалистического исследования преступлений в кредитно-финансовой сфере экономики
- •Перераспределение трансакционных издержек и правовые институты
Методологические проблемы взаимодействия права и экономики в эпоху глобализации
Расхожим сегодня является утверждение, что человечество вступило в эпоху глобализации. Глобализация в качестве контекста задает содержание социальных процессов, происходящих в современном мире, и тем самым определяет как право, так и экономику, а также их взаимообусловленность, взаимодействие.
Глобализация сама по себе — противоречивое явление. Ее главное отличие от интернализации (или формирования капиталистической мировой системы по И. Уоллерстайну) — преодоление границ национального государства во всех сферах жизнедеятельности: и в политике, и в экономике, и в культуре, и в образе жизни1. Из этой общей исходной предпосылки У. Бек выводит такие характеристики глобализирующегося социума, как глобализация богатства, локализация бедности и капитализм без труда2. Имеется в виду резкий рост богатства государств «золотого миллиарда», резкое обнищание стран третьего мира и бегство капитала (включая новые рабочие места) в регионы дешевой рабочей силы. Важно при этом то, что государство перестает контролировать налоги, потоки капитала, рабочие места (шире — динамику и структуру безработицы) и практически перестает быть социальным государством. Другими словами, происходит рост неравенства в глобальном (межрегиональном) аспекте и «упразднение труда», связанное с тем, что рост производительности труда оборачивается сокращением рабочих мест и резким ростом безработицы3.
С другой стороны, мировое общество эпохи глобализации является принципиально рискованным, а потому непредсказуемым по своим последствиям. Э. Гидденс справедливо отмечает, что эпоха Просвещения исходила из простого, но весьма убедительного принципа: «чем больше мы способны объяснить мир и самих себя с рациональных позиций, тем больше сможем управлять историей в наших собственных целях... Однако мир, в котором мы живем сегодня, не слишком соответствует этим предсказаниям. Он не только не стал более “управляемым”, но, судя по всему, вовсе вышел из-под контроля — мир ускользает из рук. Более того, воздействие некоторых факторов, призванных, как предполагалось, сделать нашу жизнь более определенной и предсказуемой, в том числе научно-технического прогресса, зачастую приводит к противоположному результату… Возникают факторы риска, с которыми еще никому и никогда не приходилось сталкиваться…»1. Общество риска, по его мнению, приводит к перемене оценки науки. «Сегодня наше отношение к науке и технике отличается от того, что было характерно для прошлых эпох. Лет двести в западном обществе наука функционировала в качестве своего рода традиции… Это было нечто такое, что большинство людей уважали, но само оно находилось за пределами их непосредственной деятельности. Непосвященные принимали мнения специалистов на веру. Чем больше наука и техника вторгается в нашу жизнь, причем в глобальных масштабах, тем меньший вес сохраняет эта точка зрения на науку. Отношение большинства из нас — в том числе государственных властей и политиков — к науке и технике стало по необходимости более пристрастным и заинтересованным, чем раньше. Мы не можем просто “соглашаться” с выводами ученых хотя бы потому, что ученые так часто не соглашаются друг с другом, особенно в ситуациях, связанных с рукотворным риском»2. Утрата наукой своего привилегированного эпистемологического статуса принципиальным образом изменяет не только статус политики и управления, которые перестают восприниматься как продолжение рациональности другими средствами, но и меняет восприятие мира и человека в мире. Предсказуемость социальной и природной реальности заменяется представлением о неопределенности и неустойчивости, стохастичности бытия, а оптимистическое отношение к миру сменяется неуверенностью в преобразовательные возможности человеческого разума, нестабильностью, неподконтрольностью внешней реальности1.
Эти и другие тенденции глобализации приводят к необходимости пересмотреть основные принципы организации социума как такового и его отдельных подсистем — экономики, права, политики. В частности, нуждается в пересмотре господствующее сегодня неолиберальное по своей сути представление об экономике, ее роли в мире и связях с другими социальными подсистемами.
Однако по свидетельству многих исследователей, процессы глобализации привели к доминированию экономики над всеми остальными видами общественных отношений, к подчинению их экономической логике. «Общечеловеческая судьба, — пишет А. Ю. Ашкеров, — оказывается уже не выражением равенства всех перед лицом Господа, отныне это выражение равенства всех по отношению к экономическим условиям существования — равенство, порожденное эффектом своеобразной “вездесущности” рынка»2. Именно экономика определяет ценности, правила рационального выбора, размер ущерба от правонарушения, объем и способ его возмещения, сущность человека. Тем самым с этой точки зрения, об ограниченности которой пойдет речь ниже, экономика выступает онтологическим и гносеологическим основанием бытия общества, жизнедеятельности.
Анализ работ, считающихся классическими в области современной неолиберальной экономической теории, сохраняющей свои господствующие позиции на Западе, позволяет выделить следующие исходные онтологические и методологические допущения экономической экспансии. Прежде всего, это онтологический и методологический индивидуализм и рационализм. Экономика, в соответствии с таким подходом, суть «наука о рациональном выборе в мире — в нашем мире, где ресурсы ограничены по отношению к человеческим потребностям. Задача экономической теории, определенной таким образом, состоит в том, чтобы исследовать смысл предположения, что человек является рациональным максимизатором своих жизненных устремлений, своего удовлетворения… личной выгоды. <…> Концепция человека как рационального максимизатора своей личной выгоды подразумевает, что люди реагируют на стимулы, т. е. если внешние условия изменяются таким образом, что индивид может более полно удовлетворить свои потребности путем изменения своего поведения, то он это сделает»3. Одновременно это допущение предполагает первичность человека и вторичность всех социальных институтов, что полностью соответствует исходным установкам классического индивидуализма, а в политике — либерализма. Поэтому данный постулат конкретизируется в радикальном конструктивизме. Суть его в том, что все социальные институты спроектированы разумом человека для максимального удовлетворения его потребностей. Более того, это предполагает, что все социальные институты основаны на договоре — взаимном согласии о границах прав человека и их использования1. «В основе общественного устройства как такового лежит нечто, напоминающее общественный договор или квази-договор», при этом «конституционный договор, который определяет права», принципиально отличается от «постконституционного, который организует обмены этими правами»2. Основным показателем деятельности человека во всех сферах общества является эффективность, которая понимается как максимизация ценности или полезности (выгоды)3.
Однако эти исходные постулаты, продолжающие традицию философии эпохи Просвещения, не могут быть приняты безоговорочно сегодня в ситуации постмодерна, характеризующей культуру эпохи глобализации. Постструктурализм недвусмысленно показал непреодолимую силу структуры. Можно, конечно, не соглашаться с радикальным видением господства структуры в любом акте коммуникации4 и даже в слове (акте номинации)5, но отрицать ее роль в социализации индивида невозможно, так как иначе придется признать человека tabula rasa, а каждое новое поколение заставить изобретать снова и снова все социальные институты. Другими словами, радикальный индивидуализм полностью отрицает роль традиции в институционализации социума, что, очевидно, противоречит здравому смыслу.
Не меньше возражений может встретить тезис о рациональности homo economicus. Родоначальник социологической феноменологии А. Щюц показал, что в тех сферах, в которых человек не является специалистом, он действует на основе двух основных идеализаций: «и—так—далее» (я доверяю тому, что мир, каким я его знанию, останется таким и дальше) и «я—могу—это—снова» (мои прошлые успешные поступки приведут в аналогичной ситуации к успешному результату)1. Одновременно при этом предполагается, что любой на моем месте в аналогичной ситуации поступит точно таким же образом. Именно эти идеализации определяют господствующие экспектации — ожидания соответствующих действий от других. Такое здравосмысловое поведение значительно отличается от традиционного представления о рациональности, под которым понимается расчет, основанный на научном знании. В этой связи следует заметить, что Р. Познер, как и другие сторонники экономического неоинституционализма, несколько смягчает требование рациональности, выступая за «ограниченную рациональность», которая, например, не сводится к «сознательному вычислению»2, признавая, что «основное допущение — о рациональности человеческого поведения — представляется противоречащим опыту и наблюдениям повседневной жизни»3. Однако, несмотря на то что «допущения экономической теории являются односторонними и ущербными, если рассматривать их как описания человеческого поведения, особенно поведения таких необычных экономических агентов, как судья, сторона судебного процесса, родитель, насильник и другие субъекты, поведение которых мы должны рассматривать в экономическом анализе права… <…> …абстракция является существенным элементом научного исследования, а экономика претендует на право быть наукой»4.
Сомнения в рациональности и перспективах применения объективирующих формул в неолиберальной экономической теории могут быть распространены и на основной показатель деятельности человека, на чем, собственно, и основаны научные исчисления и формулы, призванные измерить эффективность права (как отдельных норм, так и нормативно-правовых актов). Методика исчисления эффективности права в таком случае состоит в выявлении групп общих и специальных интересов и расчете выгод (издержек) для каждой из них от принятия нового нормативно-правового акта1. При этом проблема выделения групп общих и специальных интересов не эксплицируется. Одновременно отмечается, что «в реальной экономике фактические цены и издержки, фиксируемые в бухгалтерской отчетности, по которым внешний наблюдатель только и может судить о величинах, фигурирующих в процедурах анализа затраты—эффективность, не имеют обычно ничего общего с равновесными ценами и альтернативными издержками, не отражая тем самым и полезности (или благосостояния)… Отмеченные обстоятельства в определенной степени ставят под сомнение возможность полного расчетного, теоретического способа экономического анализа законопроектов и других намечаемых нормативных документов, не предполагающих в той или иной форме обращения к наблюдению за поведением субъектов, затрагиваемых вводимой или изменяемой юридической нормой»2. Однако и анализ эффективности нормативно-правового акта post factum, по крайней мере, достаточно сложного (например, отраслевого кодекса), вряд ли может быть эксплицирован по такой методике. Это, как представляется, связано с тем, что общественное сознание, фиксирующее выгоды (издержки), точнее их оценку, сегодня ситуативно, подвержено манипулируемости СМИ и популистскими лидерами, размыто. Поэтому выявить массовые предпочтения относительно нормативно-правового акта, с которым подавляющее большинство населения незнакомо, на более или менее длительную перспективу практически невозможно. Ситуация усложняется также тем, что в условиях мультикультурности происходит стирание социальных различий, а значит, и интересов различных социальных групп3.
Выход из затруднительного положения, в котором оказывается онтология и методология неолиберальной экономической теории, может состоять в «прививке» к этому направлению антропологической методологии. В таком случае выявлению групп специальных интересов и расчету их выгод (издержек) должен предшествовать социокультурный анализ объекта исследования: анализ социальной структуры данного конкретного социума, предполагающий выявление культурных своеобразий основных групп, для чего наиболее перспективной является методика включенного наблюдения. Затем методами «качественного анализа»1 необходимо определить ценностные предпочтения этих групп, так как выгоды (издержки) в ситуациях неопределенности, в которых находится «неспециалист» при отношении с юридической сферой, всегда имплицитны и обусловлены социальным статусом и культурными предпочтениями, воплощающимися в установки представителя именно этой группы. Такой предварительный анализ проведен, например, в исследованиях В. Л. Тамбовцева, А. П. Заостровцева, С. Г. Маковецкой, К. В. Юдаевой2.
Вышеизложенное свидетельствует о том, что в онтологическом и методологическом плане роль экономики (и экономической теории) должна быть пересмотрена. Она — тем более в неолиберальной трактовке — не может обладать привилегированным онтологическим и методологическим статусом и диктовать всем общественным наукам «экономически правильное» представление о социуме. Уж если что и может претендовать сегодня, в условиях виртуализации социального, на такую роль — так это культура. Так, авторы монографии с многообещающим символическим названием «Культура имеет значение. Каким образом ценности cпособствуют общественному прогрессу» утверждают, что именно культура выступает условием, контекстом и детерминантом общественного, в том числе экономического, развития. Поэтому в разных культурах-цивилизациях одни и те же экономические рецепты, программы и институты действуют по-разному и приводят к разным результатам3. Не менее интересно рассуждение Р. Инглхарта, который справедливо показывает, что экономика играет важную роль в формировании демократии, однако это воздействие осуществляется через такой фактор культуры, как легитимность. Поэтому в разных культурах влияние экономики на политику (добавим от себя — и на право) различно1. Следовательно, взаимоотношение экономики и права должно изучаться в контексте культуры.
Ю. В. Латов,
старший научный сотрудник
Академии управления МВД России,
кандидат экономических наук, доцент